***
Обшарпанные стены, лоскуты слезающих обоев и яркие, кое-где расплывчатые рисунки на оголившейся штукатурке. Сшитые из обрывков старых, но живописных тряпок занавески на окнах с облупившейся краской на подоконниках. Старый металлический чайник с потускневшими боками и высокая, неустойчивая на первый взгляд (и «ай, да оставь так, еще ни разу не падала» на все последующие взгляды) башня из чашек с отколотыми краями и отвалившимися ручками. Три кровати со скрипящими пружинами и чуть погнутыми ножками, составленные вместе. На двери – сотни разноцветных стикеров с заметками и утренними сообщениями. У стены – несколько аляповатых, грубо (и криво) вылепленных глиняных горшка. В них – чуть подсохший фикус Боря, белая фиалка Маша и безымянный кактус. Кактус выглядит немного грустным. Здесь всегда уютный бардак, тепло и пахнет мятой и шоколадом. Сюда я всегда могу зайти, когда хочу, нащупать ключ под потрепанным ковриком у двери и завалиться спать после лекций, когда нет сил ехать домой. Мама меня не потеряет – знает, что я у тебя. Здесь живут трое – ты, Соня и Мартин.***
Соня – взбалмошная девчонка с темными волосами и мальчишеской стрижкой, вечно в драных джинсах и поношенных синих кедах, со шнурками, обернутыми вокруг лодыжек. Сумка с десятками прицепленных значков, проколотые в трех местах уши – непоседа с звонким смехом и любительница поваляться в постели. Ты постоянно жалуешься мне, что «эта спящая мышь опять развалилась поперек общей кровати и продрыхла до двух, не реагируя ни на какие увещевания и пинки». Когда я задумчиво предложила завести на этот случай ведро с водой (желательно ледяной и бодрящей), «Мышь» обиженно хмыкнула и попыталась изобразить оскорбленную невинность, за что была безжалостно обсмеяна и отправлена чистить гору неприкаянной картошки на ужин. Через несколько минут притворные обиды были забыты, а на кухне звучал смех, шум воды и бряцанье посуды. Потом пришел долговязый нескладный паренек со странным и неуместным в наших краях именем Мартин, принес нам по дымящейся чашке с крепким чаем и уселся рядом с нами на клетчатом сине-красном пледе, покрывавшем крайнюю у окна кровать. У Марти длинные волос до плеч, собранные в вечный пучок, выбритые виски и умные серые глаза за черной оправой очков. Он любит ходить в клетчатых рубашках, которых у него, как мне кажется, целая коллекция всех видов и оттенков, любит старые, черно-белые фильмы и музыку на виниловых пластинках. Любит чай с корицей, кошек и просто ненавидит прилипшую из-за чуть выступающих передних зубов еще в детстве кличку «Заяц». Зубы давно стали ровными, но Сонная мышь все равно не упускает момента подколоть друга. Для Мартина, родившегося, как ни грустно, в марте, это всегда становилось жизненной трагедией и неожиданно нежным, снисходительным взглядом, внимательно наблюдающим за хохочущей подругой. Ты всегда лишь пихал меня локтем и, тепло усмехаясь, кивал головой на эту безнадежно-влюбленную ушастую зверюшку с пучком. Я улыбалась, а в душе становилось тепло и немного грустно – когда друзья, а вроде не друзья, это всегда безумно сложно. Так ведь, Шляпник? На самом деле тебя зовут Кир. («И это полное имя», - обольстительно улыбаясь, терпеливо говоришь ты каждому новому знакомому). У тебя рыжие, вечно растрепанные короткие волосы и косая улыбка. Насмешливый блеск в зелени глаз и сбивающие дыхание интонации в хриплом голосе. Когда ты забавно морщишь нос и смеешься, я забываю, что тебя рассмешило, и не могу отвести глаз. А в животе странное чувство – внутренности скручивает спиралью и щиплет где-то в районе сердца. Тебя зовут Кир и только Кир. Но для меня ты Шляпник.***
Мы познакомились на карнавале четыре года назад, когда я только переехала сюда. Мама сразу потащила меня на этот карнавал – у моей мамы детство в душе будет жить вечно. В конце концов таскать меня за собой ей надоело, и она, выдав мне денег и указания «встречаемся здесь через два часа», с горящими глазами углубилась в толпу. Я нашла угол, куда не попадало палящее солнце, открыла предусмотрительно захваченную с собой книгу и углубилась в нее. Ты сам подошел ко мне и стал моим первым другом здесь. Да и вообще первым Настоящим Другом. Я была в небесно-голубом легком платье до колена и с короткими рукавами, а ты подошел ко мне, криво улыбнулся и сказал: - Если тебя зовут не Алиса, то я не верю в жизнь. А я пожала плечами и ответила: - А ты, должно быть, перестал убивать время, не так ли? И кинула взгляд на твои наручные часы. Они шли. А потом перевела глаза на нелепый карнавальный цилиндр на твоей рыжей макушке. Ты смотрел на меня, словно не веря глазам, а затем запрокинул голову и заразительно расхохотался. Так, что цилиндр упал с головы и покатился по пыльной дороге. А я рассмеялась следом. Когда мы наконец успокоились, ты наклонил голову, пытливо заглядывая ко мне в глаза и озорно поблескивая своими из под светлых ресниц, произнес: - Идем со мной, Алиса. И протянул руку. Твои пальцы были теплыми, а позабытый цилиндр остался лежать в пыли. Он не сильно грустил по этому поводу. Это ведь просто карнавальный цилиндр.***
После знакомства с тобой и всей компанией вечного чаепития на клетчатом пледе я считала, что удивить меня больше нечем. До тех пор, пока однажды вечером, когда мы сидели на полу среди чашек и играли в Монополию, к нам не вломилась девчонка с зелено-голубыми волосами по пояса и ослепительной, солнечной, чуть нахальной улыбкой до ушей. Оглядевшись, я поняла, что глаза вылезли на пол-лица не только у меня. - Привет, - тем временем она обратилась ко мне. Голос у нее оказался на удивление мягкий, мурчащий. – Ты Алиса? Я лишь кивнула, с трудом отводя глаза от удивительно густых, ярких волос. - А я Екатерина, но зови меня Китти. Мяу, - засмеявшись, она легла на спину на пол и изобразила котенка, подбивающего лапкой воздух. Атмосфера, чуть накаленная неожиданной, но явно близко знакомой всем остальным гостьей, растопилась. Все полезли обниматься с новоприбывшей. Улыбчивый Кот прожил у вас неделю, прежде чем испарился так же неожиданно, как и появился. А на двери появился желтый стикер с торопливой надписью «М Я У» и двумя треугольными ушками над ней.***
Когда я пришла к вам на днях, то взгляд мгновенно зацепился за огромный горшок с зеленеющим кустом в углу. На горшке белел наскоро прилепленный скотчем лист бумаги. «Розы красные. Поливать утром каждый день по очереди», - гласила надпись. И внизу приписка зеленым карандашом: «Алиса, руки прочь от чужого достояния!» Пожав плечами, я засунула руки в карманы толстовки и пошла на кухню.***
- Алиса? – ты заглядываешь в комнату. Я сижу на полу с книгой в руках, спиной откинувшись на бортик кровати. Услышав твой оклик, вскидываю голову, встречаясь с тобой глазами. Ты улыбаешься и подходишь ко мне, присаживаясь рядом на корточки. Кончиками пальцев нежно заправляешь за ухо мою выбившуюся из лохматого пучка светлую, чуть волнистую прядь. Я тянусь к тебе и целую в губы. Потом вздыхаю и откидываюсь обратно. - Да, Шляпник? Твоя косая ухмылка. - Вчера Соня весь вечер бегала по комнате и хваталась руками за голову, костеря продавцов в цветочном магазине. Те розы, помнишь? – я киваю. – Они оказались белыми. Смеемся. А после этого еще и «Алиса, руки прочь…»***
Ты беззаботно улыбаешься, Соня заливисто хохочет, даже Мартин растягивает губы в улыбке. Я хмуро перевожу взгляд на них. Мой недовольный вид веселит их еще больше. - Ну и что это? – наконец выдаю я, обличительно тыкая пальцем на стеклянную банку, стоящую на подоконнике. Предусмотрительно – на очень заметном месте. На банке – наполовину отклеившаяся бумажная лента с большой красной надписью корявыми буквами: «А Л И С Е». В банке – куча небрежно насыпанной травы и начинающих желтеть листьев. - Это твой личный Абсолем*, - задумчиво говоришь ты, подходя к банке и рассматривая что-то сквозь стекло. – Вот он, смотри. Я подхожу и присматриваюсь. И правда – на одном из блестящих от влаги листочке сидит синяя гусеница. Ты смотришь на меня сияющим взглядом. - Абсолем, - вздыхаю я. Соня за моей спиной подпрыгивает и прихлопывает в ладоши от восторга.***
Я допиваю чай, сидя у себя на кухне. Гляжу на улицу сквозь чуть запылившееся стекло. Стемнело. На кухню, с легким скрипом ступая по деревянному полу, заходит моя мама. Садится напротив и, легко улыбаясь, заглядывает в глаза. Слегка насмешливо качает головой и кивает на почти пустую чашку в моих ладонях. - Опять чаевничаешь? Я пожимаю плечами. Мама вздыхает. - Ты никогда не любила чай. До переезда. Я хмыкаю и давлю невольную улыбку. - Скорее, до Шляпника. – со стуком отставляю пустую чашку. - До Шляпника, - согласно говорит мама. Тоже смотрит в окно. Минуты идут в молчании. В уютном молчании рядом с близким человеком, которое не хочется нарушать. Тишину нарушает негромкое щебетание птиц из приоткрытой оконной створки. Тянет вечерней свежестью. Мама отворачивается от окна и нарушает тишину первой: - Почему они зовут тебя Алисой? Я закусываю губу, чтобы не рассмеяться. - Алиса… Потому что для них я – Алиса. И все, - я смотрю на маму. Она смеется и встает со стула. Разлохмачивает рукой мои волосы, как в детстве. - Видимо, мне никогда не понять вас, ребята. Не засиживайся допоздна… Алиса. И так же тихо ступая, выходит из кухни. Я вздыхаю и прячу лицо в ладонях. И улыбаюсь.***
Качели чуть поскрипывают, когда я легонько отталкиваюсь пятками от земли. В воздухе пахнет озоном, издали долетают отголоски грома. Ты сидишь на соседней качели и читаешь потрепанную книгу. Я что-то тихо напеваю под нос. На земле около качелей стоят дорожная сумка, мой потрепанный рюкзак, оставшийся еще со старших классов, и банка с Абсолемом. Я уезжаю к отцу. На несколько месяцев, но и такой срок кажется вечностью. Видимо, я замолкаю, и ты отрываешь глаза от книги и смотришь сначала на меня, а потом на часы на запястье. Я в очередной раз откидываю с глаз непослушную прядь, выбившуюся из наскоро сплетенной на бок косички, а ты встаешь, подходишь ко мне и подаешь руку. «Пора», - говорит твой взгляд. «Ты могла бы остаться», - умоляет. «В добрые дали, Алиса», - шепчет. Я встаю и, не удержавшись, обнимаю тебя. Сильно-сильно, до боли в ребрах. Когда я отстраняюсь, ты подаешь мне вещи и пристально вглядываешься в мои глаза. - Когда вернешься, заходи на чай, - наконец говоришь ты. И улыбаешься глазами.