"Следовать за своим сердцем - лучшее решение, которое вы можете когда-либо принять." r13; Дженнифер Ловеринг Два 20 мая 2015
КАЛЛИ Я была в списке на трансплантацию чуть меньше девяти месяцев. После двух недель тестирования и встречи с разными врачами, мой случай был объявлен тем, который можно занести в лист ожидания на пересадку органов. Я была в ужасе, когда они сказали мне и, возможно, это кажется странной реакцией. Очевидно, пересадка сердца сделала бы мою жизнь бесконечно лучше, но ужас в меня вселяла часть, касающаяся операции. Я знала, что это крупная операция. Там будут приборы, поддерживающие перекачку крови по моему телу и вентиляторы, чтобы мои лёгкие получали жизненно необходимый воздух. Мою грудину собирались распилить на две части, чтобы они могли получить доступ к моему сердцу. Я видела, что так делают в программе, которая вела прямую трансляцию открытой операции на сердце и это страшно пугало меня. Моя команда по трансплантации блестяще заверяла меня и всё объясняла, но это не останавливало ужас, когда я лежала на операционном столе, на поле действий, ожидая их, что они применят общую анестезию. Мама плакала, когда они увозили меня, и я знала, что, скорее всего, ей даже было ещё страшнее, чем мне. В конце концов, я была её единственным ребенком, и эта операция была тонкой гранью между жизнью и смертью. Моё тело всё ещё могло отторгнуть новое сердце и если это произойдёт, я понимала, что мои дни сочтены. — Мы собираемся ввести тебе анестезию сейчас, хорошо? — тихо сказал мне доктор Мейдстон. — Когда я скажу, я хочу, чтобы ты начала считать в обратном порядке от десяти? Я кивнула, чувствуя жгучие слёзы на глазах. Всё это было действительностью. Когда я проснусь, у меня будет новое сердце, и вполне может быть, у меня начнётся совершенно новая жизнь. На заднем плане было несколько бормотаний, звуковые сигналы мониторов и гул подготовки. Забавно было то, что я вообще не чувствовала себя готовой, поэтому когда доктор Мейдстон спросил меня, готова ли я, я не могла даже кивнуть головой. — Начинай отсчитывать, Калли. — Десять, девять, восемь… семь… — я ощущала себя настолько сонной и неудачно боролась со своими веками, — …шесть… пять… четыре… А затем всё почернело.***
— Доброе утро, дорогая. Это был сладкий мягкий голос моей мамы, и я почувствовала пальцы, скользящий сквозь мои волосы, словно уговаривая меня очнуться, возможно, от самого глубокого сна, который у меня когда-либо был. Я ощущала себя пьяной, и моя голова была тяжёлой, и также я очень устала. Просто открыть глаза, чтобы увидеть вялую улыбку моей мамы, было опьяняющей задачей. Мне удалось мигнуть и открыть их, привыкая к яркости комнаты прежде, чем я нашла в себе силы улыбнуться в ответ своей матери и очень сухо прохрипеть: — Привет. — Я схожу за медсестрой для тебя, — сказала мне мама, свет ярко сиял в её глазах. Я слегка кивнула, наблюдая за тем, как она уходит. Я заметила в дверях моего папу, он поймал мой взгляд и чистосердечно улыбнулся, подходя к моей кровати и беря меня за руку. Я не могла остановить растянувшуюся улыбку на моих собственных устах, потому что все вокруг меня были такими счастливыми. Моё сердце учащёно забилось в груди. И вот когда это произошло со мной. Моё сердце. Я прошла через операцию и очнулась, а рядом сидел и держал меня за руку мой папа. Облегчение накатило на меня с такой невероятной скоростью, что слёзы потекли по щекам, и я сжала руку папы сильнее. — О, малышка, не плачь, — сказала папа, вытирая их пальцами и целуя тыльную сторону руки, которую держал. — Слёзы счастья, папа. Это слёзы счастья. Папа снова сжал мою руку, потирая большим пальцем тыльную сторону ладони. Медсестра и мама пришли обратно, и они ярко улыбались мне, но особенно мама. Медсестра объяснила мне, какой у меня катетер и что сейчас меня кормят внутривенно, и если всё пойдёт хорошо, то в течение десяти дней я могу вернуться домой. Конечно, я знала, что после этого будут рутинные осмотры и другие вещи, но я просто была чрезвычайно рада, что жива и, по большей части, со мной всё хорошо. — Могу я узнать о том, кто дал мне сердце? — робко спросила я. — Она была немного старше тебя. К несчастью, должно быть соглашение другой стороны, чтобы рассказать тебе больше, — сказала мне медсестра. — Вы можете помочь мне с этим? Я бы очень хотела поблагодарить семью. — Я поговорю с кем-нибудь об этом, дорогая. Сейчас тебе нужно отдохнуть. Я кивнула. Только бодрствование в течение короткого времени и разговор с медсестрой отразились на моём теле. Мои веки потяжелели, и хватка на руке папы ослабла. Я ужасно себя чувствовала из-за того, что снова засыпаю, а они, вероятно, большую часть ночи ждали, когда я очнусь, но понимание было на их лицах, когда я смотрела на них с извиняющимся видом. Я предположила, что они рады так же, как и я, что я всё ещё была здесь.***
ГАРРИ — Чаю, Гарри? — спокойно спросила меня Лу. — Пожалуйста, — кивнул я, уткнувшись носом в волосы Лакс. Лу ушла сделать чай и кофе, которые попросили те, кто сидел в гостиной. Мама была смертельно спокойной, и для неё было испытанием, посмотреть в чьи-либо глаза. Я был уверен, что слышал плач в течение большей части прошлой ночи, только потому, что сам не спал. Я провёл ночь, разговаривая с менеджментом, говоря им, что мне нужен перерыв. От всего. Мы планировали встречи, записи, видеосъёмки, интервью, но я был не в том расположении духа, чтобы заниматься этим. Я просто хотел сосредоточиться на том, чтобы привести маму в порядок, поскольку мог буквально видеть, что её сердце рассыпается буквально на части, как мозаика после того, как вы открыли окно. Я позвонил парням. Сначала Найлу, затем Луи, Лиаму и Зейну. Я хотел, чтобы они услышали именно от меня о том, что произошло, и что я собирался делать. Я сказал им, что нормально будет, если они обидятся на меня за то, что делаю перерыв в работе и что они свободны и могут продолжать без меня, пока я не найду в себе силы вернуться, но ни одни из них не согласился. Каждый сказал одно и то же; это не One Direction без тебя. Я был рад, что они поддержали моё решение, потому что я просто хотел обнять их всех и чтобы кто-то из них сказал глупую шутку, и я мог рассмеяться хоть на миллисекунду, так как всё счастье высохло во мне в тот момент, когда медсестра вышла через дверь с таким грустным выражением лица. Лу была следующей в списке. Я потратил полчаса, пытаясь заставить её успокоиться после того, как сообщил ей, но даже это не сработало и пришлось вмешаться Тому. После того, как я сказал ему, он настоял на том, чтобы они были рядом. Я не собирался возражать. За прошедшие пять лет мы практически стали семьёй. Я полагался на них, и они были близки с мамой и Робином. Маме нужна была любая поддержка, которую она могла только получить, потому что неважно, насколько сильно я этого хотел, я не мог всё сделать самостоятельно. Когда они приехали, Лакс прыгнула мне на руки, хихикая с детским энтузиазмом, разбивая остатки моего сердца. Джемс была практически второй мамой Лакс, у Лу никогда не было другой такой. Она была «тётей Джем», а я был «дядя Гарри» и всё просто было именно так. В ту минуту она оглянулась и заметила маму и Робина, и я знал, какой последует вопрос. Но я всё ещё не был готов к нему. — Где Джем? — замешательство отразилось в её красивых голубых глазах. Мама встала и ушла прежде, чем рыдание вырвалось из её груди. Я наблюдал за тем, как изменились выражения лиц Лу и Тома, потому что как можно объяснить четырёхлетнему ребёнку, что кто-то умер? Лакс была слишком маленькой, чтобы понять, и я попытался описать ситуацию настолько невинно, насколько это возможно. — Тётя Джем ушла жить с ангелами, Лакс, — сказал я ей, когда она сидела у меня на коленях. — Куда? — Высоко в небо. — Как звёзды? — Да, — кивнул я, проглотив комок в горле. — Она будет самой яркой, когда ты всмотришься в ночь. — Она не вернётся? — спросила Лакс, и это был тот момент, когда мне действительно захотелось плакать. Я умоляюще посмотрел на Тома и Лу, поскольку не было никакой возможности произнести слова из-за кома в горле. — Нет, малышка, — сказала Лу. — Джем не вернётся. — Никогда-никогда? — её тоненький голос дрожал. — Нет, — сказала ей Лу, грустно улыбаясь. Лакс крепко обхватила руками меня за шею и начала плакать мне в плечо. Я не мог ничего сделать, кроме как держать её, желая, чтобы не пролились мои собственные слёзы. Я качал её на коленях, утешая и баюкая, пока в конечном итоге она не успокоилась, изнурённая, и не уснула. Я прижал её к себе, пообещав, что теперь дам ей ту же любовь, что дала бы и Джемма. Это то, чего хотела бы Джемма. Лу вновь вошла и поставила чашку чая и два шоколадных печенья на журнальном столике передо мной. Я вопросительно посмотрел на неё, но она просто вскинула брови. Я понимал, она знает о том, что я не ел с тех пор, как приехал в больницу, главным образом потому, что мой желудок был слишком нестабильным. Всё по-прежнему так и оставалось, но только чтобы успокоить её, я окунул печенье в чай и проглотил его. — Мы останемся, если ты хочешь, Г, — предложил Том. Я быстро кивнул. Я был уверен, что нуждался в них, и если Лакс будет обнимать меня во сне, то она также привяжется ко мне. Я был благодарен за то, что ни один человек, с которым я говорил, не спросил, в порядке ли я. Они все знали меня достаточно хорошо, чтобы понимать, что я закрылся от них. Я знал, что это было неправильно, но предпочёл закрыться от них, чем лгать и говорить, что я в порядке, когда мы все знали, что это было далеко от правды. — Ты достаточно поспал? — спросила Лу. — Нет. Не мог. — Как думаешь, может быть, тебе вздремнуть немного? Ты и Лакс могли бы подремать на диване, а мы останемся с твоей мамой и Робином, да? Радуясь её предложению, я медленно опустился на диван вместе с Лакс и лёг. Лакс слегка задвигалась, её сонные глаза на секунду открылись, и она замигала прежде, чем уткнуться в мою грудь и опять уснуть. Я прижал её крепче, надеясь, что запах её клубничного шампуня и мягкое дыхание усыпят меня, и я провалюсь в спокойный сон.***
Было где-то после двух, когда я пробудился от сна, но не чувствовал себя лучше после него. У меня была наивная надежда, что, может быть, когда я проснусь, то всё это будет каким-то ужасным кошмаром, и что я услышу, как Джем подпевает радио на кухне, как она делала всегда в первую очередь утром, посещая меня, и готовя нам обоим завтрак. От осознания того, что это был не сон, мне захотелось закрыть глаза и попробовать снова. — Гарри, любимый? — голос мамы звучал спокойно. — Ты хочешь что-нибудь поесть или выпить? На мгновение я обманул себя, думая, что она в порядке, но я всё ещё мог слышать дрожь в её голосе и увидеть печаль в глазах. Физически было больно видеть её такой сломленной, отражающей как зеркало те чувства, что были внутри меня. — Может быть, чай, — тихо ответил я. — Хорошо, — кивнула мама, выпрямляясь из того согнутого положения, в котором она стояла передо мной. Я мог слышать звуки мультика Свинка Пеппа, раздающиеся из телевизора, и оглянулся, обнаружив Лакс, которая сидела, скрестив ноги, с её тарелкой Минни Маус полной Quavers (п.п.: что-то вроде мучных чипсов). Я понял, что желаю быть таким же стойким как она, и чтобы я мог оправиться от этого также быстро, но я знал, что всё это благодаря детскому невинному разуму. — Твоя мама сказала, что Джем пожертвовала органы, — сказала Лу, поставив чашку чая и ещё два печенья передо мной. — Да. Она никогда не рассказывала мне, что вообще занесла себя в реестр, даже после того, как мы поговорили об этом. — Что ты будешь делать, если один из доноров захочет выйти на контакт? — Они могут это сделать? — спросил я. — Мм. Весьма уверена, они могут написать письмо, а затем, если будет определённое соглашение, то узнают данные, и вы сможете выйти на контакт должным образом, если этого захотят обе стороны. Я подумал об этом в течение секунды. Джемма помогла спасти жизни людей, и это было удивительным подвигом. Встретить этих людей, возможно, сблизиться в некотором роде в будущем, осознавать, что часть Джем ещё где-то там. Я находил утешение в этой единственной мысли, так что с лёгкостью съел два бисквита и ощутил урчание в животе, который просил больше. — Думаю, я действительно хотел бы встретить их. Хотя неуверен на счёт мамы. Сначала она остро восприняла то, что они заберут органы Джеммы. Лу кивнула. — Убедись, что ты обсудил с ней это, хорошо? Если ты решишь сделать это, я всегда буду рядом с тобой. — Хорошо. Спасибо тебе, Лу. — Не стоит, — она мило улыбнулась. — Хочешь что-нибудь ещё? — Тост, было бы отлично. — Конечно.***
КАЛЛИ — Тост и сок для тебя, дорогая. Медсестра, которую, как я узнала, звали Хелен, принесла мне поднос, на котором был обычный тост и коробка яблочного сока. Яблочный – не был моим любимым вкусом, но я предположила, что у персонала было достаточно их проблем и без моих жалоб, что я предпочитаю апельсиновый сок или чашку чая. Однако я знала, что последнее было вне вопроса в настоящее время. Я проснулась во второй раз, чувствуя себя намного более бодрой. Это была вторая половина дня после операции, и я чувствовала себя здоровой и счастливой. Мама и папа не переставали улыбаться с того момента, как я открыла глаза, и хоть я была чуть более слабой, чем обычно и была подключена к всевозможным аппаратам, лёжа на больничной койке, сильно зависимая от них, родители излучали счастье и это было заразительно. — Билли сказала, что посетит тебя завтра, — сказала мне мама, перелистывая экземпляр журнала Heat. Билли Монро была моей лучшей подругой. Она знала меня с детства, и мы вместе ходили в школу. Она была со мной, когда я узнала о моём состоянии и постоянно поддерживала, когда всё стало хуже и мне пришлось отказаться от шанса поступить в универ, она почти отложила собственное поступление, но я не позволила ей. Несмотря на её протесты, она пошла учиться на зоотехния в Ливерпульский университет им. Джона Мурса, но приезжала, когда могла. Мы никогда не отдалялись друг от друга, на самом деле, расстояние сблизило нас. — Она в порядке? — спросила я. — Великолепно, дорогая. Она плакала, когда я сказала ей, что ты прошла трансплантацию. Она так счастлива за тебя. Я улыбнулась настолько широко, что мои щёки заболели. Не думаю, что моё настроение могло бы стать прекраснее, чем было. Я знала, что в течение ближайших двадцати минут придёт Хелен, чтобы обработать рану на моей груди, но даже мысль о том, чтобы увидеть массивные раны на груди впервые не могла расстроить меня. Это шокировало, но всё заживёт и станет положительным напоминанием, что я прошла через всё это. Я грызла тост и от того, что он был сухой, мне было сложнее глотать. Сок не очень помогал, я могла делать маленькие глотки, потому что он был сладким. Я не могла дождаться, когда вернусь домой, и мне устроят обещанный банкет в местном китайском ресторане. Целый год до трансплантации я отказывалась от всех видов нежелательных продуктов и употребляла супер здоровую пищу, чтобы защитить моё слабое сердце. Я скучала по шоколаду и мороженому, и чипсам. Я была ужасно взволнована, когда смогу снова взять средний картофель и клубничный молочный коктейль в Макдональдсе. — О чём ты думаешь, дорогая? — спросила мама. — Хмм? — Ты держала тост у рта в течение пяти минут. — Ох, — засмеялась я, застенчиво краснея. — Я думала о чипсах. — Тост не утолил голод? — с ухмылкой спросила мама. — Не совсем, он немного сухой. — Уверена, позже они дадут тебе суп или что-нибудь ещё. Я кивнула, отправляя последний кусочек тоста в рот и запивая его последним глотком сока. Хелен вернулась с новым перевязочным материалом для моей груди и поставила его рядом с моей кроватью, забирая поднос с моим ужином. — Готова к этому, дорогая? — спросила она. В прошлый раз, когда она занималась перевязкой, я была без сознания. Однако это не беспокоило меня. Шрам в конечном итоге займёт своё место, и я должна буду принять его, но всё же в нём не было ничего отрицательного. Это было напоминание о ком-то, кто сделал мне бесценный подарок. — Всё в порядке, — улыбнулась я ей, кивая. — Просто сними свою рубашку. Я коснулась своей шеи, развязав завязки, а затем выскользнула из рукавов. Повязка начиналась у верхней части моей грудины и спускалась чуть ниже моей груди. Уголком глаза я заметила, что мама очень внимательно смотрит в журнал, я была уверена, что она находится на той же странице, которая была, когда Хелен вошла в палату. Я не винила её за нежелание видеть шрам и предполагала, что это будет не очень красивое зрелище. Хелен медленно снимала повязку, открывая разрез сантиметр за сантиметром. Когда она всё сняла, я посмотрела вниз и поморщилась. Он выглядел намного хуже, чем чувствовался. На самом деле, я не ощущала слишком много боли. Вся линия была красной, некоторые районы были темнее, чем другие, где была корка. — Ты едва его заметишь, как только он заживёт, — заверила меня Хелен. Я оторвала от него взгляд и сосредоточилась на ней. Я видела антисептик на её руках и уже чувствовала жжение. Мне нужно было о чём-то говорить, чтобы отвлечься от боли, так что я решила спросить, узнала ли она что-то больше о том, как мне связаться с семьёй донора. — Ты можешь написать им письмо, и мы будем двигаться через официальные каналы. Дальше всё будет зависеть от них, если они ответят и захотят освободить больше информации. Я вздрогнула, когда она стала очищать разрез, кивая на то, что она говорила. — Многой людей встречаются с семьями их доноров? — Я не знаю, дорогая. Я знаю, что много семей получают благодарственные письма, но после этого я ничего не знаю. Хочешь встретиться со своей? — Да, — кивнула я. — Я хотела бы поблагодарить их лично, потому что письменное слово не скажет многого. — Ах ты, размазня, — поддразнила меня Хелен, заканчивая перевязку. Я хихикнула, снова скользнув в рукава и завязав мою рубашку обратно. — Спасибо, Хелен. — Без проблем, дорогая. Ты напишешь письмо, да? Хелен ушла, оставив только маму и меня в палате. Мама по-прежнему листала журнал, но она выглядела так, словно не обращала много внимания на него. Я прочистила горло, и она подняла голову, вопросительно вскинув брови. — Как думаешь, ты можешь достать мне блокнот и ручку? — спросила я её. — Ты действительно собираешься написать им? — Да, я действительно хочу. — Хорошо, тогда дай мне две минуты, милая. Я кивнула, расслабившись на своей постели, хотя простынь была колючей, и матрас был действительно неудобным. Вероятно, его толщина была только восьмой частью того, что был у меня дома, покрытый тёмно-фиолетовым одеялом, идеально подходящий для того, чтобы уютно устроиться, но до этого у меня оставалось, по крайней мере, ещё девять дней, и я буду удивлена, если у меня не будет никаких проблем, когда я уеду. Я провела время, думая о том, что собираюсь написать в своём письме. Я обнаружила, что совсем забыла о том, что для того, чтобы написать письмо, мне нужно подумать, что они в первую очередь потеряли кого-то, и я не могла себе представить, через что они прошли. Я хотела убедиться, что они знали, я благодарна и буду присматривать за её сердцем. Я хотела, чтобы они знали, она ещё жива, просто теперь как часть меня и то, что она сделала – так самоотверженно и так замечательно, что они должны невероятно гордиться ей. Мама вернулась с небольшим блокнотом и пакетом фетровых наконечников, застенчиво говоря мне, что это всё, что у них есть. Я пожала плечами, не обращая на это внимания, и вынула фиолетовую ручку, разворачивая первую страницу.Дорогая Семья,
Я остановилась, формулируя остальные слова у себя в голове. Если это будет единственный раз, когда я буду разговаривать с ними, то я знала, что должна буду вместить туда всё, что хочу сказать, но было также препятствие – ничего не раскрывать о себе. Хелен сказала мне, что это было первоначальным правилом и что я могу открыться им, только если они согласятся на постоянный контакт. Я чувствовала, что мама взглядом прожигает мою голову. Она могла сказать, о чём я думаю. Она часто говорила мне, что видит всё по моему выражению лица, когда я прикусывала правый угол моей нижней губы, а мои глаза тускнели. Судя по всему, когда я подошла к концу моего мыслительного процесса, я отпустила нижнюю губу и потёрла правый глаз. Мне было любопытно, почему она так много наблюдает за мной, но когда мне сказали о моём состоянии, я обнаружила, что сама занимаюсь самонаблюдением. Будь то за кухонным столом в середине ужина или даже когда читала книгу, были времена, когда я думала о том, что может со мной случиться и что случиться, если я чего-то не сделаю, и жизнь пойдёт без меня. — О чём ты думаешь, дорогая? — спросила меня мама. — Я не знаю, как начать, — ответила я. — Всё просто настолько масштабно и я хочу убедиться, что они знают, как я благодарна, потому что это должно быть так трудно для них. — Тогда просто сообщи им об этом. Ты можешь так много сделать в письме, дорогая. Уверена, они будут признательны тебе, даже учитывая, что произошло. — Ты так думаешь? — По крайней мере, один человек в этой семье, это поможет им справиться со всем. Ты могла бы быть их источником утешения. Я почувствовала, что тепло разлилось по моему телу от этой мысли. Если бы таким образом можно было отдать долг этой семье, дать утешение в такое трудное для них время, то я бы поняла, что на правильном пути. Взяв ручку ещё раз, я позволила словам изливаться на страницу, я писала, пока полностью не заполнила лист формата А4, а затем подписала только свои инициалы. — Готово, — объявила я, складывая письмо так, чтобы оно могло поместиться в конверт. — Вот, держи, дорогая, — мама вручила мне большой конверт, который ей ранее дала Хелен, со всей необходимой информацией, а второй маленький конверт для моего письма. Я не запечатал конверт, поскольку ещё предстояло проверить, чтобы убедиться, не выдала ли я никаких личных данных, но я положила его в большой конверт, на котором уже был адрес. — Хелен придёт в ближайшее время с твоими лекарствами. Тогда ты можешь отдать ей его. Я кивнула, внезапно почувствовав тревогу от всего этого. С другой стороны, я могла только ухудшить ситуацию. Возможно, им было чрезвычайно трудно принять решение, чтобы пожертвовать её органы, и тут я появлюсь с тем фактом, что имею отношение к сердцу, важнейшему органу, который можно было пожертвовать. Я смотрела на конверт на маленьком столике передо мной, обдумывая, должна ли я отправлять его или нет. Чем дольше я смотрела на него, тем я чувствовала, что моё сердце бьётся в груди быстрее. На мгновение я не могла понять, является ли изменение темпа от того, что мне страшно, или это было по какой-то другой причине. Когда вскоре пришла Хелен и спросила, хочу ли я отправить его, что-то заставило меня сказать «да», и я сказала это гораздо увереннее, чем чувствовала себя. Я знала, моё сердце говорило мне, что я должна сделать это не только для себя, но и для них.