Надолго?

      Шепард был чертовой звездой — всегда и во всем, буквально двадцать четыре часа в сутки. Окей, может не двадцать четыре — двадцать три с половиной, двадцать три или, ладно уж, двадцать два с половиной. В любом случае, Джефф не думал, что у Шепарда оставалось время на настолько долгие прелюдии, так что: обслюнявил, полапал за грудь и задницу (или просто за задницу за отсутствием груди), вошел и вышел. Вряд ли закурил — вояки Альянса только пили и то исключительно в увольнительных. Не то чтобы Джефф об этом думал, не то чтобы представлял…       Иногда представлял, хорошо. Часто представлял. Любой, кто видел Шепарда после тренировок, был просто обязан представлять его на кровати, голым (потому что полуголым он появлялся нередко и просто так, будто боялся, что весь корпус забудет, как он выглядит без майки) и притягательным. Иногда фантазии уносили Джеффа так далеко, что Шепард виделся ему сидящим в кресле, закинувшим ногу на ногу и манящим его с какой-то пошлой и многообещающей улыбкой, и тогда он отчетливо понимал, что пересмотрел порнухи. Потому что Шепард был слишком хорош для подобного дерьма, честно говоря, и Джеффа это только сильнее раздражало; и куда лучше бы он трахался со всем движущимся и более-менее совершеннолетним, а не пытался соответствовать какому-то пречистому идеалу.       Шепард был добр, благороден, честен. Шепард пытался всем помочь, не срывался, не распускал про других грязных слухов. Шепард наверняка хотел спасти мир — не меньше, учитывая, сколько он впахивал и чего добился. Он был старше, опытнее, лучше… здоров, в конце концов.       И, наверное, если бы не Шепард помогал Джеффу поначалу (всех пилотов перебросили пару месяцев назад со станции Арктур в штаб программы N7 Альянса на Земле), медленно прохаживаясь с ним по коридорам, развлекая байками и смеясь собственным шуткам, он бы так на нем не зацикливался. Он и так хотел стать лучшим — до всего этого дерьма, — а теперь еще и хотел ко всему прочему Шепарда — потому что не мог им стать (не мог стать настолько хорошим; не мог стать добрее и понимающее) и, раз уж так получилось, мечтал хотя бы им обладать.       Джеффа немного оправдывало то, что Шепарда любили все, и — он бы уверен — половина из них вздрачивала на его светлый образ. Так что он не смущался своих… порывов. Почти.       В любом случае, самого Джеффа Шепард смущался куда больше — потому что он был угрюмым, недовольным и саркастичным. И потому что у него не было друзей. И потому что он жил за дверью напротив. И потому что они, вроде как, дружили — если не упоминать о тех неловких моментах, которые проводил Джефф в душе наедине со своими фантазиями и руками.       — Ты никогда не думал о сексе с азари? В экстранете пишут, что они трахают тебя в мозг так, что потом по-другому и не хочется.       — Сейчас три часа ночи, я вернулся полчаса назад. Единственное, о чем я думал — это сон.       — Порно-сон?       — Джокер, отвали.       Шепард снова завалился на кровать и уткнулся лицом в подушку.       Джефф прошел в пустующую теперь комнату — из корпуса выехали почти все военные, остались только будущие пилоты и один взвод — и аккуратно опустился на край постели. Ноги тут же отдались ноющей болью — как всегда и бывало, когда он передвигался без костылей дальше, чем от койки до тумбочки.       Джокером Джеффа называл только Шепард, потому что самому Джеффу показалось забавным рассказать о прозвище, которое ему дал один из преподавателей еще на Арктуре.       Не то чтобы это что-то значило.       Шепард перевернулся на спину, заерзал, устраиваясь полусидя.       — Ладно. Я никогда не думал о сексе с азари, потому что они все странные, — отозвался он, широко зевнув.       — Из-за их… синевы? — тут же спросил Джефф.       — Из-за их возраста скорее. Представляешь, заходишь ты в бар, заказываешь выпить. Потом, захмелев, решаешься на приватный танец. И вот сидишь ты в кресле, музыка долбит тебе по ушам, перед тобой вертит голым синим задом азари, а в голове одна мысль о том, что ей лет сто. Или, того хуже — меньше ста, а по меркам их расы это почти что школьницы. — Шепард передернул плечами. — Если же угощаешь какую-нибудь залетную азари выпивкой, то думаешь только о том, как бы скрыться от ее родительницы, если она решит отлупить тебя. Это тебе не обычные женщины — так припечатают биотикой, что потом неделю голова трещать будет.       Джефф многозначительно фыркнул себе под нос, а потом произнес, растягивая слова:       — Я даже не удивлен, моралист хренов. Ты бы еще заморачивался по поводу того, сколько вместе с тобой бухает в клубе несовершеннолетних. Или сколько из них уже закинулись чем-то похлеще алкоголя.       Шепард ничего не ответил. Кажется, подобное его тоже парило — или парило образ идеального героя, которым он пытался стать. Иногда Джеффу казалось, что вся эта святость и непогрешимость — искусная маска, которую Шепард приварил себе на лицо; временами маска отслаивалась, и наружу вылезала тоска, злость, грубость, ярость — то, что он пытался прятать, то, что вынес из земных трущоб.       — Забей и спи. Времени уже дохрена. — Джефф со стоном и скрипом кровати (у Шепарда она была шире, потому что он закончил обучение и теперь состоял на службе) поднялся, потирая хрустнувшую поясницу, словно старушка с радикулитом. — Когда вас опять куда-нибудь забросят?       — Через неделю, не раньше.       Джефф кивнул сам себе. Они не разговаривали о миссиях, потому что Шепарду не нравилось рассказывать, как он прострелил кому-нибудь голову, или ногу, или руку, или все и сразу. Максимум, что позволял себе Джефф — это проявлять немного беспокойства, когда очередное ранение ему зашивали, а не просто отправляли отсыпаться со словами «само заживет».       — Смотри не покройся плесенью. Начнешь зеленеть — заглядывай.       Дверью — в этом корпусе остались еще старые, те, которые открывались со скрипом, а не отъезжали от прикосновений в стороны — он на прощанье хлопнул — из внезапной вредности.       Джефф был удивлен, когда дверь напротив хлопнула среди ночи, и не бурли в нем термос с кофе, он бы точно списал все на приведений. Но мозг работал слишком быстро, продолжал анализировать, и в его картину мира не вписывалось наличие потустороннего — хватало и кучи разнообразных инопланетян где-то там, в космосе, наверху. Проблема заключалась в том, что напротив уже несколько месяцев никого не было — взвод вместе с Шепардом перевели, программу N7 и обучение пилотов временно приостановили в связи с тем, что место подготовки изменилось, и базу все собирались сдавать обычным кадровикам для бумажной волокиты. Здесь остались единицы: например, Джефф, который сдавал последние теоретические и практические зачеты.       Любопытство буквально заставило подняться его с постели и проковылять, как всегда пренебрегая костылями, в коридор. Дверь напротив была приоткрыта, свет внутри не горел, но освещение присутствовало — кажется, кто-то что-то просматривал с датапада.       — Эй, надолго сюда? — хрипло спросил Джефф, будто только-только продрал глаза.       Он остановился в проеме, пытаясь вглядеться в полутьму.       На кровати в броне сидел бледный Шепард, действительно пялясь почти бездумно в датапад. Похоже, он даже не заглядывал в душ или куда-то еще после очередного задания — пахло от него потом, грязью, гарью и железом. Кровью не пахло, но Джефф не сомневался, что ее там, откуда тот прилетел, было предостаточно.       — О, Джокер. Я думал, что ты уже дрыхнешь, и не стал стучать.       — Я почти заснул с падом на лбу, так что твоя возня спасла меня от всякой херни, которая со мной бы произошла после подобного разгильдяйства. Так что, надолго сюда?       — Без понятия. Но не думаю, что ты пропустишь мой отлет. — Шепард как-то коряво улыбнулся. — Пока сюда добирался, все только и говорили о том, что меня хотят представить к награде.       — Было бы круто, если бы они устроили здесь парад в твою честь. Я бы даже появился — только ради тебя, естественно, — заметил Джефф как можно менее беззаботно. — А с чего такая честь?       — Лови. Это сейчас чуть ли не самая главная новость человеческого экстранета.       Чужой датапад чуть не прилетел Джеффу по носу — кофе начал его отпускать, и собранность постепенно стремилась к отметке нуля. На голоэкране по большей части что-то мелькало и мельтешило, взрывалось и, судя по всему, стреляло — звук был отключен, ориентироваться по слуху не получалось.       Когда Шепард — он узнал его по броне, еще не настолько потрепанной, но явно стремящейся к итоговому состоянию — появился на переднем плане, Джефф непроизвольно вздрогнул. Он видел, как Шепард тренировался — носился, словно кто-то постоянно кусал его за задницу (на задницу Джефф и смотрел нередко, потому что, серьезно, это было бы грехом, если бы он так не делал), размахивал кулаками в бое с тенью, пропадал на стрельбище чуть ли не сутками. И теперь Джефф видел, для чего все это было.       Шепард убивал батарианцев настолько яростно, что невольно хотелось отвернуться — слишком уж мало в этом было… человеческого. При этом сопроводительный текст информировал каждого о том, насколько благородными были его поступки — ни один из тех, кого Шепард за собой повел, не погиб и не получил тяжелых ранений.       Только вот слова шли вразрез с видеорядом, и Джефф чувствовал, что и сам Шепард понимает, насколько раздутым в реальности был его подвиг. Он забывал о людях, которых повел за собой, увлеченный убийствами.       — Я удивлен, что еще никто не назвал меня мясником. Никто, — заметил Шепард, устало потерев лицо ладонями. — Что не так с этим миром, Джокер?       — Мир катится к черту.       Джефф подумывал сказать, что всегда есть те, кто поступал куда хуже, но решил промолчать. Он был не мастером утешений — от слова «совсем». Скорее уж после его слов подбадривания Шепард всерьез задумается о самоубийстве, чем придет в себя.       Вместе всего этого Джефф прошел в комнату, предварительно захлопнув за собой дверь, сел рядом и неловко его обнял.       — О, господи, Шепард, еще никогда не обнимался со страдающими мужиками! Не думал, что это будет настолько волнительно!       — Джокер, ты придурок.       Он уткнулся ему лбом в плечо и больше ничего не сказал.       Они напились после выпуска Джеффа, буквально на следующий день. Не сказать, чтобы он вообще что-то соображал, когда соглашался на бутылку виски в компании героя Альянса — из него не так давно выветрились те литры пива, что пришлось выхлебать в одиночестве от скуки, и желание отпраздновать значительно притупилось, — но Шепард оказался достаточно настойчив.       О том, что у него почти нет друзей, Джефф вспомнил после третьего стакана. В одиночестве мысли о нем же почему-то не накатывали — может, потому что ему люди и остальные разумные существа не очень-то нравились. Джефф любил летать и грезил об этом с детства, а для осуществления мечты нужны были знания и корабль — и никаких чужих у него в голове или совсем близко.       Зато у него был Шепард — общительный, идеалистичный и добрый. Наверное, их отношения можно было бы назвать дружбой. Если бы не одно «но», которое их всегда разделяло — помимо работы и помимо дрянного характера самого Джеффа.       — Не думал поискать миссис Моро?       — В казарме? Или предлагаешь жениться на моей правой руке? Или на левой? Как по-твоему, какая из них больше похожа на миссис Моро? — Джефф пьяно улыбнулся и протянул обе ладони через стол, предлагая то ли пощупать их, то ли на взгляд выбрать лучшую невесту. — А как насчет миссис Шепард?       Шепард ответил улыбкой на улыбку и сжал обе его руки.       — Они обе ничего так. Заметно, что умелые и опытные, — хмыкнул он, а потом, глубоко вздохнув, будто собираясь с мыслями и силами, продолжил: — Я всерьез подумываю о том, что надо приглядеться к варианту еще одного мистера Шепарда.       — А что, одни плюсы, — отозвался Джефф, отнимая одну руку, чтобы снова наполнить свой стакан и пригубить алкоголя. — Больше понимания, меньше истерик. Хотя я посоветовал бы тебе предложить взять двойную фамилию. Не все же будет звучать как Шепард-Моро!       Виски в нем говорил за него в изрядной степени, чтобы он нес ерунду и совершенно не задумывался о том, что они сидят в почти заброшенной из-за службы квартире Шепарда вдвоем среди ночи и разговаривают о чужом гипотетическом партнере одного с говорящим пола.       — По-моему, звучит не настолько отвратительно, — примирительно сказал Шепард.       — Подобное прокатило бы, если бы ты пытался меня снять, в остальных случаях это не считается, и я нисколько не польщен.       — А может, я пытаюсь? Смотри, даже привел тебя в холостяцкую квартиру и пытаюсь споить.       — Спаивать у тебя получается отлично, снимать мужиков — не особенно. Не во всем все же быть идеальным, Шепард!       И Джефф громко засмеялся, надеясь, что после этого они сменят тему. Запас шуток сейчас у него был весьма ограничен.       Шепард приблизился весьма незаметно, поднявшись со стула и как-то даже угрожающе нависнув, и сделал то, что Джефф от него ожидал в последнюю очередь — поцеловал. Губы у него были… Честно говоря, он нихрена не понял кроме того, что умудрился расплескать виски на себя, и от неожиданности подавился смехом. А потом с еще большим азартом потянулся за продолжением. К черту разговоры и к черту такую дружбу. Ни о чем жалеть Джефф не собирался.       Наутро Шепард упорно пытался не подавиться сигаретным дымом, и Джефф понятия не имел, почему раньше, в фантазиях, ему казалось это хоть сколько-нибудь возбуждающим. У него самого болела голова, и ныло все тело, и еще обиднее было от того, что вечер ничем толком и не завершился — сложно заниматься разнузданным сексом, когда тебя самого сломать легче, чем фарфоровую чашку.       — Но Шепард-Моро все равно отстойно звучит, — припечатал он с каким-то злорадным удовольствием.       И не имело значения, что в итоге его все-таки сняли.       Пожалуй, это даже стоило пары лет и стертых до мозолей ладоней.