Mature games

Отношения, которые связывали их троих, всегда отличались чрезмерной ненормальностью с привкусом крепкого вина, больше похожего на кровь, но с каждым глотком каждый становился всё более зависимым: от металлического привкуса на языке, от желчи, которым пропитывалось каждое слово, от крепких пальцев, уверенно обхватывающие нежное сердце. Они принадлежали другому миру, про который знали лишь те несчастные, кто познакомился с войной, но именно они были теми, кто вырвался из цикла, обретя место в третьем мире, о котором никто не смел и думать. Во время секса обычно думаешь, как не замарать плащ, когда тебя прижимают к стене, пропахшей кровью, но Каз невольно представлял всю ситуацию, если бы она произошла в другом мире, в котором не правили сила, жестокость, безумие и кровь, и видел лишь столкновение между собой и Боссом, почти без участия Оцелота, которому даже не досталось бы ничьё внимание. Все трое были настолько искажены жизнью, что любовник не был любовником того, кого любил, а ревнивец оказывался прижатым к стенке и размышлял, как же он до такого докатился. Каз кричит, когда Оцелот издаёт недовольный рык и делает резкий толчок в податливое тело, придерживая его за бёдра. Сам Адамска урчит и целует шею метиса, добавляя шарма своему позывному. - Как ты привлек Босса, скажи как, посоветуй, - тяжело дышит русский, поцеловав Миллера в ухо. - Так это всё из-за него? - спрашивает Казухира, но его обрывает сам Оцелот, снова рыча и делая резкий толчок внутрь, после этого извиняясь и нежно прижимаясь губами к губам блондина. - Просто помолчи, - шипит он тоном настоящего кота, продолжая двигаться, отчего Каз чувствует спиной всю поверхность стены и благодарит самого Оцелота, что тот не снял с него плащ. Он не любил русских и не доверял метисам, прекрасно зная по собственному примеру, что они становятся самыми лучшими агентами, не имея определённого дома и постоянно метаясь от одной страны к другой. В русских же, даже полукровках, есть какая-то особая тайна, которую они протягивают на раскрытых ладонях, но ты опасаешься принять её, прекрасно осознавая об острых зубах обладателя, который готов обглодать любую твою конечность до самых костей. Русские очень живучие, они победители, они опустившиеся, они привычны к трудностям, они бесстрашны, они верны до последнего вздоха, они аморальны. Миллер помнил, как спустя год после комы Снейка, он впервые увидел Оцелота вживую, сидящего рядом с кроватью Босса. Уже тогда он понял, что отношения у них не заладятся. Он невольно думал о том, что это было похоже на очередной курьез, когда на похороны отца семейства пришла любовница и открыто об этом заявила всем присутствующим. Он ненавидел в Адамске всё: от его манер и имени до чёртового плаща и красного шарфа. Ещё больше он возненавидел Оцелота, когда понял истинную природу его отношения к Боссу. Шалашаска говорил, что у него самого были светлые волосы до того, как появилась первая проседь. Миллер еле держался, чтобы не схватиться за эти самые волосы и не вышвырнуть этого вечно ухмыляющегося кота в море, которое стало для него чем-то лавкрафтским. Он ненавидел Оцелота, когда прижимался к нему и рассказывал об их знакомстве с Боссом, о том, каким всё ещё наивным был Снейк, о том, как они создали MSF, о том, как росло их детище, о том, как развивались их отношения с Боссом. Тогда Каз часто выпивал, но делал это в одиночестве, пока не появился Оцелот. Ему даже стало всё равно, что он рассказывал всё человеку, который славился своим богатым шпионским прошлым, полную картину которого не видел никто из ныне живущих. Он ненавидел Адамску за то, что тот встретился с Джоном раньше него. Лучше Миллер к нему относиться не стал, прекрасно понимая всю опасность присутствия тигра на привязи, который притворялся котёнком. Но он научился терпеть. Ради Босса, ради мести, ради мечты, ради хоть какого-то стимула, чтобы жить. Оцелот снова толкается, почти неощутимо водя прикасаясь пальцами к органу Миллера, целуя того в кадык. - Всё так же меня ненавидишь? - спросил его как-то Адамска, сидя в кровати и закуривая сигарету, запах марки которой Миллер терпеть не мог. Тогда Каз промолчал. Он не считал нужным говорить об очевидном, о том, что их связывал один лишь Босс. Все пережитые воспоминания, все совместно придуманные планы, все усилия были ради одного человека. Не было бы Снейка, они и близко не подошли друг к другу. Каждый из них желал, чтобы на месте другого был Босс, чтобы, наконец, услышать знакомый голос, чтобы перестать ждать и забыть о мерном безмолвном пикании приборов. Больше чем на любовников они были похожи на питомцев, каждый из которых желал проявить себя с лучшей стороны. После спасения из Афганистана Миллер был крайне недоволен, когда Оцелот занимал место справа от Босса, нагло выгоняя кота в другой угол. На что Адамска недовольно морщился, но в какой-то момент всё же уступил, не в состоянии состязаться в этом с Миллером. Он прекрасно помнил удар тростью по шее, когда Казухира уже был в состоянии встать с кровати и, окрыленный, прохромал в командный центр, когда Снейк был на задании. Сколько метиса не упрашивали остаться в кровати до полного выздоровления, он не слушал, желая убедиться, что Босс рядом, и что всё это было не сном. Оцелот всегда выглядел спокойным и непробиваемым, даже когда предложил Миллеру играть в "камень-ножницы-бумага", чтобы определить, кто будет отвечать Боссу по рации, когда тому потребуется их помощь. Адамска оказался невероятным психологом, выигрывая чуть ли не каждую партию, утихомирившись лишь когда Босс как-то его прервал, сказав, что он обращался к Казу. Потому Миллер не понимал Оцелота. Рядом был Босс, рядом было всё, но прижатым к стенке был метис, а оприходывал его Адамска, вкладывая всю свою возможную нежность в каждое действие. Каз ненавидел Оцелота за то, что позволил признать, что он был более чутким, чем Босс.