О вреде просвещения

- Мяяяя! Дасти Аттенборо подпрыгнул от неожиданности и уронил кружку. Благослови, Господи, разработчиков военной формы Альянса! Большинство загрязнений с белых брюк смахивались легким движением руки. Но чай все равно жалко. И кружку тоже. Третья за неделю, между прочим. - Третья кружка за неделю, между прочим! – повторил Дасти вслух, укоризненно глядя на виновника. Тот издал мрачное «мя» и удалился, помахивая роскошным хвостом. Дасти вздохнул и принялся собирать с пола осколки. Впрочем, когда через пять минут издали послышалось очередное оглушительное «мяяяя!» и забористая ругань Поплана, адмирал Аттенборо почувствовал себя отомщенным. Уже неделю кот не давал Изерлону спокойно жить. Куда только подевалась былая флегматичность! Он носился по всей крепости, то и дело разражаясь душераздирающим воплем. Разумеется, точно за спиной у кого-нибудь из изерлонцев. Желательно, чтобы этот кто-то нес в руках что-нибудь хрупкое или просто был очень сосредоточен. На третий день каждый был уверен, что кот выслеживает лично его. Хотя Поплан полагал, что кота науськал Аттенборо, а Аттенборо – что Поплан. На шестой день начались паломничества к Яну Вэньли с требованием унять кота, но тот заперся в каюте и сонно ворчал из-за двери, что понятия не имеет, что на кота нашло, но лично он пытается хоть как-то выспаться, пока это животное носится где-то еще, и был бы очень признателен, если бы его не трогали. Изерлонцы поняли, что адмиралу не лучше, чем им, и разошлись. А между тем в творящемся беспределе был виноват именно он. - Ты понимаешь, о чем я говорю? – спрашивал порой Ян, когда кот очень кстати взмякивал посреди его монологов об истории. Да, кот прекрасно понимал своего хозяина и очень внимательно его слушал, даже если казался спящим. И вот случилось неизбежное – он сам начал задумываться об услышанном. И размышления получались неутешительными. «Хорошо хозяину, - думал кот. – Он команду отдаст, кнопку нажмет, и этот… как его… Торхаммер ка-ак жахнет! А если не жахнет? А если этот… Рейх сюда заявится? Эти, розенриттеры, наверное, отобьются. А я что? А я просто кот, и что я когтями и зубами сделаю? Да ничего! Мяяяя! Ну вот, Катерозе и та, нет чтобы посочувствовать, взвизгнула и кулаком погрозила. Ей хорошо, она пилот, она в этого… «спартанца» сядет и улетит. А я останусь, и меня убьют. Потому что я просто кот и ничего не могу. Мяяяя! Фредерика! Ну хоть ты пожалей! Что значит «жаль, что в крепости ветеринара нет»? Не пойду! И вообще, вот они все говорят «неприступная крепость Изерлон», а мы ее два раза взяли! Так, может, и Рейх возьмет? И вообще тогда никто ни жахнуть, ни улететь не успеет, и мы все тут умрем! Мяяяя!». Последний горестный вопль кота, к несчастью, пришелся на Вальтера фон Шёнкопфа, и пришлось спасаться бегством, пока разъяренный командир розенриттеров его не пришиб еще до всякого Рейха. Наконец кот забрался на трубу, до которой, по его расчетам, Шёнкопф точно не доберется, и продолжил предаваться мрачным мыслям уже молча. - Гав, - сказали откуда-то из нагромождения труб. - Мяяяя! – кот взвился под потолок, едва успел приземлиться обратно на свою трубу и вцепился в нее всеми лапами. Теперь, в довершение всех бед, ему было еще и очень стыдно перед изерлонцами, но он ничего не мог с собой поделать. - Ты чего нервный такой? – спросили из труб. - Т-ты кто? - Собака я. - Да уж чую, что не кайзер Райнхард! Ты откуда здесь? - Особое задание. Разглашать подробности не имею права. Хотя ты все равно не выдашь. - Это почему же? - А что, ты по-человечески говорить умеешь? – голос был как будто таким же ровным, но в нем звучал неприкрытый сарказм. – А пока ты убедишь кого-нибудь сюда прийти, я уже далеко буду. - Час от часу не легче! – кота прорвало. – Торчим одни-одинешеньки посреди космоса, Рейх нас того гляди размажет… эй, ты часом не из Рейха? - Военная тайна. - Тьфу! В общем, и так все плохо, да еще всякие собаки с особыми заданиями! Слушай, а ты не меня съесть собираешься? - Нужен ты мне! Я курятину люблю. Не говоря уже о том, что я к тебе не залезу. - Мя! Все так говорят! - Слушай, кот, второй раз спрашиваю: ты чего такой нервный? Сколько я про тебя слышал, должен быть благодушным и ленивым, а ты носишься и орешь, как будто за тобой лично весь флот Рейха гонится. Я же за тобой давно наблюдаю. - А что, не гонится? - Лично за тобой – нет. Ты же кот. А воюют твои хозяева. Вот они пускай и думают. - Ага, как же! Сам-то с особым заданием пришел! - Я – собака. Я служу. Это другое. И я, заметь, не ношусь и не ору, а просто делаю что приказано. - Ага, легко тебе… - А тебе сложно? Хозяева есть, еда есть, крыша над головой есть – чего ты взялся о судьбах мира переживать? Сдается мне, кот, многовато ты своего хозяина слушаешь. А точнее, слишком много думаешь. А это вредно. Вон, похудел даже. - Ну а ты? Не думаешь разве? - Думаю. О своих собачьих делах. А о человеческих пускай хозяин думает. Он знает, как лучше. - Ты уверен? - Абсолютно, - впервые в ровном голосе прозвучало обожание. – Мой хозяин самый умный, он точно знает. - Н-ну… мой тоже умный, - нерешительно, но чуть спокойнее проговорил кот. – Наверное, он тоже знает, как лучше. Ох, ты мне напомнил – я же голоден, как… как отряд розенриттеров! Все, к черту, пойду поем, а то с этими стратегиями и свихнуться недолго. - Верно мыслишь. - Уф. Спасибо тебе, успокоил. Слушай… ты говоришь, твой хозяин самый умный… а он кто? - Военная тайна, - не терпящим возражений голосом ответил старый далматинец.