Каждому дьяволу положен свой ангел

/каждому дьяволу положен свой ангел/ Мне достался ты. Я посмеялся. Мальчик? Серьезно? Белый, словно снег, с синими венами, просвечивающими, сквозь тонкую кожу. Построивший вокруг себя каменную стену, которая не пропускала и не выпускала ничего лишнего. /и ты нашел меня на городской свалке, запачкав девственные крылья пылью, унес, ведь я был таким жалким / Ночную, плотную мглу, ту, которую можно почти ощутить на кончиках пальцев, разрезал твой свет. Я буквально видел то самое, что называют светлой душой. Оно сияло, искрилось мягким светом внутри тебя, в области твоей груди, чуть выше солнечного сплетения. Мощь твоих размашистых крыльев разогнала туман, окутывающий все вокруг, липкими щупальцами, тянущийся ко мне. Ты подошел ко мне и вытер сажу с моей щеки, а потом шепнул мягко: "Я положен тебе". /мой сухой хворост обрел свою зажигалку, и мы поселились в моем замке, черном, где ты проводил уборки упорно, но порядок ни при чем/ Затхлый запах сырых полов и прогнивших стен, сменил запах чистоты и свежих, зеленых яблок. Я почувствовал, как отступили мои внутренние монстры, прячась в самые темные закоулки души. Во мне загорелся огонь. Я видел это в зеркале. По ладоням вновь бежали электрические разряды, а тело обрело жизнь - кожа стала мягкой и розовой, пальцы и ступни вновь потеплели, в глазах отражался огонь моей души - яркий, оранжево-красный, опасно белеющий, норовящий сжечь все. /ты просто обручился с обреченным/ Ты вел меня к свету, и я почти коснулся его. Но меня схватили за ноги и потащили вниз мои личные черти, которые лишь, как оказалось, скрылись на время, а потом снова вылезли наружу. В глазах погасал огонь - едва тлели угли костра. Пальцы снова холодели, ты пытался снова их отогреть в своих мягких ладонях, пахнущих молоком, но безуспешно. Монстры, как зараза расползлись по моему телу больше прежнего, проступая на запястьях черными, кровоточащими гнилью отметинами. /вместе мы шли по канату, но я шел не так, как надо, и я упал, и я упал, вслед за мной и ты упал/ Я позволил утянуть себя монстрам. Они обняли меня сзади и, словно Морфей, увели в свое царство. Ты не позволил себе отпустить меня. Ты повторял мне, чтобы я продолжал бороться, протягивал мне руки и ... Мои монстры схватили тебя. Укололи острыми жалами в палец, словно Спящую Красавицу. В тебе начала разрастаться тьма, которая обрела поистине гигантские размеры, превосходящая по силе мою тьму. /я так хотел раскрасить мир в яркие цвета, но в моих акварелях была ядовитою вода, я знал, что все шансы по пути растерял, но снова и снова краски по листу растирал/ Я рисовал. Я рисовал тебя, людей, пейзажи, животных - все, что видел. Мои рисунки имели свойство оживать. Но оживали они не правильно, не так, как в рисунках. Прекрасные белые розы оживали и превращались в ядовитых мухоловок; милые щенки в бантах перерастали в адских псов, с горящими глазами; Ты - словно свет небесный, яркий и ослепляющий, превратился в темное нечто. Но я продолжал рисовать. Я стал рисовать все в плохом свете; рисовал убийства, ад и чертей, но снова все шло не так - мои ожидания на "зеркальный мир" не оправдались. /хотя бы для тебя - - моей маленькой, бледной принцессы, рыл могилу, наслаждаясь процессом, и теперь я даже рад, если честно, что на двоих в ней - достаточно места/ Ты стал тем, чего я боялся больше всего на свете. Ужас, страх, уныние, печаль, безысходность, злость ... Существует столько слов, но их не хватает, чтобы описать то, во что ты превратился. Твои крылья опали - перо за пером; ломались кости, хребты, и ты ... Ты превратился в монстра. Я решил убить то, чем ты стал, ведь я видел все еще тусклый свет в твоей груди. Но я убил тебя, никак не то, во что ты превратился. Твой внутренний бес вырвался наружу с протяжным воем, устремляясь к небесам, а затем падая ниц, пробиваясь сквозь мерзлую землю. Сам же ты посмотрел на меня своими глазами, а потом, едва подняв уголок губ, охладел. Твои раны зацвели красными пионами, и это было безумно красиво. Я понял, что та могила, что я рыл для твоей сущности-беса, слишком тебе велика - и решил, что умру с тобой, ложась рядом. /вместе мы шли по канату, но я шел не так, как надо, и я упал, и я упал, вслед за мной и ты упал/ Я не знаю, как допустил только твое падение. Ты был мой ангел, для дьявола, но стал падшим. /мог покинуть мой дом, этот ящик трухлявых иллюзий, но его мгла обманула тебя, как детей незнакомые люди/ Ты обманулся. Подумал, что справишься, вытащишь, поможешь. Мои бесы показались тебе постижимыми, слабыми еще совсем, но они просто обхитрили тебя. Для них ты оказался постижимым и слабым. /мы не ромео с джульеттой, не бонни с клайдом, нам далеко даже до сида с нэнси, от нас останется лишь эта комната цвета асфальта и не дописанный текст этой песни/ Это сложно назвать любовью. Это было предназначение. Так было положено. И даже, если я вдруг и влюбился, то ты просто был мне положен, только и всего. Лже-чувства. Лишь ответственность и приказ сверху, "положено". /вместе мы шли по канату, но я шел не так, как надо, и я упал, и я упал, вслед за мной и ты упал/ Я упал, вслед за мной и ты упал. Прости, если сможешь. Когда-нибудь. Я хотел бы поцеловать тебя в губы, но ... Ты не дышишь давно.