Секреты Октавии Блейк

Стайлз любил наблюдать за Октавией Блейк. Сидя у своей палатки или на пожухлой траве, натачивая заржавевший нож или счищая блестящую чешую со скользкой рыбы, — неважно, — Стайлзу нравилось кидать на Октавию заинтересованно-любопытные взгляды. Тайком конечно же, Стайлз ведь знал — посмотришь явно и напрямик, — сможешь схлопотать остро наточенное копьё меж глаз; попадала Октавия всегда в цель. . Стилински слабо верится в то, что Октавия способна радостно улыбнуться, не переломав крепко сжатый рот пополам; куда там наивные взгляды и весёлая беготня за светящимися бабочками. (хмельной Монти и не такие небылицы расскажет) . Стайлз не то, чтобы боготворит Октавию, но правда, кто из Сотни ею не восхищается. Она выделяется своими крепко спаянными частями на фоне разошедшихся трещинами подростков; Стайлз, конечно, пережил все круги Ада наравне с Блейк, но у него нервно подрагивающие подушечки бледных пальцев и нападки панических атак каждую неделю, — Стайлз, увы, не Октавия. Стайлз не может превратиться из тощего паренька в машину для убийств, начать мастерски владеть мачете и с диким криком кидаться на плечи Землянам; Стайлз может надеяться лишь на свою сообразительность и быструю сноровку, да на неожиданные вспышки необдуманного геройства. . И когда Октавия подходит к Стилински и кидает ему под ноги лук со стрелами, юноша смотрит на неё по-детски восхищённым взглядом и от удивления даже разевает покрытый родинками рот; сама Октавия Блейк обратилась к нему за помощью в охоте на оленя — у него, бледнолицего мальчишки, которого подростки так и продолжают звать «Билински» и удивляться его способности влипать в неприятности с завидным постоянством. Стайлз подрывается в места подобно шарнирной кукле и радостно сгребает с земли самодельный лук и стрелы, следуя за по-мужски шагавшей Блейк. . Октавия ступает по лесу плавно и осторожно, чуть ли не прижимаясь ко влажной земле всем корпусом, и Стайлз по-детски глупо сравнивает её вкрадчивую ходьбу с поступью дикой львицы. Треск переломанной сухой ветки под чужой поверхностью ботинка раздаётся в полной тишине подобно выстрелу из ружья — громко, отчётливо, эхом отбиваясь от влажной коры деревьев. Стайлз опасливо жмурится, замирая на месте и проклинает свою неуклюжую натуру (он-то уж точно на льва не походил, от грациозных повадок семейства кошачьих ему досталось ровным счётом ничего). Октавия чертыхается, а после моментально, отточенным до въевшихся под кожу инстинктов движением, натягивает стрелу на тетиву, со свистом запуская её меж широких листьев. . Когда Стайлз выходит на небольшую поляну, то обнаруживает на ней подбитого стрелой в бок, крупного, ещё разгорячённого некогда циркулирующей кровью оленя. Октавия вытаскивает самодельную стрелу из податливой плоти с характерным чавкающим звуком, и Стайлз не выдерживает, отворачиваясь. Цепкие пальцы ощущаются на собственной шеи не хуже металлических тисков, Октавия с силой заставляет повернуть голову юноши обратно в сторону мёртвого животного. — Это не страшно, — говорит Блейк гортанно и грубо, привыкнув к резкой речи Землян. — Страшно — когда убивают людей. Детей, женщин, мужчин. Олень — не страшно. Стайлзу не страшно, — Стайлзу жалко. Сентиментальные человеческие чувства ещё щемятся в его тёплой грудной клетке, — Стайлз не запаивает их глубоко в нутро, как Блейк, — Стайлз выбирает чувствовать, пусть даже это и невероятно больно. Кожа под крепкими женскими подушечками неприятно жжётся, но Стайлз не злится на Октавию, он понимает, почему она выбрала жизнь без чувств. . В лагере Стайлз привычным восхищённым взглядом (недавняя стычка с Блейк ничуть не повлияла на коэффициент восторга в солнечно-карей радужке) наблюдает за тем, как Октавия чёткими и быстрыми движениями разделывает тушу оленя; в этот раз Стайлз не отворачивается. К вечеру он находит Октавию возле её палатки и гулко кидает ей под ноги две тушки кроликов со свёрнутыми тонкими шейками. Стайлз впервые смотрит Блейк прямо в её глаза, и впервые в его радужках не плещется привычное детское обожание; он выжил, и он борется за жизнь, Стайлз отнюдь не мальчишка, и дело тут вовсе не в оленях и кроликах. Стайлз разворачивается к Октавии спиной, расправляет плечи и выравнивает позвонки, и быть может поэтому не ощущает тощими лопатками слегка приподнятые уголки губ в свой адрес. (а даже если и увидел, то точно б не поверил, — такие девушки, как Октавия, не улыбаются бледнолицым мальчишкам, это знают все) . Когда на лагерь опускается густая темнота ночного леса, Стайлзу отчего-то не спится, и он выходит из своей палатки, в надежде, что разогретый летний воздух сможет нагнать на него желанный сон. Цепкий и внимательный карий глаз вылавливает почти что в кромешной темноте знакомую фигуру в потрёпанной коже — не одному ему не спится. Октавия сидит на покорёженном пне, начищая оружие до смертельной остроты, как вдруг отвлекается, поднимая голову и смотря куда-то перед собой. Насыщенная синева вспыхивает в маслянистой темноте подобно яркому и драгоценному фонарику. Блейк протягивает тонкую руку и бабочка доверчиво, словно бы к давно забытой подруге, садится на измазанные в грязи пальцы; Октавия улыбается впервые, и по-настоящему искреннее за очень-очень долгое время. Стайлз приподнимает уголки губ вслед за Блейк, опуская голову и возвращаясь обратно в свою палатку; оказывается, девушка вовсе не бесчувственная (а Монти не такой уж и врун), но Стилински всегда умел хранить чужие тайны — он никому не расскажет секрет Октавии Блейк.