Осколки айсберга

Я так долго скрывал свои чувства от всего мира, что разучился чувствовать. Тем более показывать, что я умею это делать, на людях. Пустая оболочка, тень себя прошлого - вот во что я превратился. Взгляды. Считать взгляды, которыми мы периодически обмениваемся - всё, что мне остается. Один на выходе из гримерки (пожелание доброго утра), один, совсем крохотный, за кулисами ("не переживай, всё будет в порядке") и один перед самим концертом, хрупкий, всего лишь взмах ресниц, но я физически могу ощутить твою боль. Я привык к ней, как привык общаться с тобой без слов, ведь я всё ещё могу угадывать малейшие изменения в твоем настроении. Сегодня концерт в Швеции. Я люблю эту страну, ведь мы были так счастливы здесь когда-то. В то время, когда ты мог спокойно прижиматься ко мне, внезапно обнимая со спины, мягко целовать в висок, когда я с наслаждением мог ощущать вес твоей головы на моем животе, накручивая на палец одну из твоих кудряшек. В то время, когда мы оба могли доверить друг другу все секреты, доверить свои жизни и самих себя, полностью и без остатка. Ухмыляюсь воспоминаниям, сидя на полу гримерки, спиной облокотившись на подлокотник одного из кресел. Такое впечатление, что нас и это беззаботное время разделяет айсберг, способный потопить тысячи титаников. Лиам осторожно заглядывает в гримерку, предварительно постучав. Ничего не говорит по поводу моего состояния и безжизненного взгляда, устремленного вникуда, только болезненно-поддерживающе улыбается уголками губ, напоминая, что концерт начнется с минуты на минуту, и мне лучше пошевеливаться. Лиам ничего не говорит, потому что всё знает. Он всегда всё знает. Поднимаюсь на ноги, отряхивая джинсы и направляюсь к выходу на сцену. Найл смеется, обсуждая что-то с Лиамом, который улыбается глазами так, что эта улыбка могла бы затмить солнце. Ты стоишь рядом с ними и сосредоточенно изучаешь мыски любимых ботинок, повторяя какую-то строчку из песни, распеваешься, волнуясь, ведь нервничаешь ты перед каждым выходом на сцену, несмотря на то, что там ты расслабляешься, ведешь себя непринужденно и естественно. Я просто знаю об этом. Поднимаешь голову, замечая меня, и сразу прячешься в панцирь, подсознательно и неосознанно. Ловлю улыбку "всё-будет-хорошо" и чуть улыбаюсь в ответ своей привычной "спасибо-я-знаю". Это всё, что нам осталось. Наши осколки, по которым нам каждый день приходится ходить, снова и снова, кругами, раздирая в кровь ступни, не в силах закричать, не в силах вымолвить ни слова. Мы собираемся. Теперь нас четверо, но мы справимся с этим. Если мы справились с нами, то с этим уж точно смиримся, уживемся, научимся улыбаться, не чувствуя на губах горько-кислый вкус фальши, и пойдем дальше. Мы будем в порядке даже без одной пятой нашего общего сердца. Лиам смотрит мне в глаза и растягивает губы в улыбке, отзеркаливающей мою пятью минутами ранее в гримерке. Ему сложнее всех, сложнее, чем каждому из нас. Чувствую, что он вот-вот расклеится, и одними губами произношу "Софи". Мысли о ней всегда удерживают его в колее, ведь он действительно думает, что любит её (Или заставляет себя так думать?) Снова ловлю твой взгляд, на этот раз прошибающий меня, словно разряд тока. Наваждение исчезает почти моментально, и я снова вижу перед собой лишь глухую бетонную стену. Это к лучшему. Ведь если твои стены внезапно станут стеклянными, нет никакой гарантии, что я не брошусь на них, разбивая себя в кровь, лишь бы только получить надежду на возможность снова прикоснуться к тебе. Это ни к чему хорошему не приведет, ведь когда вокруг тебя снова воздвинется бетон, я не смогу залечить все раны и вытащить все окровавленные осколки нас из своей погибающей плоти. Всё идет как обычно, песня за песней мы продвигаемся к концу, получая от этого ни с чем не сравнимое удовольствие. Никаких случайных взглядов, касаний и прочего, никаких осколков, летящих в мою сторону, и я забываюсь, полностью растворяясь в музыке. Я не вижу того, что произошло. Не вижу, как ты поднимаешь злополучный флаг с моим твитом, делая вид, что это твой своеобразный плащ. Ты всегда называл этот твит своим любимым. Как бы ни было смешно, он написан в Швеции. Помню, как ты звонил из номера в гостинице, который находился буквально за моей стеной и восторженно-сладко говорил, что и в твоем сердце всё место занято только мной. Но ты тоже не обратил внимания. Не заметил, а если и мельком увидел, то не придал этому значения, за что пришлось расплачиваться. Нам всегда приходится расплачиваться друг за друга и (не)существование наших отношений. Крики. Настойчивый грубый голос кого-то из менеджеров и твои слабые попытки отбиться, оправдать себя, сделать вид, что ничего не произошло, что это ничего не значит. В непонимании останавливаюсь рядом с дверью в твою гримерную, напряженно прислушиваясь. Я был на своем пути к самоистязанию за дверьми собственной гримерки, но не мог не остановиться, как бы здравый смысл ни твердил, что лучше пройти мимо и не вмешиваться не в свое дело. Я не выдержал и толкнул дверь, когда услышал, как дрожат слёзы в твоём голосе. Ворвался, прерывая спор, и взгляд моментально скользнул по твоему напряженному лицу и блестящим глазам, гневно-красному лицу менеджера (Джона? Джоша? Джейка?) и зацепился на раскрытом ноутбуке, экраном повернутого ко входу. В голове моментально начинает собираться паззл, когда вижу запись, на которой твоя высокая фигура, завернутая во флаг с моим твитом, возвышается над сценой. Менеджер пытается выпроводить меня, намекая на то, что со мной разговор еще состоится, но я слышу его, словно сквозь ватное полотно, потому что поймал твой взгляд. В нем столько вины, сочувствия, боли, сожаления, грусти и отчаяния, что я буквально слышу, как трескается мой ледяной панцирь. Твой взгляд кричит, буквально пулеметной очередью выпаливает мольбы о помощи, поэтому я просто подаюсь вперед и хватаю тебя за руку, не в силах противостоять тебе (себе? нам?). Не сопротивляешься, а просто переплетаешь свои пальцы с моими, позволяя утянуть себя из душной гримерки от растерянного менеджера. Я снова чувствую себя восемнадцатилетним, на секунду представляя тебя смеющимся кудрявым мальчишкой, солнечным зайчиком, с которым было так легко делить этот мир. Свой мир. Вылетаем на улицу, всё ещё не произнося ни слова и идем по тротуару начинающего погружаться в сумерки города. Я знаю, что нам нельзя сбегать, нам нельзя появляться вдвоем нигде (хотя этот запрет давно утратил своё значение), знаю, что эта выходка не сойдет нам с рук, что скоро вылет в Лондон и что это безрассудность в бесконечной степени. Ты тоже знаешь это, но лишь крепче сжимаешь мою ладонь, стараясь не отставать. Мы идем, пока не набредаем на какой-то парк, освещенный фонарным светом. Садимся на первую попавшуюся скамейку, безмолвно обмениваясь репликами, хотя, скорее, это можно назвать обменом эмоций. И старательно мы прячем только одну, не давая ей вырваться на поверхность, вскрыть все с таким трудом залеченные раны, не давая ей вновь разорвать нас на части. Старательно перебираю в голове варианты дальнейшего развития событий и окончания этого странного вечера. Мы либо оставим всё как есть, о чем, почему-то, думать не хочется, либо... - Лу, - твой голос огненной стрелой прорезает тишину, и в этом маленьком слове, в этой частичке звука, я слышу, как айсберг начал таять, как наш лед тронулся и реки талой воды вот-вот водопадами вырвуся наружу, увлажняя твои щеки. - Ты ведь понимаешь, что это было не нарочно, что я никогда бы не стал поднимать его, зная, что... Твой голос трескается, и я буквально вижу, как огромная глыба льда отделяется от общей массы и с оглушительным шумом падает в океан. "Зная, что это принесет столько боли, вернет нас к старту, создавая проблемы" - мысленно заканчиваю я начатую тобой фразу. - Всё в порядке, - шепчу я, притягивая тебя к себе, обхватываю талию руками, чувствуя как твой нос утыкается в мою шею. Невообразимое, непривычное спокойствие. - Всё хорошо. Твоя плотина прорывается и слёзы горячими каплями бегут по моим ключицам, и я знаю, что наш айсберг треснул пополам, и сквозь разлом я могу видеть наше прошлое, такое четкое, что с непривычки болят глаза, и будудущее, размытое, неопределенное, но существующее, что уже заставляет маленький огонек улыбки теплиться на моих губах. Наш айсберг предстоить топить, чтобы будущее проявило более четкие грани, но взаимными усилиями мы сделаем это. Я поднял глаза и увидел, что мы сидим в руинах бетона и стекла, и осколки окружают нас, но не касаются, не в силах причинить нам боль. Твои стены разрушены.