Я боюсь жизни

Я боюсь умереть от болезни. Ощупывая грудь или живот в мнимом приступе, я решаю, что точно что-то не так, и бегу к врачу. Я готова отдать любые деньги, чтобы услышать заветное: «все в порядке». Зачем нам говорят, что рак груди бывает у каждой третьей? Все болезни — от нервов, а нервы — от страхов. Боюсь мучений. Пожалуйста, никакой боли и страданий. Не хочу видеть своего изувеченного тела. Боюсь дряхлой немощи и ожидания смерти. А что мои дети? Махнут ли на свою мать рукой, решив, что я слишком большая обуза? Чувство одиночества, предательство в тяжелый момент бьют сильнее, чем рак. Они разлагают душу. Я боюсь, что возненавижу их. Боюсь радости холодной встречи раз в месяц на пять минут. «Привет, мам. Нам пора, мам». Я боюсь измены. Моя молодость увядает вместе с уверенностью в своих силах. Поддерживать семью — как держать небосвод. Но я — не титан. Страх грызет меня каждый раз, когда муж смотрит на молодую девушку, как любезничает с другими, а со мной ведет себя холоднее. Я могу твердить себе, что преувеличиваю, но не хочу. Жалеть себя удобнее — так я придаю своей жизни какое-то движение. Выдуманные печали лучше скуки. Я боюсь «серости» жизни, ее шаблонности и однотипности. Говорят, нет возраста, когда поздно менять свою жизнь, но кто бы сказал это мне. Если я захочу сменить работу, то смогу ли реализовать мечту, если кадровики смотрят лишь на возраст? Боюсь показаться несерьезной в глазах семьи и друзей, внезапно поменяв свои предпочтения на более экстравагантные. Косые взгляды и недомолвки заставляют меня нервничать. Я сделала что-то не так? Почему вы ничего не говорите? Тяжело найти грань, чтобы не показаться чересчур богатой или слишком бедной. Боюсь однажды оторваться от рабочего класса, ведь выше мне точно не запрыгнуть. Нет ничего плохого в том, чтобы покупать качественные продукты, но предметы излишней роскоши могут навлечь неприятности и лишние вопросы. Я боюсь однажды сказать детям, что не смогу купить им игрушки, так как семья наша залезла в долги, поэтому любые кредиты воспринимаются мной как договора с дьяволом. Боюсь однажды решить, что впустую реализовала свое образование. Потратила ли я свою юность на глупости, упустив самое важное? Я боюсь, что работа, на которую я потратила половину своей жизни, окажется пустышкой, опасаюсь, что коэффициент полезности моих действий окажется не просто на нуле, а уйдет в минус. Размышляя о том, как мне сделать что-то лучше, я не приношу пользы, как бы усердно об этом ни думала. Я боюсь не принести пользу миру. Скорее всего, мне не хватит сил хотя бы на один раз. Я боюсь пробовать: боюсь, что не получится. Не хочу разочаровать себя и тех, кто мне доверился. Это замкнутый круг. Я мучаюсь от мысли, что врежу природе, способствую ее загрязнению, выкидывая каждый день мусор. Глобализация превратила общество в организм с идеальной пищеварительной системой. Не об этом пытался рассказать Герберт Спенсер. Я боюсь стать простой клеткой в этой туше — жадной и слепой, поглощенной лишь своим предназначением. Мне не открыть рта, чтобы выразить свое недовольство социальной политикой страны; боюсь, мое слово вовсе ничего не значит. Это докажет, что я — больше, чем ничто. Вы скажете, что дети — наше продолжение. Наша плоть и кровь, зеркальное отражение. Мы — общество потребителей, пускаем в расход пищу, даже не притронувшись к ней. Мы убиваем животных ради забавы. Убиваем ради еды, которую выбросим. Убиваем друг друга. Человек человеку — волк, но живем ли по законам волчьей стаи? Разве стали бы волки поступать так же? О, дети мои, вам останутся одни лишь обглоданные кости. Живет только сильный? Сейчас точно не век социальных дарвинистов. Терпимость, оправдание человеческой слабости — главные враги прогресса. Пещерный человек не стал бы нашим современником, помогая больным и убогим сородичам, разделяя с ними добычу. Наоборот, эти обезьяны взрастили мысль, что можно спокойно прожить, катаясь на спинах тех, кому ума не хватило сделать так же. Сплоченность, солидарность, гуманизм — враги естественного отбора. Не будет больше победы над болезнями, улучшения генофонда. Я боюсь увидеть упадок человечества в предельном гуманизме. Хорошо, что этого никогда не случится. Если я заявлю о согласии, меня назовут расисткой, человеконенавистницей, раздуют воздушный шар из прав и свобод. Боюсь, я не в состоянии объяснить другим, что не имею ничего против людей, живущих на другой стороне планеты. Я не хочу забивать себе голову чужими проблемами, но боюсь показаться безучастной. Боюсь отказать кому-то в помощи, испугавшись его возможных намерений. Боюсь до конца потерять доверие к людям. Если останусь в стороне, то не порежусь. Да, я боюсь борьбы. Стоя в лифте с незнакомцем, нервно кусаю губы в догадках, лихорадочно выбирая, что предпочесть, если он даст мне шанс: изнасилование или избиение. Нервно перебираю в кармане ключи, ощупывая острые края. Я устала ждать подвоха, но сдаваться бы не стала. Какой бы ни была смерть, я предпочту быструю. Глядеть в потолок, лежа в постели, размышлять о прожитой жизни домохозяйки и «среднего» работника — невыносимо. Боюсь умереть дома, забыв выключить газ, а дети меня найдут. Боюсь, что климакс раньше времени поставит на мне точку, как на матери, начав отсчет дожития последних лет. Если бы я только могла решать! С удовольствием вышибу себе мозги, если буду уверена в том, что ждет меня по ту сторону. Боюсь ощутить Вечность в последний необратимый момент. Не хочу, не хочу этого знать. Лучше я останусь на фотографиях внуков и правнуков улыбчивой и счастливой, пусть они не узнают обо всей этой суете, довольствуясь лишь моим именем. Я не честна даже перед собой. Боюсь признать, что у меня нет выбора. Признаться себе, что заперта в клетке из стальных прутьев норм и обязательств? Нет, никогда.