Мученик

Я верю, что однажды наши боги подружатся. Ещё ближе к твоему богу я не могу тебя доставить. Не могу подняться ещё выше. Мои боги живут среди нас, людей, не то что твой – на небесах. Хотя, знаешь, Этельстан, я бы дотащил тебя вон до того облака, самого белого и пушистого, построй Флокки бесконечную лестницу. Я бы донёс тебя до самого твоего бога, если бы мог. Я так и не узнал значения слова «мученик». Помнишь, ты обещал рассказать мне? Ты был очень храбр, Этельстан. В десяток раз храбрее доброй половины бесстрашных викингов, что кичатся количеством жён и убитых на войне людей. Я всегда уважал тебя за это. У этого водопада ты научил меня своей молитве, помнишь? Заставил встать на колени, вторя твоим движениям, собрать пальцы в причудливый «замок», говорить эти замысловатые фразочки, несшие для тебя такой непостижимо для меня глубокий смысл, выгравированные терновой веткой где-то внутри твоей головы. Ты многому научил меня, Этельстан. Ты считал себя слабым и противоречивым, но мне ты казался сильным и смелым, потому что ты никогда не боялся задавать вопросы. Словно воздух вокруг тебя пропитывался ими, и ты не мог бы дышать, не узнав ответов на них. Мне нравилось искать разгадки вместе с тобой. Мне нравился блеск твоих глаз каждый раз, когда ты узнавал что-то новое. Зачем же ты умер? Нам ещё о многом нужно было поговорить. Ты так много обещал рассказать мне, столько обещал показать. Мы вместе должны были выстоять осаду Парижа, вместе должны были пройтись по его улицам, любуясь красивыми женщинами и таким близким небом… Впрочем, сейчас ты как никогда близок к небесам. Я всегда верил, что смерть лучше жизни, ибо ты воссоединяешься с возлюбленными. Но мы больше никогда не встретимся, друг мой. Твой бог вряд ли позволит мне навестить тебя на небесах. Ты, Этельстан, ты должен был быть рядом со мной и сейчас, живой. Ты должен был пить со мной эль на пирах, нарушая правила твоей же веры, смеяться, не видя чужих полных ненависти и зависти взглядов. Христианин, почитающий ложного бога - ближайший друг самого ярла, самого короля дикарей, наследника Одина. Что могло быть глупее? Впрочем, в нашей жизни смысла не имело абсолютно ничто. Что же мне теперь делать? Ненавижу тебя за то, что ты меня оставил! За то, что стал для меня столь многим, что заставил меня полюбить себя, верить тебе беспрекословно, доверяя вслепую. За то, что не позволил убить тебя ещё тогда, много лет назад, в первом походе на Запад. Ты стал частью меня, Этельстан, и теперь, когда ты умер, умерло и что-то во мне. Эта потеря доставляет мне боль. И эта боль намного сильнее той, что причиняли мне вражеские клинки, топоры и стрелы. Сильнее боли от потери всех людей, павших в боях со мной. Ничто больше не утешит меня. Порой мне кажется, что они подружатся. Кажется, что твой Христос навестит Вальхаллу и сядет во главе стола рядом с Одином, что они будут пить и смеяться, как пили и смеялись мы с тобой. Тогда, возможно, нам удастся встретиться вновь там, вместе с ними, и ты расскажешь мне ещё больше, а я поведаю тебе о захвате Парижа. Нашего с тобою Парижа. Я изменился, как и ты, Этельстан. Не знаю, правильно это или нет, не знаю. Но я рад, что причиной моего перерождения стал ты, ведь ты был единственным, за кем я соглашался идти безотказно, единственным, кому я доверял. Знаешь, Этельстан, ты был моим единственным другом.