Белые фиалки

Пить вредно. Чрезмерно пить ещё вреднее. Чрезмерно пить в одиночестве вреднее всего. Кагасира Банджи помнил это… точно помнил вчера вечером, когда глушил виски стаканами. Виски или всё-таки бурбон? Если за здоровье босса, то бурбон. Если по другому поводу, то, скорее всего, виски. Банджи был уверен только в том, что нализаться до чёртиков уже не впервые за последнюю неделю оказалось плохой идеей. Так запросто можно совсем спиться, и тогда ушлые враги добавят к его прозвищу ещё одно. «Чокнутый Пьяница» — слишком, поэтому сегодня, проснувшись ближе к закату с жуткой головной болью — под крышкой черепа словно бригада строителей работала отбойными молотками, — омерзительным привкусом во рту и другими неприятными признаками похмелья и не обнаружив в прокуренной квартире ни капли спиртного, он решил принять это как знак. Похоже, лучшее обезболивающее — выйти на улицу, завернуть по пути в знакомый бар, промочить вконец пересохшее горло и потом пообещать себе завязать. Надолго. Уже зажглись фонари. Загазованный воздух к вечеру чуть очистился и посвежел, так что даже в голове немного прояснилось, только вот болеть она не перестала. К счастью, в «Виоле д’амур» [1], куда зашёл Банджи, народу было немного, а музыка не раздражала. Обстановка в баре была с претензиями: тёмное дерево стойки и мебели, приглушённый желтоватый свет и электрофон [2] на почётном месте. Хозяин заведения предпочитал музыку на пластинках: утверждал, что звучание лучше, чем на новомодных кассетах. Кроме того, известен был тем, что ставил только классику. И сейчас под потолком истаивали, перетекая в шорохи и скрипы, последние невесомые минорные ноты. — День не удался? — посочувствовал разглядывающему своё отражение в полном стакане виски Кагасире хозяин, он же бармен, протирая белоснежным полотенцем по второму кругу и без того идеально чистые стаканы. Банджи в ответ неопределённо хмыкнул, что можно было расценить и как «да», и как «нет», и как «вообще дерьмо, братишка». Со стариком Джо всегда можно было поговорить за жизнь, выдавить из себя сплетню попроще и выслушать в ответ пару-тройку других. Вряд ли хозяин бара знал точно, чем занимается его постоянный посетитель, хотя слухи наверняка ходили. Но даже если ходили, что с того? Банджи всегда платил за выпивку, а остальное, наверное, в этом проклятом городе имело не такое уж большое значение. — Повезёт завтра, — Джо вслушался в шуршание и повернулся сменить пластинку. Прикрыл глаза, вслушался в нарастающий звук и поднял палец: — Фортепианная соната номер двадцать три фа-минор, величайшее произведение Бетховена, известное как «Аппассионата». Старик Джо долго был скрипачом в оркестре при администрации города, но лет пять назад решил заработать немного деньжат на спокойную старость и наследство детям и открыл бар. Опасно, конечно, зато заработок приличный, а если хорошо вышибалам платить, то и почти спокойно. — Одной музыкой сыт не будешь, — подмигнул Кагасире хозяин, рассказывая эту историю, — главное, дружи с надёжными людьми. Банджи тогда ухмыльнулся: бар «Виола д’амур», как и многие другие подобные заведения, находился под покровительством Миллениона, а популярность ему обеспечивал налёт интеллектуальности: вроде как ты пришёл не просто выпить или перетереть свои дела, но ещё и к культуре приобщаешься. А эта «соната» была бы неплоха, вслушался в мелодию Кагасира, если бы некоторые ноты не ударяли так по барабанным перепонкам, отдаваясь болью в висках. После стаканчика виски стало если не хорошо, то хотя бы терпимо: руки трястись перестали, да и мир почему-то расцвёл яркими красками. Правда, головная боль не прошла. Поэтому Банджи, стоя под мерцающей мертвенно-синей вывеской Viola d’amore, докуривал сигарету и вяло думал о том, что пора бы тащиться домой. Отоспаться наконец, а то боссу на глаза скоро стыдно будет показаться. В переулке рядом раздался шум: быстрый стук каблучков, топот двух пар ботинок, глухой шорох, как если бы кого-то с силой притиснули к стене, и слабый звон, словно на асфальт упало что-то металлическое. — Не надо… пожалуйста… не надо! — сбивчиво заговорила девушка. — Да не ломайся ты так, детка. Доставишь нам чуток удовольствия и дальше пойдёшь, — прогнусавили ей в ответ. — Можно подумать, в первый раз. — Пожалуйста… — уже обречённо всхлипнула она. Банджи бросил окурок в урну. Обычное дело, либо «цыпочка» не сошлась в цене с клиентами, либо за углом действительно намечалось изнасилование. Его это не касалось, но девчонка сейчас начнёт кричать и звать на помощь, а у него голова трещит просто — вот-вот развалится. По-хорошему следовало идти своей дорогой и не вмешиваться, но, чёрт побери, принуждать женщину — последнее дело, только для слабаков, не умеющих добиваться внимания по-другому. Он со злостью сплюнул на асфальт и направился в переулок. В косо падающем свете ближайшего фонаря он увидел то, что и ожидал, в общем-то: девушку прижали к стене двое. Один поигрывал складным ножом — лезвие, за которым девушка следила расширившимися от ужаса глазами, посверкивало в тусклом свете — и неторопливо расстёгивал пуговицы её пиджачка. Второй, ожидая своей очереди, деловито рылся в крошечной сумочке, уже вытряхнув из неё помаду, носовой платок и связку ключей. — Эй, тебе чего тут надо? — заметив Банджи, вскинулся обладатель гнусавого голоса, коренастый коротышка. — Да, вали отсюда! — поддакнул ему товарищ и шмыгнул носом. — Пшли вон, — процедил Кагасира, обращаясь с ними, как с нашкодившими щенками. Даже до шпаны этим выродкам расти и расти. Он отсюда видел, что нож тупой: чтобы зарезать им кого-то, придётся изрядно потрудиться. Прострелить бы им пустые головы, так на трупы слетится полиция, и босс будет недоволен. А самое главное — от пальбы череп точно треснет. — Пшли вон, — повторил он и сунул руку за пазуху, рассчитывая, что старый, как этот прогнивший мир, приём сработает. Оказалось, что кое-какими мозгами природа парней таки наделила. Сообразив, что нарвались на того, кого их дешёвая бутафория не обманет, они бесшумно убрались. Сумочку, правда, прихватили с собой. Банджи снова сплюнул и прищурил глаза за зеркальными стёклами очков, рассматривая незадачливую жертву несостоявшегося насилия. Светлые волосы, испуганное личико. Хорошенькая вроде, если реветь перестанет. Ноги стройные. Он ошибся. Если она и проститутка, то явно не панельная. Нет, точно, всё-таки не шлюха: только приличная девушка после того, что случилось, станет плакать над разбитыми часиками — похоже, именно они и звякнули об асфальт. Кагасира развернулся, направляясь к выходу из переулка. Чёрт с ней, с девчонкой. Он поиграл в героя, теперь может пойти и отоспаться. Он прошёл пару десятков метров, когда услышал, что сзади цокают каблучки. Бросил взгляд через плечо: вот ведь угораздило. Девчонка увязалась за ним, стараясь не отставать, и одновременно пыталась отряхнуть грязь со светлого костюма и затолкать в карман ключи и помаду. Банджи опять сплюнул — уже с остервенением. Как бы ей объяснить, что он не тот парень, которого она успела нафантазировать себе, что он не спасает жизни и чести, он больше по другой части. Это всё чрезмерная выпивка. Она людей и губит. Банджи похлопал себя по карманам, ища сигареты и зажигалку. Нашёл. Закурил. Каблучки цокали, и в виски ему словно гвозди забивали. Девушка догнала его и залепетала: — Я хотела сказать вам спасибо за то, что вы… там… за то, что вы сделали… Её писклявый голос действовал ему на нервы. Банджи уже успел пожалеть, что не пристрелил их там — всех троих. Он промолчал, а она продолжала говорить, рассказывала, кажется, что поссорилась с парнем, у неё не было денег на такси, она подумала, что до дома совсем недалеко, если пойти не привычной дорогой, а здесь эти мерзавцы… Банджи, которого похмелье ввергло в сентиментальное расположение духа, думал о том, что годы идут, а ни одна из его подруг дольше, чем на пару месяцев, рядом с ним не задержалась. Хотя чего ещё ожидать от женщин его круга, приличные-то девушки с «чистильщиками» знакомств не водят. Да и братишка Брендон тоже вон ухаживал за приличной, а она взяла и спуталась со старым боссом. Шлюхи и им подобные девицы честнее: клиенты им платят, а любовники их содержат. Поди пойми, что творится в голове у девушки из хорошей семьи, которая не за деньги — по загадочной любви, где чёрт ногу сломит. Братишка… Предатель. Банджи запретил даже имя его упоминать в своём присутствии, а тут сам вспомнил, и на душе как-то муторно сразу стало. Боссу он верил безоговорочно, но слова Скотти засели занозой где-то внутри и покалывали, царапали, всплывая в сознании в самый неподходящий момент. Пить надо меньше, вот что. Ещё девчонка эта… …и раз он был так добр, что помог ей, то не согласится ли он проводить её до дома, её родители будут рады и отблагодарят его, чем смогут… Кагасира зажал сигарету в зубах, едва не перекусив её пополам, резко развернулся и схватил взвизгнувшую девчонку за запястье. Стиснул покрепче, с тем расчётом, чтобы наверняка оставить синяки, и поволок, не обращая внимания на слабое сопротивление, к ближайшему фонарю, под которым у тротуара стояло такси. Таксист внутри позёвывал и листал газету. Банджи подтащил девчонку к машине, открыл заднюю дверцу и втолкнул её в салон. Захлопнул дверцу — девушка едва успела подобрать ноги. Пошарил в кармане. Как назло, там завалялась только мелочь. Банджи постучал по стеклу, и, когда оно опустилось, проговорил: — Слышь, братишка, отвези девушку куда скажет. Таксист явно обладал чутьём на неперспективных клиентов. Впрочем, в этом городе по-другому и нельзя было. Отложив газету, он поинтересовался: — А деньги-то есть? Банджи повторил, доверительно понизив голос: — Отвези девушку куда скажет, братишка, — и почесал в затылке стволом пистолета, выскользнувшего из рукава потёртой кожаной куртки. Таксист судорожно сглотнул и посмотрел в зеркало заднего вида на заплаканную девушку, потиравшую запястье. От этих бандитов житья не стало с тех пор, как умер прежний босс главного синдиката. Одна надежда, что психанутый приятель девушки, от которого за милю несёт перегаром, в машину не сядет и в конце поездки удастся стрясти с неё деньги. Или с её родителей. Или ещё с кого-нибудь, кто её встретит. Он буркнул что-то невнятное, повернул ключ в замке зажигания и резко нажал на газ, оставив позади клубы выхлопных газов. Банджи закашлялся, бросил окурок на тротуар и, услышав мяуканье, опустил глаза. Возле его ног крутилась дымчато-чёрная кошка, изогнув хвост вопросительным знаком и топчась лапами по чему-то белому, как будто бы по клочкам бумаги. Он вгляделся внимательнее. У девчонки к пиджачку был приколот букетик цветов, как он вспомнил, и она его потеряла. Фиалки. Белые. Кагасира со злостью растёр их ногой вместе с окурком, оставив на тротуаре грязно-серое пятно, а потом наклонился и почесал сразу же замурлыкавшую кошку за ухом. Беда с этими бабами, верно?