Не шуми

Митчелл держал Андерса за шею. Несильно, не чтобы придушить или причинить боль, или ограничить свободу, нет. Просто так он запястьем чувствовал, как пульсирует у того жилка. Немного нервно, то убыстряясь, то замедляясь, то почти останавливаясь, когда Андерс сглатывал или придвигался к нему поближе, чуть вырываясь из захвата. А еще так можно было смотреть, как кровь из ранок на шее тонкими струйками медленно текла вниз — под его рукой по груди Андерса, путаясь в золотых завитках, иногда стекая до живота, иногда срываясь вниз на смятую простынь. Один раз капельки попали на головку члена Андерса, который Митчелл сжимал в ладони. Тогда он не удержался, размазал их и заставил любовника облизать свои окровавленные пальцы. Андерс, впрочем, не заметил крови — он вообще как будто был не здесь, старательно зажмурив глаза и подаваясь назад, к бедрам Митчелла, который все никак не хотел нормально его трахнуть, а играл, гладя его по плечам, груди, животу, слегка царапая коротко обстриженными ногтями и острыми клыками, кружа руками возле входа в тело, но не переходя к решительным действиям. Митчеллу же нравилось, как тот часто дышит, как дрожит в его руках, как сжимает пальцами простынь и одеяло, как шипит, кривит губы, ерзает, шире разводит колени, но не признается в своем желании, не просит его, а упорно молчит, сжав зубы. — Ну вот, а ты говорил, что не можешь заставить Браги молчать, — прошептал Митчелл в ухо Андерсу, отчего тот сглотнул и мотнул головой. — Еще как можешь, главное, правильно тебя замотивировать. И неважно, что ты молчишь вместе с ним. Мне ты так тоже нравишься. Может, даже больше, чем в своем обычном, говорящем состоянии. Андерс недовольно фыркнул и зажмурился сильнее. — Ты еще губу закуси, чтобы промолчать наверняка, не сорваться в свое любимое «Давай, давай, давай!» Андерс жарко выдохнул, открыл глаза и одарил его взглядом, который красноречивее слов сказал Митчеллу, какой он садист. — Ладно, давай поцелую, — Митчелл лизнул его в губы, а потом и поцеловал, крепче прижимая его к себе за шею, а другой рукой жестче дроча чужой член. Андерс толкался ему и в руку, и в рот, и тихо стонал, жадно засасывая нижнюю губу Митчелла. — Ну и кто из нас двоих голодный зверь? Ты меня сейчас съешь, — рассмеялся Митчелл, отрываясь от любовника, и Андерс тут же хмыкнул. — Как маленькая лошадка, не болтаешь, так фыркаешь. Он выпустил Андерса из захвата, наклонился и слизнул кровавые дорожки с его шеи. Тот вздрогнул — никогда не любил щекотки, не любил мокрых полос на своей коже и, кажется, до сих пор немного боялся вида крови. — Тише, тише, я же не кусаюсь. Андерс в притворном изумлении поднял брови, и Митчелл поправился: — Ладно, кусаюсь. Но ты знал, с кем связываешься. — Да если бы знал, — выдохнул Андерс, потому что Митчелл в этот момент резко поднял его за бедра, заставив встать на колени, и лизнул в расселину между ягодицами. — Миитчеел… — Тише, — он шлепнул его по бедру, как своенравного коня, — не шуми. — Я не могу больше! — почти взвыл тот, не удержавшись на ослабевших руках и рухнув на постель. Он лег головой на скрещенные ладони и сильнее выпятил зад. — Не можешь не болтать? — Миитч! — Тшш, — он еще раз шлепнул любовника, на этот раз по заду — слишком уж призывно тот маячил перед лицом, и с искушением было невозможно бороться. Андерс взбрыкнул. — Точно, ты — лошадка. Маленький конь. Пони. — А ты ко… — Андерс не договорил. Трудно говорить что-то осмысленное, когда тебя растягивают языком и рукой, а другой рукой надрачивают, причем именно так, как тебе нравится. Поэтому он тихо скулил, крупно дрожа и не смея дернуться назад, потому что Митчелл крепко держал его член в ладони, пережимая у основания, чтобы все не закончилось слишком быстро. — Агхх… — Не ругайся, ругаться некрасиво, а ты к тому же бог красноречия, неужели нет приличных слов? Митчелл навалился на него сверху, практически лег, накрыв собой, прижимаясь сильнее, щекоча волосами и жадно вдыхая аромат любимого тела с легким шлейфом крови. Он по-прежнему гладил его зад, иногда сминая упругую ягодицу, а сам легко покусывал загривок и шею, чтобы тут же зализать покрасневшую полукружьями кожу и точки от укусов. Андерс только и мог, что всхлипывать от желания и от невозможности заставить Митчелла поторопиться. Но когда он запрокинул голову, так что нос Митчелла коснулся затылка в золотых завитках волос, и гортанно застонал, виляя бедрами… В общем, Митчелл не удержался. Он вошел в подготовленное, истекающее смазкой тело любовника, с самого начала задав дикий темп. Хорошо, что Андерс уже лежал на постели, иначе бы упал. Хорошо, что он успел схватиться за деревянные столбики изголовья, иначе бы его снесло на пол. Хорошо, что это был не первых их раз за эту ночь, иначе бы им обоим не поздоровилось. Митчелл как будто ослеп. Он ничего не видел, только чувствовал, как бьется под ним Андерс, как рвано он дышит, потому что голоса кричать или стонать уже нет, как царапает изголовье и силится приподняться, чтобы освободиться из его хватки и наконец-то кончить. А еще Митчелл слышал, как бьется сердце Андерса в унисон с его собственным, видел не глазами, а чем-то иным, для чего нет названия — не в этот момент; слышал, как течет в его любовнике кровь, как пульсирует в его висках и напряженных руках. Ему самому было невыносимо прекрасно в этом, на этом горячем теле, от прикосновения к которому он рассыпался звездами, уносился ввысь, умирал и заново рождался. Ему хотелось, чтобы это никогда не кончалось. Ему хотелось, чтобы это поскорее кончилось, потому что даже он, бессмертный, не может выдержать такого. Он еще раз толкнулся в Андерса, низ живота обожгло огнем, и он упал, понимая, что не в силах пошевелить даже пальцем. Впрочем, от тихого всхлипа он очнулся, заставил себя скатиться с Андерса на постель, притянул к себе и ткнулся лицом в мокрые, цвета червонного золота, волосы. — Ты как? Вместо ответа он услышал удовлетворенный вздох, а затем тихое сопение. Он поцеловал Андерса в золотую щеку и тоже закрыл глаза.