Кит

Брюнет протиснулся сквозь толпу к бару, забился в угол и тяжело глубоко дышал, пытаясь избавиться от гнусного ощущения чужих рук на себе. И от мыслей, что Скотт, милый добряк Скотт, мог сейчас на его глазах побить человека. Не побил, но мог. — Эй, ты в порядке? Митч, верно? — Кто-то по ту сторону стойки к нему обратился. — Прошу прощения? — Я Джо, друг Скотта, по совместительству бармен этого заведения, хотя «Бариста» звучит сексуальнее. Налить чего-нибудь, за счет заведения? Митч призадумался. — А можно просто чай? — Чай? — Джо усмехнулся, — в клубе? Малыш, я даже не уверен, что знаю, работает ли наш кофейный аппарат ночью. Может, чего покрепче? Грасси пожал плечами. — Что угодно, мне все равно. — Смелый, держи, он слабоалкогольный, от него не станет плохо. — Бармен что-то с чем-то взболтал в шейкере, засыпал льдом и вылил в стакан, который подал Митчу. — Спасибо… Оу, неплохо. — Митчи немного расслабился и отпил еще немного. — Ты правда похож на котенка, парень. — Джо все еще по-доброму смеялся. — И все же, что случилось? Разве ты не был в рубке со Скоттом? — Нет, он… отошел, пока что. Публика здесь, конечно, так себе. — Что поделать, не все такие лапочки, как ты. — Грасси, я тебя везде обыскался! Что ты тут делаешь вообще? — Скотт сел рядом и выглядел очень обеспокоенным, глядя то на Митча, то на Джо. Который, в свою очередь, пожал плечами. — Прости меня, я просто разнервничался, все в порядке, я хотел чая, но мне сказали, что нельзя, поэтому вот. — Брюнет носом указал на стакан с коктейлем в руке. — С каких это пор ему нельзя чая? — Скотт вскинул бровь и снова обратился к улыбающемуся другу. — Дома попьете, или вы в клубах предпочитаете чаи гонять? Брось, мальчик напряжен и ему надо расслабиться, неужели ты не видишь? — Ну, тогда давай и мне?.. — Эй, а вот ты на работе, я не хочу быть единственным трезвым в этом заведении. — Бармен будет учить меня порядочности? Забыл, как спаивал девушек за этой самой стойкой? — Вообще-то, на минуточку, бармен — твой друг, и не спаивал, а оказывал алкогольную поддержку разбитым сердцам, которые узнали, что ты, такой весь из себя охуенный ты, гей. — Просто налей мне, умный, я не хочу упиваться, я поддержу Митча, и все. Грасси только улыбался, глядя на перебранку этих придурков, и посасывал свой коктейль, наполняя тело этим сладким чувством расслабленности. Джо сдался и налил Скотту, а потом махнул на парней рукой, буркнул что-то типа «мудаки» и выпил сам, под общий смех двух друзей и еще нескольких посетителей, бухих в хлам и хлопающих в ладоши. — Все, цирк окончен, валите отсюда, вас там в рубке заждались наушнички. Митч крутился на стуле, вставая, а Скотт рассмеялся и получил в ответ тихое шипение от лица бармена, подозрительно напоминающее «педик», но Хоинг все же свалил, волоча за собой Митча. — Все равно он классный, — комментировал Грасси, когда они, наконец, добрались до рубки. — Ага. Знаешь, у меня в жизни случалась, порядком, херня, но Джо всегда находит, что сказать, чтобы я понял, что на самом деле у меня проблем нет. Люблю его, вообще-то. Митч на секунду замер. Что значит «люблю»? — Ты… — Фи, Грасси, нет, я не занимаюсь этой херней, ну, знаешь, когда у гея в цель жизни поставлено наделать в мире как можно больше геев. Митч прыснул, чуть не подавился коктейлем и, наконец, подсел к Скотту. — Если я напьюсь, ты не обидишься? — Обижусь, — Хоинг улыбнулся, — потому что не «я», а «мы». Митч улыбнулся ему в ответ. — Чуть позже я поставлю музыку наперед и мы спустимся танцевать, ладно? — Скотт пытался сделать серьезно лицо, но слишком пьян. Не алкоголем. А этими дохуя милыми ямочками на щеках, слишком милыми, чтобы принадлежать человеку. Может, на котенке или коале они бы еще смотрелись нормально, но… — Хорошо, как скажешь, Художник. — Кто? Митч пожал плечами и засмущался. — Ну… ты называешь меня деткой, котенком и бусинкой, а я тебя Скоттом, разве это честно? Когда я только тебя увидел, я подумал, что ты художник, но не знал твоего имени, поэтому прозвал тебя так. — У тебя совсем туго с оригинальностью, панда, совсем. — Ой, это просто ты такой придурошный, что я не могу даже придумать тебе нормальное прозвище. — Расслабь кишечник и не возмущайся, лучше скажи, что поставить? Какие песни твои любимые? Грасси радостным щеночком подскочил и уставился в экран со списком музыки, что есть у Скотта и его напарника, тыкая пальцем в названия любимых песен. — Знаешь, в этом что-то есть. — В чем? — задумался Скотт. Точнее, сделал вид, что задумался, а сам уставился на лицо Митча, что было так близко к его собственному. — Ну, в этом. Сотня человек, или сколько тут сегодня, двести? И все качаются, знакомятся, пьют, трахаются и влюбляются под звуки той музыки, которую хочешь ты. Разве тебя это не впечатляет? — Это моя работа, Митчи. Разве тебе не нравится, что ты ежедневно редактируешь записи людей, которые потом будут читать другие, тратить на это свое внимание… — Нет, не нравится, я ненавижу свою работу. Мне нужны деньги, да, и это лучше, чем работать каким-нибудь уборщиком или парнем по вызову, да и прибыльнее, но я не получаю от этого ровно никакого удовольствия. — Ну… не знаю, я привык ставить музыку и руководить процессом этих вечеринок, но не сказал бы, что мне это не нравится. Почему ты не найдешь то, что тебе по душе? — Я же говорил, что для начала мне нужно выучиться, без диплома мне ничего не светит. Для учебы тоже нужны деньги, вот я и кручусь, как могу. И я бесконечно благодарен тебе, Скотт, за то, что ты сделал для меня, теперь я могу сократить пребывание в Лос-Анджелесе как минимум на год. — Тебе еще много копить? — Оплатить учебу и квартиру в Нью-Йорке нелегко, но я там буду получать стипендию, если все получится, то не знаю, пока что планирую остаться в Лос-Анджелесе до следующей осени. — Почему тебе тут не нравится? Это ведь ЛА, Голливуд, пляж, люди мечтают об этом городе, а ты уже тут прижился, но хочешь уехать, почему? — Это не мое. Я другой, я хочу в Нью-Йорк, и это единственное, что меня беспокоит. Пойми, я чувствую, что именно там мое место, а тут я словно чужой… Я не глупый и понимаю, что просто так туда нельзя заявиться, но можно сюда, поэтому я зарабатываю и коплю, чтобы потом… вернуться и быть тем, кем я должен быть. — Звучит, как тост. За большие мечты. — Скотт улыбнулся и мягко стукнул своей чашкой чая о чай Митча, который они все же чудом, но заказали у Джо и им притащила Изабель, местная стриптизерша-официантка. — Я хочу потанцевать с тобой, Митчи. — Спустя полчаса Скотт все же решился это сказать. — Я танцую, как каракатица, если что. — Грасси, я пьян, так что ты — сексуальная каракатица, лучше которой это заведение еще не видело. Митч рассмеялся, потому что искренне верил, что это просто дружеская шутка. Наивный глупый дебил, как будто не помнит, что нарисовано в альбоме Скотта. Хотя в данной ситуации Хоинг правда не хотел ничего такого для их милых, радужных дружеских отношений. До поры до времени. Парни, наконец, поставили песни в огромный список, которого хватит, кажется, еще на трое суток, и спустились вниз, захлопнув дверь в диджейскую рубку. Снаружи их теплого бункера царил шум и хаос, люди визжали, постоянно двигались и давили друг друга, многие вели себя чересчур непристойно или грубо, но Скотт крепко взял Митча за ребра. Грасси сначала чувствовал себя очень неуютно, но вскоре перестал обращать на людей внимание и сконцентрировался на Скотте, на том, как этот необыкновенно прекрасный парень сжимает его худое тело, так, что никто даже не посмотрит в их сторону и не подумает, что к Митчу вообще можно подходить. Просто кое-кто немного… собственник, наверное. Плевать. Митч сложил руки на плечи Скотта, чему тот очень обрадовался, особенно ниже пояса, но не подал виду, по крайней мере, искренне старался скрыть это, хотя особенно не рассчитывал, что Грасси не заметит, он ведь не слепой и не тупой. — Тебе ничего не будет за то, что мы выбрали… ну… такие песни? — Митч все еще нервничал и смущался, но в руках Хоинга его тело волшебным образом расслабилось, двигаясь в ритм музыке. — Да поебать всем, успокойся. — Скотт резко наклонился и на секунду их носы соприкоснулись. Это невинное, но такое интимное движение вогнало Скотта в краску, но Митч лишь рассмеялся и опустил голову, решив больше не приставать с расспросами. Черт, да он даже, кажется, не заметил, что что-то вообще произошло! Зато заметил Скотт, ох, как заметил. Для него это было одной из тех искренних нежных мелочей, о которых будет приятно вспоминать до старости, но никому никогда не рассказывать. Но самое интересное было впереди. Мимо расхаживали официантки, так что парни периодически прикладывались к алкоголю, совсем немного, казалось бы. Что будет от одного несчастного глотка спрайта с мартини? Или тем более от стаканчика самбуки на двоих? Будет, вообще-то. Заиграла далеко не самая приличная песня из всех, что были в плейлисте, время уже шло к утру, но пьяная возбужденная толпа восприняла ее так же, как и алкоголь, — громко, бурно и пошло. Митч не стал исключением, прижимаясь к Скотту, он обхватил пальцами его шею и, встав на носочки, наклонил Хоинга к себе, словно издеваясь, маленький говнюк. Митч смеялся, стараясь перекричать остальных и все время повторяя однообразные слова песни, а Скотт слишком крепко и близко прижал этого дебила к себе, немного съехав вниз рукой по пояснице парня, он доставал пальцами до задних карманов Грасси, и это было очень, очень возбуждающе. Однако самое худшее — это, мать его, губы. Чертовы пухлые губы были так близко, всего один рывок, и он сможет ощутить их своими, попробовать на вкус, языком дотронуться до ровного ряда белых зубов… — Каждый из нас, каждый, каждый ебется, каждый из нас… Черт…. — Митч постоянно прерывался на смех, не договаривая строчки из этой песни до конца, бессознательно пальцами играя с короткими волосами на затылке Скотта, еще больше проверяя того на прочность. Которой, вообще-то, уже нихуя нет. Скотт нашел в себе силы посмотреть в прикрытые глаза Митча, в которых отражался лишь пьяный восторг и всеобщее возбуждение, и следующую непристойную строчку Митча он заткнул сам, сжимая одной рукой челюсть парня. Он сразу проскользнул языком в грассинский блядов рот, чувствуя этот легкий привкус пина колады и мурашки в районе позвоночника. Он сам не понимал, каким хреном позволяет себе столько, но второй рукой он прошелся по спине Митча, останавливаясь на заднице, сжимая. Чувствуя, но совершенно не понимая, что сейчас творится с Бусинкой. Первые две секунды Грасси пребывал в шоке, все же, не часто его целуют подобным образом, да и целуют вообще, но никогда еще Хоинг не был так привлекателен, как сейчас, когда его отчего-то пересохшие губы запечатлели несколько теплых поцелуев на щеке Митча, пока парень переводил дыхание, и следующим испытанием стала шея. Хоинг вцепился в шею брюнета губами, слегка царапая и задевая зубами кожу под ухом, и он скорее почувствовал языком, чем услышал в этом блядском шуме стон Грасси. Интересно, как быстро он успел превратиться из домашнего котенка в… это? Это развязное существо, выгибающееся и дрожащее от возбуждения в руках его, Хоинга, ластился, как кот, задирая голову и покусывая губы, пока Скотт был занят этой шеей, а рука все так же покоилась на пятой точке парня. Затем он снова вернулся к этим восхитительным губам, легонько прикусив нижнюю, снова горячо, влажно и как-то особенно похотливо переплел их языки между собой, придерживая Митча, у которого внезапно появилась слабость в коленях. — Скотт… пожалуйста, рубка… блядь. — Митч воспользовался моментом, когда Скотт снова хотел поцеловать парня в шею. — Нахер ее, пошли домой. — Хоинг проскользил от шеи к уху Митча, произнес это и прикусил мочку, вызывая у брюнета желание немедленно встать на колени перед парнем прямо на этой ебаной лестнице. — Твоя работа… — Забей. Джо присмотрит, идем. — Скотт потащил Грасси к выходу, обнимая его за талию, послал бармену несколько немых жестов, тот закатил глаза, но все же улыбнулся и кивнул в сторону рубки, все так же противно самодовольно улыбаясь. Дескать, я же говорил. Хер с ним, сейчас вообще не до него, сейчас в мыслях пузырится только Митч, так что Скотт, не раздумывая, подхватил первое попавшееся такси и затолкал туда Митча на заднее сидение, садясь рядом. Всунул двадцатку таксисту и уже хотел было назвать адрес, как его дыхание сбилось, потому что теперь в его бледную шею впечатался мокрым поцелуем Грасси, усмехаясь в ключицы, он оставлял засосы на хоинговской шее. Блядь. Маленькая пошлая сука, он ответит за это. Он ответит за все, что делал с Хоингом за последние несколько месяцев, за все свои сексуальные улыбки, за эти херовы ямочки на щеках, за мокрую после душа челочку и раскрасневшиеся щеки, за эти губы, за упругий зад, за все, что не дает спокойной жизни, он сейчас расплатится своим телом. Водитель все время кидал на парней недовольные взгляды и покашливал, напоминая о себе, но им было похуй, они сладко целовались на заднем сидении, понемногу избавляясь от одежды, конечно, в пределах разумного, но Митчу все же удалось протиснуть руку под худи Скотта и нащупать нежными пальцами напряженный пресс парня и крепкую подкачанную грудь. Как только они приехали и, к облегчению водителя, выползли из машины, Скотт повел Грасси домой, прижимая к каждой вертикальной поверхности, встретившийся им по пути, начиная от фонарного столба и заканчивая входной дверью в их квартиру, где они, уже не стесняясь, начали сдирать друг с друга одежду. Скотт подхватил бедра Митча и скрестил его колени у себя за поясницей, уваливаясь с полуобнаженным возбужденным Грасси на свою огромную кровать, навис сверху и вцепился зубами в тонкую ровную ключицу, вызывая новую волну напряжения между ними. Все, о чем думал Митч, — это Скотт, его охуенное тело и все, что он сейчас делает. И Бусинка усмехнулся, думая, что в жизни это все куда приятнее и интереснее, чем на бумаге в альбоме парня, спускавшегося губами вниз по его телу.