Мориарти и Семь Холмсов

      Однажды осенним лондонским деньком (разумеется, дождливым, по славной английской традиции), сидела одна барышня у окошка и нализывалась скотча. Пила она, значит, себе и на серую улицу посматривала, а когда засмотрелась на бомжа местного, то взяла да и уронила стакан. Пошатываясь, стала она собирать осколки – и порезала палец до крови. Подумала тогда про себя барышня: «Во пипец был бы, если бы у меня родился карапуз, сжигающий сердца, как алкоголь-змий, застревающий в памяти, как зудящая царапина, и с серыми туманными мыслишками, как дождливый лондонский денёк!»       Ванговала, в общем, барышня, потому что вскоре пипец этот таки случился: залетела она, значит, от сантехника, и родился у ней сыночек – вечно сжигающий чьё-нибудь сердце, вечно запоминающийся, как заноза в заднице, и вечно планирующий что-то подозрительное. И был он назван Джимом Мориарти.       Очень скоро та барышня перебрала и померла. А Мориарти отдали в детдом. И там он встретил маленького Грегори Лестрейда. И Лестрейд сразу Мориарти невзлюбил. Он хотел, когда вырастет, стать Суперменом. Или Джеймсом Бондом. Или Инспектором Гаджетом. Ну или хотя бы просто инспектором, ладно. А Мориарти всё время воровал у него носки и сжигал спичками, что-то там вопя про сердца. В общем, преступник – Лестрейд это сразу понял.       А был ещё маленький Грегори очень трудолюбивым и умным. Но даже с его умом никогда он не догонял, как так мытьё полов всегда Джиму удавалось свалить на него. А Джим всё смеялся, всё смеялся... И того это ужасно бесило. В общем, решил будущий инспектор, что когда-нибудь он Мориарти отомстит.       И было у Лестрейда такое волшебное зеркальце – «отполированное ведро» называется, перед которым он любил становиться, корчить из себя героев комиксов и говаривать:       «Вёдрышко, вёдрышко, молви скорей,       Кто здесь всех круче, кто всех умней?»       Тогда и отвечало ему ведро:       «Ты, Лестрейд, всех здесь умней».       И он отходил от своего «зеркальца» довольный-предовольный, как тюлень под кокаином, зная, что оно-то ему неправды не скажет.       Мориарти же между тем подрастал и каждым удобным случаем действовал обитателям детдома на нервы, и уже по восьмому году ему можно было присвоить награду «Самый г*внючий ребёнок». И когда Лестрейд однажды спросил у ведра:       «Вёдрышко, вёдрышко, молви скорей,       Кто здесь всех круче, кто всех умней?»       Ведро отвечало ему:       «Ты умён, тут спору нет,       Но тягаться с Джимом – бред».       Ужаснулся Лестрейд, пожелтел, позеленел от зависти. С того часа, бывало, как увидит он Мориарти, так у него сердце от злобы разорваться готово. И зависть с жаждой мести, словно куча погоревших носков, так и стали возрастать в его сердце и разрастаться всё шире и шире, так что к моменту совершеннолетия и выпуска из детдома ни днём, ни ночью не стало Лестрейду покоя.       Первая мечта его в скором времени воплотилась в реальность: стал он таки инспектором Скотланд-Ярда. А Мориарти превратился в гения криминального мира, только пришибленного какого-то. И тогда Лестрейд понял, что просто обязан был изловить давнего врага и напомнить ему обо всех сожжённых носках. И позвал он однажды своего хорошего знакомого Джона Ватсона, прошедшего через хирургию, Афганистан и видавшего некоторое д*рьмо, и сказал: «Вот тебе адрес Мориарти. Найди этого паразита и отведи его в паб, а там напои чем-нибудь покрепче. Он халяву любит, гад. Хорошо так напои, щедро. И когда у него перед глазами зелёные человечки забегают, доведи его до Скотланд-Ярда. Тут уж мы своё дело знаем».       В душе не *бя, почему, Джон повиновался, сел в такси и скоро прибыл на нужную улицу к нужному дому. Дверь открыл сам Мориарти. Он был так рад, ну прямо так рад! Он сразу обнял незваного гостя и, пока тот не видел, стянул у него кошелёк. Затем Джон и Джим пошли в ближайший бар-ресторан и там наклюкались вникакашку. Точнее, наклюкался Джон, а Джим его всё подбадривал, всё подбадривал, мол, молодец какой, какой рыцарь, давай ещё, за королеву, за парламент, за Путина, за Трампа, за Меркель, за меня, ну давай, ты ж меня уважаешь, ну и так далее. В общем, Джон нахлебался вискаря по самое ниалё и решил спьяну станцевать на столе, помахивая пистолетом. И тогда Мориарти понял, что всё, пора делать ноги. И убежал. И счёт оставил Джону.       Как раз в тот момент как он выбежал на улицу, пистолет Джона выстрелил, стол развалился, и сам Джон икнул и рухнул на пол с диким храпом. А когда проснулся, то понял, что лежит в помойном контейнере, без пистолета, зато носом в лотерейный билет. Решил Джон, что это оно очень кстати, взялся стирать квадратики на билете и обнаружил, что он выигрышный. Короче, к Лестрейду Ватсон не пошёл – рванул на Гаваи.       Лестрейд ужасно расстроился, когда узнал, что зря покупал сотню лотерейных билетов, среди которых ни одного выигрышного не попалось. Так расстроился, что даже не обратил внимания на отсутствие Ватсона. Но решил, что тем не менее на бизнес-ланч в привычную забегаловку лучше больше не заходить, ибо слухи поползли, что старенький повар то ли сдуру, то ли сослепу стал путать масло с бытовой химией. То-то Лестрейд гадал, почему последнюю пару раз суп был такой невкусный.       А Мориарти тем временем петлял по улицам Лондона, запутывая следы, на случай если Ватсон после проделок с кошельком и счётом решит за ним гнаться. И вот, очутился он на Бейкер-стрит, и стало ему как-то стрёмно, потому что, как назло, с одной стороны улицы замаячила фигура полицейского, а с другой появилась патрульная машина. Понял Мориарти, что все пути подозрительно вели к двери с надписью «221B», решил рискнуть и пустился к ней бежать. А поскольку человек он был явно с тараканами в голове, то не стал в эту дверь стучаться – он полез в окно.       В доме, где Джим оказался, царил уютный беспорядок, и подумал он, что надо бы ему тут оставить свой автограф – ну там, проявить себя как Пикассо на стенах, покачаться на люстре, съехать вниз по лестнице верхом на холодильнике в конце концов.       Короче, зашёл он в одну по какой-то причине особо притягательную комнату. Посреди неё стоял столик со всякой макулатурой и ноутбуком, отчего у Джима сразу появилась мысль стащить последний. Но только он коснулся ноутбука, как заметил кресло и, ух ты, скрипку! Ну как тут мимо такого спокойно пройдёшь? А никак, вот он и решил помузицировать. Порвал все струны на скрипке, насупился и обиженно швырнул оную в камин.       Затем Мориарти понял, что очень проголодался. И направился он к холодильнику, теперь валявшемуся под лестницей. Увидел там отрезанную человечью голову, пару пустых бутылок, формалин и ещё что-то заплесневелое – кажется, повесившуюся мышь – и передумал есть. Решил он тогда подремать малёк, пока мыслишки коварные в его чокнутой головушке в цепочку выстраивались. Плюхнулся на диван, свернулся калачиком и накрылся каким-то халатиком.       Когда совсем стемнело, пришли домой хозяева, семеро Холмсов – Ворчун, Молчун, Драчун, Дедукчун, Скрипачун, Хохочун и Хамло, которые на месте одного подозрительного и потому увлекательного преступления рылись, добывая улики. Направились они прямо к комнате, и от шагов их проснулся Мориарти и понял, что надо бы прятаться. А так как места лучше, чем под диваном, было не сыскать, то сныкался он под диван.       Включился, значит, в комнате свет, и тогда Холмсы увидели, что кто-то у них, очевидно, побывал, ведь не всё в их жилье находилось в привычном порядке.       Холмс Ворчун сказал: «Ну вот, опять риэлторы приходили».       Холмс Драчун сказал: «Убью. Зарежу. Для опытов».       Холмс Молчун ничего не сказал – он уставился на свой халатик, выглядывавший из-под дивана.       Холмс Скрипачун сказал: «Кто над моей скрипкой надругался?»       Холмс Дедукчун сказал: «По ходу дела, преступник ещё здесь».       Холмс Хохочун сказал: «Ой, господа, вы бы видели сейчас свои лица, га-га-га!»       А Холмс Хамло просто схватил смычок, перевернул диван и ошалевшему Мориарти ткнул им в горло: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?! Тьфу, не из той оперы...»       Все остальные Холмсы окружили Мориарти кольцом.       «Как тебя звать, уголовник?» — спросил его Холмс Дедукчун.       «Мориарти. Джим Мориарти. Погоди, откуда..?»       «Как ты попал в наш дом?» — спросил его Холмс Скрипачун.       Тогда Мориарти им рассказал, что было после пьянки с Джоном Ватсоном и как он наткнулся на их дом на Бейкер-стрит. Холмсы же сказали ему: «Если не хочешь оказаться в Скотланд-Ярде, сейчас наведёшь тут порядок, а потом ещё по магазинам пробежишься».       «Извольте, — отвечал Мориарти, — это что за нахальство?»       Но потом обратил внимание на плётку в руке одного из Холмсов и грозно торчащий смычок (да, смычок, а не «смычок»!) у другого и передумал возражать.       Дом Холмсов Джим привёл в полный порядок и даже понял, что из него мог бы выйти талантливый сантехник и шикарный электрик; денег на еду Холмсы дали ему солидно, поэтому он подумал, что убегать будет не особо разумно, ведь есть возможность жить в доме детективов, где его уж точно не станут искать, и ни в чём при этом не нуждаться. А раз так, то решил Джим первое время пожить на Бейкер-стрит в доме 221B, выполняя работу горничной, пока коварные планы не потребуют воплощения в реальность (хотя Холмсы думали немного иначе, но Мориарти об этом не догадывался).       Холмсы обыкновенно уходили на долгое время, стабильно возвращаясь вечерами домой, и тогда их встречал Мориарти в фартуке, с чаем и пудингами.       Весь день он оставался один-одинёшенек в доме, а потому вечно придумывал, как себя развлечь. Ну там, вообразить череп на каминной полке своим комичным собеседником, почесать спину смычком или поискать чего драгоценного в доме.       Каждый раз, когда Холмсы уходили, они предупреждали Мориарти: «Смотри не дури! А то не успеешь глазом моргнуть, как полиция прознает, где ты находишься. А оно тебе надо?»       Кстати, о полиции. В Скотланд-Ярде настал радостный день – Грегори Лестрейд, отлежавшись в больничке, вернулся наконец на работу: не посчастливилось ему отравиться стряпнёй ресторана, где недавно провалил задание Ватсон. Тамошний повар оказался со своими причудами, любой гарнир на машинном масле готовил.       В своём кабинете вытащил Лестрейд из сейфа ведро, которое при выпуске забрал из детдома, сел с ним в обнимку и, наглаживая, спросил:       «Вёдрышко, Вёдрышко, молви скорей, Кто здесь всех круче, кто всех умней?»       Тогда ведро ему отвечало:       «Ты, Лестрейд, хорош собой,       Но Мориарти удалой,       Что в доме Холмсов нынче живёт,       Много тебя по уму превзойдёт» (поэзия 80-го уровня, да).       Лестрейд испугался – он знал, что ведро никогда не лгало, и понял, что теперь придётся не только с Мориарти иметь дело, но и с семерыми Холмсами. И стал он думать о том, как бы ему так грамотно и без лишнего геморроя изловить врага заклятого, потому что месть штука гадкая, она так просто не отпустит.       Когда же он наконец придумал нечто, то заказал себе маску с чертами лица как на выбранной фотографии, переоделся в строгий костюм, взял чёрный зонт, подкорректировал походку с осанкой и стал точной копией Майкрофта Холмса. В этом виде направился он на Бейкер-стрит к дому семерых Холмсов, а когда пришёл, постучался в дверь и крикнул:       «Открывайте, братья, что-то у меня для вас есть!»       Мориарти, уже нализавшись абсента, приоткрыл дверь и вымолвил:       «Халло, мужик, с чем припёрся?»       «Братьев моих зови, дело есть», — отвечал ему «Майкрофт», уже готовясь достать наручники.       Но в этот момент Мориарти махнул ещё алкоголя и со словами «я в деле, братюня, дай пятюню» рухнул со ступеней порога, о каждую шибанулся головой, получил по ней же бутылкой и потерял в итоге сознание. Лестрейд в маске испугался, вдруг Мориарти помер. Хотел он было наклониться, чтобы прощупать пульс, но тут вынырнули из глубины дома все семеро Холмсов. И надо сказать, совсем не рады они были видеть своего «старшего брата». И началась тогда ужасная перебранка, и бомбануло каждого так, что решил Лестрейд уйти подобру-поздорову.       А семеро Холмсов тем вечером сказали Мориарти, очнувшемуся с четырьмя шишками на голове и с жутким похмельем:       «Этот господин с зонтом был Лестрейд в маске нашего старшего брата. Ради своего же блага (и успешности наших экспериментов) не открывай дверь ни тому, ни другому».       А обозлённый Лестрейд вернулся к ведру и спросил:       «Вёдрышко, вёдрышко, молви скорей,       Кто здесь всех круче, кто всех умней?»       И ведро ему по-прежнему отвечало:       «Ты, Лестрейд, хорош собой,       Но Мориарти удалой,       Что в доме Холмсов нынче живёт,       Много тебя по уму превзойдёт».       Услышав это, Лестрейд так вскипел, так взбесился, что вся кровь у него прилила к сердцу: он понял, что Мориарти все-таки жив.       «Ну уж теперь-то, — сказала он, — я что-нибудь такое придумаю, чтобы тебя точно надолго упечь в тюрьму!»       Взял он вскоре в аренду огромный бронетанк и прямо на нём поехал к дому семерых Холмсов. А как доехал, стал орать, надевая каску:       «Хозяева, отворяйте! Акция "Пробуждение Смауга"!»       Мориарти, тем временем поглощавший остатки вчерашнего супа, выглянул из окна, выпучил глаза и сказал:       «Твою ж маму, что делается!»       Обронил он кастрюлю и разлил содержимое на пол. Грязно ругаясь, поднял он кастрюлю и со злости швырнул в окно, да так, что залетела та прямо в башню танка и там застряла. И когда Лестрейд прицелился и нажал на кнопку выстрела, машина разлетелась на куски, а сам он приземлился на крышу дома в соседнем квартале.       Вечером семеро Холмсов предостерегли Мориарти, чтобы в следующий раз он даже не думал подходить к окну или как-то ещё давать знать о своём нахождении в доме.       А между тем Лестрейд, вернувшись к себе, встал перед ведром и сказал:       «Вёдрышко, вёдрышко, молви скорей,       Кто здесь всех круче, кто всех умней?»       И ведро отвечало ему как и прежде:       «Ты, Лестрейд, хорош собой,       Но Мориарти удалой,       Что в доме Холмсов нынче живёт,       Много тебя по уму превзойдёт».       Услышав это, Лестрейд задрожал от бешенства.       «Мориарти должен сесть в тюрьму!» — воскликнул он и стал думать, как ему теперь поступить. А тут и Джон с Гаваев вернулся, довольный-предовольный, и всё щёлкал селфачи на своём новеньком айфоне. И тогда посетила Лестрейда идея.       И направились Грегори Лестрейд с Джоном Ватсоном на Бейкер-стрит к дому семерых Холмсов, а когда пришли, постучались в дверь (вот это поворот).       Мориарти не стал открывать и из окна тоже не выглянул, но поскольку он был ужасно любопытный, то решил подглядывать из прорези для почты. И увидел он, как Лестрейд с Ватсоном топчутся у двери и всё ждут, когда им откроют. Но потом они развернулись и стали уходить, когда Джон обронил свой айфон – чего не мог не заметить Мориарти.       Как только эти двое скрылись из виду, выбежал Джим за дверь, схватил девайс и с восторгом стал тыкать в экран:       «Ух ты, вай-фай есть! И музло! Ох ты ж, а память-то какая! А соцсетей сколько! А номеров телефонов-то! Интересно, а номер Путина тут есть? А Трампа?»       И нажал он на один контакт. И когда услышал из трубки голос Егора Крида, то с инфарктом рухнул на землю.       Лестрейд же, придя домой, стал перед ведром и спросил:       «Вёдрышко, вёдрышко, молви скорей,       Кто здесь всех круче, кто всех умней?»       И ведро наконец ему ответило:       «Ты, Лестрейд, здесь всех умней».       Тут только и успокоилось его сожжённое местью сердце, зато проснулась совесть, что человека в могилу свёл.       Холмсы же, вечерком вернувшись домой, нашли Мориарти распростёртым на асфальте и бездыханным. Подняли они его и стали причину смерти искать. Недолго они искали: Холмс Дедукчун быстро всех вывел на верный путь.       Сложили они Мориарти вчетверо и упаковали в хрустальный чехол для скрипки. Сев все семеро вокруг импровизированного гроба, стали они думать, что теперь делать и кого в магазин за молоком слать.       Уж они со временем свыклись с потерей и собирались позабыть о произошедшем, но так получилось, что Ватсон стал снимать комнату в одном доме с семерыми Холмсами. Увидел он хрустальный чехол и спросил:       «А с телом вы что собираетесь делать? Оно так и будет здесь находиться? (Фу, не дай бог, тогда лучше переселюсь нафиг.)»       И Холмсы ответили Джону:       «Расчленить его надо. И в формалин. И на опыты».       Услышав это, ожил Мориарти и выскочил из чехла.       «Не надо меня расчленять, я жить пока что хочу!» — воскликнул он и побежал прочь.       Молча провожали его одним только взглядом Джон Ватсон и семеро Холмсов. Пока Холмс Хамло не сказал:       «Ну а ты чего встал? Марш за фаршем! И чтоб без гмо!»       А Лестрейд всё переживал по поводу убитого Мориарти. И только чтобы хоть как-то повысить себе настроение, он подходил иногда к ведру и спрашивал:       «Вёдрышко, вёдрышко, молви скорей,       Кто здесь всех круче, кто всех умней?»       Но вот однажды ведро ответило:       «Ты умён, тут спору нет,       Но тягаться с Джимом – бред».       Лестрейд, услышав это, сначала взбесился, потом обрадовался, затем снова взбесился.       «Ну погоди у меня, паразит! Я тебе ещё отомщу! Ты у меня ещё сядешь в тюрьму за каждый сожжённый носок!» — воскликнул он, взял пистолет, и тут...       ...Миссис Хадсон проснулась. Полежала немного, хлопая глазами, а потом поклялась себе, что больше никогда не будет на ночь смотреть Диснеевские мультики, одновременно читая в газетах про всякий криминал.