Следы

Тихонько приоткрыв дверь, Рёга быстро проскользнул в номер, куда его не звали, но где ему всегда были рады. Но первым, что он услышал, было не насмешливое приветствие, а шум воды, доносившийся из душевой. Понимая, что пришел он немного не вовремя, Рёга печально вздохнул, взглядом, полным тоски, окидывая белую дверь, разделяющую его с самым желанным на планете человеком. Рёга слишком долго терпел, слишком долго ждал встречи, слишком долго караулил удобный момент, чтобы теперь напороться на жалкое "не вовремя". Потому сперва он даже захотел наплевать на приличие и ворваться в душевую к мокрому, ничего не подозревающему музыканту, чтобы стиснуть его в крепких объятиях. Но каким-то дивным образом Рёге удалось сдержаться, и он просто отправился разглядывать номер, в котором поселился его дорогой друг. В целом номер ничем не отличался от его собственного, разве что разбросанные по углам вещи коллеги по сцене давали Рёге понять, что он находится в гостях. Находится в гостях у любящего понежиться под теплыми струями воды человека, которого придется ждать еще неизвестно сколько. Понимая это, вокалист Born недовольно цокал языком и, в конце концов, решил занять свои руки наведением порядка в комнате. Все-таки прикасаться к вещам любимого человека, хранящим его запах, было очень приятно. Иногда Рёга даже умудрялся выпрашивать у друга его футболки, чтобы таскать их либо дома, либо, наоборот, у всех на виду, осторожно намекая на свою близость с одним чудесным человеком, о котором мечтали десятки тысяч фанатов. Рёга сразу заметил, когда в душе перестала шуметь вода, и, поправив на кровати покрывало, затаился в углу под стенкой, чтобы его невозможно было заметить сразу при входе в комнату. И уже через минуту где-то позади скрипнула дверь, выпуская из душевой горячий пар и не менее горячего музыканта, которого Рёге не терпелось увидеть. Скользнув взглядом по бледной коже спины, по выпирающим позвонкам и изящной бабочке, изображенной на пояснице, Рёге с трудом удалось не нашуметь, сглатывая вязкую слюну. Прекрасное тело, которое сводило его с ума, вновь спустя долгое время находилось рядом в обнаженном виде – разве что тонкое махровое полотенце было небрежно намотано на бедра, скрывая их. По шее, плечам, спине и, возможно, животу, который Рёга видеть не мог, стоя позади хозяина номера, скатывались крупные горошины воды – парень как всегда плохо вытер свои красивые черные волосы. И как всегда он с мокрой головой отправился курить приоткрытому окну, совсем не заботясь о том, что может простыть и сорвать долгожданный тур. Больше всего Рёге хотелось сорваться с места, закрыть окно, выхватить у друга сигарету и прижаться к нему всем телом, пытаясь сохранить ускользающее на сквозняке тепло. Но он даже пошевелиться не мог, зачарованно глядя на любимые тонкие пальцы, изящно сжимающие сигарету, которую музыкант то и дело подносил к пышным губам. К прекрасным губам, которые так и манили прикоснуться к себе языком. Рёга понимал, что безумно соскучился, и пусть мужчины последние несколько дней ни на шаг друг от друга не отходили, это все было при свете дня и на глазах у других людей. Они были ограничены в проявлении своих чувств, и могли открыться друг другу лишь ночью, чего до сих пор не сделали по непонятным для себя же причинам, хотя и думали, что сорвутся, позабыв о тормозах, в первую же ночь совместного тура. Тура Mejibuborn. В груди Рёги все пылало, словно там развели самый настоящий костер, и именно эти приятные, но забытые ощущения отрезвили его, помогли ему выйти из ступора. То безграничное восхищение, смешанное с болезненным возбуждением и животным желанием обладать, ни в какое сравнение не шло с чувствами, испытываемыми мужчиной во время любования дорогим человеком при просмотре видеозаписей с концертов. Именно записями лайвов приходилось довольствоваться Рёге, когда он не имел возможности увидеться с своим предметом обожания. Он собрал все концерты группы любимого друга. На видео вокалист Mejibray был горяч, сводил с ума, вынуждал буквально стирать руки в мозоли, удовлетворяя себя и параллельно любуясь сумасшедшей улыбкой, хищным, нагловатым взглядом, сопровождаемым резкими движениями полуобнаженного тела. Он дразнил, издевался, заставлял хотеть себя, а затем разводил руками, словно извиняясь за свою недоступность. Да, этот мужчина был отличным актером, мастером пускания пыли в глаза, умелым кукловодом, пришившим к своим пальцам нити чувств окружающих людей. И просто болезненным и больным очарованием, прекрасным в своем страдании и бесконечно притягательным в своем порочном облике, таящем в себе осколки грязной, побитой души, которые Рёга так отчаянно пытался склеить уже множество лет. Только он умел прикасаться к хрупким кусочкам чужого сокровища, только он знал, в чем на самом деле нуждается бесстыдный манипулятор. «В данный момент он нуждается в мозгах», - приходил к выводу Рёга, наблюдая за тем, как освежающие порывы ветра бьют во влажное лицо курящего человека, вздымая его мокрые волосы. Подойдя сзади вплотную, Рёга крепко обнял одной рукой Тсузуку за шею, а второй обхватил запястье той руки, в которой мужчина держал сигарету, и, притянув ее к себе, сделал затяжку. Фыркнув и подумав о том, что Тсузуку опять курит гадость, гость вырвал эту гадость из руки любимого и безжалостно выбросил ее в окно, у которого они стояли, и тут же прикрыл его, задев и едва ли не сорвав занавеску - Сколько раз я тебе говорил не высовываться после душа в окно? Так и заболеть можно, - прошептал Рёга на ухо Тсузуку, согревая его своим теплым дыханием, а затем все же не удержался и прикоснулся губами к виску мужчины, даже не целуя, просто вспоминая, какая нежная на ощупь кожа друга. - А сколько раз я говорил тебе не подкрадываться и не пугать меня? - промурлыкал в ответ Тсузуку, опуская голову на тонкое плечо и тут же целуя Рёгу в подбородок с той же целью. - Паршивец. Кто учил тебя отвечать вопросами на вопросы? - беззлобно спросил Рёга, опуская освободившуюся руку на рельефный живот Тсузуку и принимаясь его легонько поглаживать, от чего теплая кожа быстро покрылась мурашками. Рёга подозревал, что если опустит руку пониже, то еще раз убедится, что на его прикосновения тело любимого реагирует не только гусиной кожей. - А сам-то? - хихикнул Тсузуку, повторно целуя мужчину – на этот раз в скулу. Рука его спешно накрыла ладонь Рёги и потянула ее вниз, так что совсем скоро длинные пальцы проникли под полотенце, соприкасаясь с нежной, идеально выбритой кожей и холодным металлом, который Рёга особенно обожал. Обожал прикасаться к этому пирсингу пальцами, ладонями, языком, собственным членом. Обожал ощущать его в себе, но редко позволял Тсузуку брать на себя роль актива. Такого человека хотелось подчинять, хотелось владеть им и давать ему понять, что он кому-то принадлежит, что кому-то он нужен и что кто-то теряет голову от одного воспоминания его имени. - Кажется, это заразно, - усмехнулся Рёга, без капли стеснения срывая с все еще влажной после душа кожи полотенце и отбрасывая его в сторону, чтобы ничто не мешало игриво поглаживать пах и бедра Тсузуку, доводя того до дрожи, до жалобного щенячьего писка. Но, видимо, сегодня вокалист Mejibray не был согласен обыгрывать привычный сюжет их близостей. - Заткнись, - тихо бросил он, резко выворачиваясь в объятиях и оказываясь перед Рёгой лицом к лицу. Голое тело прильнуло к скрытому за одеждой, пылающему жаром от разгоревшегося костра телу, и через краткое мгновение желанные губы друга впились в губы Рёги требовательным поцелуем. Тсузуку кусался до крови и до боли сжимал цепкими пальцами предплечья Рёги. Он был зол, он испытывал страх и жажду, ему не давала покоя его жадность. Нехотя отстраняясь, слизывая с любимых губ слюну, Тсузуку шепотом гневно спрашивал, почему Рёга не приходил раньше, а затем сжимал его в объятьях так сильно, что ребра мужчины чудом остались целы. Но прикосновения эти были болезненными лишь потому, что хрупкий Тсузуку не в силах был сдерживать накопившуюся в нем нежность и выпускал ее всю и сразу, силой своих объятий показывая, как отчаянно он скучал. - Тише, никуда я от тебя не денусь, злючка зубастая, - успокаивающе уверял Рёга, поглаживая друга по спине и касаясь кончиком языка очередной кровоточащей ранки на языке. На самом деле ему очень нравилось, когда Тсузуку начинал кусаться, душил его в объятьях или же царапал, будучи не в силах справиться со своими эмоциями. В такие моменты Рёга в очередной раз убеждался, что только он нужен этому необычному человечку, только он – лекарство от страшной болезни Тсузуку под названием одиночество, которой уязвимый мужчина имел неосторожность заразиться. В отместку за то, как друг в шутку его обозвал, вокалист Mejibray, уже во всю расстегивающий рубашку мужчины, со все силы укусил его за ключицу, победно глядя на него исподлобья. В тот момент у Рёги и сорвало тормоза. Подхватив голого Тсузуку, он толкнул его к окну, усаживая на подоконник и тут же устраиваясь между его широко раздвинутых ног. Растерявшийся хозяин номера и слова сказать не успел, как Рёга, сжав его плечи, прикоснулся губами к гладкой коже прямо под выпирающим имплантатом. Прикосновение его вовсе не было нежным, в этом Тсузуку убедился уже через секунду, когда вокалист Born, позабыв о всякой осторожности, начал засасывать его кожу, стремясь оставить на ней алую метку. Тсузуку понимал, что засосы в их случае недопустимы, ведь сетка, в которой он выходит на сцену, ничуть не скрывает его торс со всеми присутствующими на нем следами. Однако оттолкнуть мужчину не мог. Пытался, но вышло только вплести пальцы в жесткие волосы и притянуть Рёгу еще ближе к себе. Пока последний, обнаглев в край, оставлял на несопротивляющемся ласкам теле неаккуратные засосы, его руки уже во всю сжимали ягодицы Тсузуку, вынуждая его тихонько шипеть от немного болезненных, но чертовски приятных прикосновений. Даже если бы Рёга бил его, резал, рвал на куски его плоть, вокалист Mejibray испытывал бы исключительно наслаждение и искреннее счастье. Он любил своего друга сильнее жизни, и чувство это было взаимным. - Моя маленькая шустрая змейка. Рёга продолжал с улыбкой давать другу шутливые прозвища, умышленно провоцируя его на сладкую месть. И Тсузуку оправдывал его ожидания. Обхватив лицо Рёги ладонями и отстранив его от себя, мужчина кокетливо облизал свои губы раздвоенным кончиком языка, а затем подался к вокалисту Born, врываясь в его рот змеиным язычком и не стесняясь при этом всем телом тереться о друга, заводя его все сильнее, умело подчиняя себе его желания. Но подчиняться этой ночью Рёга не планировал, поэтому уже скоро его губы оказались на украшенной узором татуировок шее, беспорядочно целуя ее и вынуждая Тсузуку наклонить голову и отодвинуть пряди влажных, липнущих к коже волос, чтобы ничто не мешало ласке. Пока Рёга терзал нежную кожу в районе шеи, ключиц и на ушах, увешанных пирсингом, ловкие руки вокалиста Mejibray опустились ему на пах, и хитрец наконец-то получил возможность расправиться с брюками мужчины. Тсузуку не терпелось раздеть Рёгу, а Рёга внезапно понял, что ему тоже не терпится раздеться и поскорее соприкоснуться с другом нагими телами, кожей к коже, укрепляя интимность их связи. Пока тысячи наивных, влюбленных людей, лишившись сна, грезили о двух вокалистах, те предпочитали отдаваться друг другу и никому больше. Рёга не сдержал рваного вздоха, когда вечно холодные пальчики Тсузуку проникли под его белье, не снимая его, и сомкнулись на твердом члене, сделав несколько осторожных, плавных движений. Стекло, к которому вокалист Mejibray прикасался затылком, тут же запотело от горячего дыхания Рёги, тут же уткнувшегося в него лбом, когда Тсузуку принялся активнее двигать руками на его возбужденном органе. Стараясь держать себя в руках, Рёга медленно опустил одну свою ладонь на бедра друга, а затем скользнул ею немного ниже, планируя не только сделать приятное Тсузуку в ответ, но и прибавить пошлости и сладости в их уже отнюдь не невинную ласку. Проведя рукой по гладкой коже и слегка надавив подушечкой большого пальца на головку, Рёга осторожно обхватил член Тсузуку и прижал его к своему собственному, приспустив второй рукой резинку боксеров. Затем мужчина накрыл своими пальцами ладонь друга, заставил сжать оба члена и принялся ловко управлять ее движениями, ускоряя их темп. Проделывал подобное Рёга зачастую потому, что ему нравилось поведение Тсузуку во время таких прикосновений. От удовольствия тот прикрывал веки и опускал голову на плечо друга, обжигая его ключицы своим тяжелым дыханием. В такие моменты он был как никогда искренен, раскрывал свою слабость и ничуть не стеснялся этого, ведь полностью доверял Рёге. Только в руках этого человека кукловод превращался в зависимую куклу и искренне этим наслаждался. Он считал большим чудом то, что такой ужасный человек, как он, сблизился с таким потрясающим мужчиной, как Рёга, и до смерти боялся его потерять. Потому и радовался, как ребенок, каждый раз, когда оказывался рядом с любимым другом, и спешил заключить его в объятья, не желая отпускать от себя или делить с кем-либо еще. - Дурак, - неожиданно прошептал Тсузуку в шею Рёги, тут же мягко касаясь ее влажными губами. Его слова прозвучали несколько грубо, однако целовал он слишком нежно и трогательно. Привыкший к тому, что вокалист Mejibray буквально состоит из противоречий, Рёга уже ничему подобному не удивлялся – он лишь улыбнулся одобрительно, невесомо проводя кончиками пальцев сперва по спине, а следом и по шее Тсузуку, осторожно раздвигая пряди его спутанных, густых волос. - Почему же я дурак? - хитро усмехаясь, поинтересовался Рёга, резко дергая руку Тсузуку, все еще скользящую по их возбужденным членам, и вырывая тем самым сдавленный стон из груди взъерошенного чуда, прижавшегося к нему всем своим дрожащим телом, да так близко, что рисковал вот-вот свалиться с неширокого подоконника. - Не ты – я. Дурак, раз не знаю даже таких важных слов, которыми можно было бы выразить мою любовь к тебе. Обычного «люблю» тут явно будет недостаточно, - проговорил Тсузуку куда-то Рёге в ключицу, тут же принимаясь целовать ее и прытким раздвоенным языком слизывать с любимой груди собственную слюну и первые поступившие капельки пота. Затем он дрожащей рукой распахнул до конца помявшуюся рубашку Рёги и, немного наклонившись, стал развратно посасывать твердые горошины сосков мужчины, не прекращая при этом доставлять им обоим удовольствие снизу. - Ты очень хорошо говоришь об этом без слов. К чему вообще слова человеку, умеющему так круто целоваться? - с вполне искренним непониманием спросил Рёга, тяжело дыша в макушку Тсузуку. Возбуждение нарастало с каждой секундой, и хотелось уже поскорее снять его излюбленным способом. А еще вокалисту Born тоже захотелось прикоснуться к соскам Тсузуку, украшенным пирсингом. Да и не только к ним. Хотелось прикасаться ко всему телу, исследовать каждый миллиметр, хотя Рёга и не был уверен, что на теле его друга остались такие места, в которых не побывали его любопытные пальцы, губы и язык. - Дурак... Вот теперь я... о тебе, - Тсузуку тоже едва сдерживался, это было заметно: по его сбившемуся дыханию, кратким стонам и затуманенному взгляду, который он возвел к Рёге, насмешливо его обзывая, чтобы через секунду поцеловать со всей страстью, на какую Тсузуку только был способен, и в очередной раз доказать Рёге, что раздвоенный язык способен приносить удовольствия в два раза больше, чем обычный. - Два дурака. Да мы созданы друг для друга, - лишь на секунду прервав поцелуй, прокомментировал Рёга, выпуская руку Тсузуку из своей и перемещая горячие, липкие от пота и смазки ладони на щеки друга, чтобы поцеловать еще более грубо, ласково гладя при этом изогнутые скулы любимого человека. Тсузуку тоже убрал руки с напряженных членов, обнимая Рёгу за талию, чтобы притянуть к себе, когда отодвинется немного назад, вновь прикоснувшись голой спиной запотевшего стекла. Окно, кстати говоря, не было зашторено, но музыкантов в ту минуту ничего, кроме друг друга, не волновало. Терзая посиневшие губы Тсузуку в затянувшемся поцелуе, Рёга все же осмелился опустить пальцы на чувствительные соски, немного сжав их, благодаря чему один из мужчин разбавил их поцелуй стоном, а другой – улыбкой. Затем Рёга, представив, как возбуждающе они выглядят со стороны и особенно как соблазнителен абсолютно голый Тсузуку, сидящий на подоконнике у расшторенного окна, все же принял решение покончить с прелюдией, разведя ноги любимого еще шире. Он сделал это слишком резко, из-за чего расслабленный вокалист Mejibray чуть не свалился со своего непредназначенного для сидения места. Рёга пришлось подхватить мужчину и сильнее прижать к стеклу, при этом так сжимая пальцы на талии парня, что к утру в тех местах точно должны были появиться синяки. Но их, вероятно, не будет видно из-за тату... Как и на груди, что вынуждало Рёгу вновь и вновь прихватывать приятно пахнущую и приятную на ощупь кожу губами на протяжении всего вечера. - Осторожнее... - ласково шептал вокалист Born, грубо проникая пальцами внутрь Тсузуку. Тот лишь прикусил губы, исказившиеся в довольно улыбке, хотя и испытывал болезненные ощущения, сожалея, что они так давно не сближались с Рёгой в интимном плане. Но сочетание боли и нежности сводило сума, распаляло желание и заставляло восхищаться своеобразностью и необычностью Рёги, умеющего даже отвратительное превращать в приятное. Этот мужчина всегда знал, где поцеловать, что сказать, что погладить, куда надавить, чтобы доставить Тсузуку максимум удовольствия. А еще не забывал, что вокалисту Mejibray нравится, когда немного больно, пусть и не любил причинять ему боль. - Только если пообещаешь, что во время тура у нас будет еще много не менее сладких ночей и мне нет смысла дорожить каждой ссадиной и каждым укусом, оставленными на моем теле сегодня, - ответил Тсузуку, упираясь руками в края подоконника и осторожно пытаясь насадиться на умело растягивающие его пальцы Рёги. Серьезный взгляд последнего он упрямо игнорировал, предпочитая рассматривать люстру, находящуюся у гостя за спиной. Сколько Рёга был знаком с Тсузуку, тот всегда считал, что следы на теле являются самыми надежными хранителями воспоминаний. Потому на теле вокалиста Mejibray было так много тату, пирсинга и прочих удивительных следов, вплоть до сплита языка и имплантата под кожей. Когда Рёга познакомился с этим человеком, на его теле было еще не так много рисунков и проколов, потому история большинства из них писалась на его глазах. А в некоторых таких историях сам Рёга занимал одну из главных ролей, от чего было приятно и волнительно одновременно, ведь заботливый друг всегда очень переживал за тело Тсузуку, которое сам его обладатель воспринимал, скорее, как холст для рисования, совсем не думая о собственном здоровье. - Обещаю, - кивнул Рёга, подхватывая Тсузуку под ноги, чтобы было удобнее, и подбадривающе подмигивая ему, прежде чем войти в податливое тело. В момент проникновения хозяин номера изо всех сил вцепился в деревянный подоконник, царапая его ногтями, сдирая черный лак и белую краску. Но этого он даже не заметил. Плотно сощурив глаза и откинув голову, Тсузуку, судя по выражению его лица, вырвался наконец-таки из своей мрачной реальности в страну удовольствия, что не могло не льстить и без того довольному, как заполучивший миску сметаны кот, Рёге. Сам мужчина ни в коем случае не мог позволить себе сомкнуть веки хотя бы на секунду, ведь он был намерен отслеживать каждую эмоцию, что выражало лицо Тсузуку. То, что красивая, грустная кукла, возомнившая себя кукловодом, оживала в руках Рёги во время их близости, приносило последнему больше удовольствия, чем сам процесс. Он чувствовал себя особенным. Пусть не для всего мира, но для одного человека так точно. И этого было достаточно, чтобы ощутить счастье, если учитывать, что этот один маленький человечек был для Рёги важнее целого огромного мира. Как бы быстро Рёга не двигался, Тсузуку всегда старался ускорить темп их движений, самостоятельно насаживаясь на член партнера. Он считал, что друг сдерживается, жалеет его, и это немного огорчало, ведь так хотелось выложиться на полную в моменты близости с самым любимым и самым дорогим. И в то же время осторожность и забота Рёги умиляли Тсузуку и вынуждали любить этого удивительного человека еще сильнее, ведь никто другой никогда не был и не будет так же мил с человеком, в котором все привыкли видеть лишь соблазнительного сумасшедшего мазохиста. Психа, но слишком красивого, чтобы его не любить или переживать за его моральное здоровье. Но Тсузуку, в общем-то, не было нужно, чтобы кто-то чужой лез к нему в душу, ведь там уже прописался Рёга. Глядя на то, как друг счастливо улыбается сквозь отрывистые, громкие стоны, которые наверняка было слышно на всем этаже гостиницы; как хватается за держащие его руки; как пытается гладить ладони и локти Рёги, рискуя опять соскользнуть; как сжимает его пальцы, понимая, что сейчас их никак не переплести с собственными; хмурится то ли из-за собственных мыслей, то ли от ощущений внизу живота, Рёга едва ли не пускал скупую мужскую слезу от умиления и боли в груди – казалось, сердце разрывается на миллиарды мелких кусочков, не в силах выдержать напор кишащих внутри чувств. Неосознанно Рёга начинал толкаться в красивое тело все быстрее, наслаждаясь тем, как мокрый, красный, взъерошенный Тсузуку откликается на его движения, как из последних сил пытается развести ноги пошире и как жадно и резко начинает ласкать собственный набухший член, чувствуя приближение разрядки. Рёге было неловко из-за того, что в этот раз он не мог долго сдерживаться и должен был кончить слишком быстро. А еще удивлялся, как не сделал этого еще тогда, когда Тсузуку впервые за вечер к нему прикоснулся, или хотя бы тогда, когда друг сжал его в себе, обволакивая приятной теснотой. Слишком долго они не спали друг с другом, и потому сейчас могли простить себе и неудобную позу и скорую разрядку, которая настигла их одновременно. Прогнувшись, они разом кончили: Рёга прямо в Тсузуку, а тот себе в руку, после чего поспешил размазать вязкую сперму по животу. Не сразу покинув узкое тело, вокалист Born уткнулся лбом в быстро вздымающуюся грудь любимого, обняв его руками за талию, и нежно поцеловал, а затем резко подхватил обмякшего Тсузуку на руки, пока тот окончательно не рухнул на пол. Прижимать легкое тело к груди было безумно приятно, и Рёга не удержался, чтобы несколько раз не прикоснуться губами к влажному лбу, успокаивающе улыбаясь тяжело дышащему другу. А затем мужчине стало немного стыдно, когда он провел рукой по некогда чистым ягодицам и спине и испачкал руку в горячей сперме. Тем не менее, нести любимого обратно в душ Рёга не стал, разместив взмокшее тело на кровати и тут же склонившись над ним. Теперь, когда похоть была немного удовлетворена и стало ясно, что никто не заберет этой ночью мужчин друг у друга и не помешает им наслаждаться ласками, действовать можно было медленнее, спокойнее, растягивая поцелуя и позволяя себе все, на что не хватило времени до этого. Поэтому Рёга осторожно прикоснулся языком к пирсингу на сосках Тсузуку и принялся облизывать его и посасывать, легонько поглаживая бедра мужчины, на которых алели следы от недавних тисков цепких пальцев. Рёге не хотелось останавливаться на том, что они уже сделали за этот вечер. Все произошло слишком быстро и скомкано, а раз он обещал Тсузуку поистине сладкую ночь, то ласки определено стоило продолжить. И вокалист Mejibray, судя по всему, придерживался того же мнения, цепляясь за волосы Рёги и опуская его голову все ниже, все дальше от груди... Проснулся вокалист Born по привычке довольно-таки рано, и это спасло их, ведь хозяин номера был слишком занят накануне, чтобы заводить будильник. Завтрак они все же проспали, но свободное время еще оставалось, поэтому сразу будить Тсузуку Рёга не решился. Он думал, что ничего страшного не произойдет, если он немного полюбуется своим сопящим чудом, которое вовсе не было похоже на змею, уткнувшись носом в игрушечного медвежонка, с которым проводил каждую ночь, вынуждая друга в шутку ревновать. Спящий Тсузуку был насколько очаровательным зрелищем, что Рёга начал всерьез задумываться о том, чтобы чаще проводить ночи в компании любимого человека, а то и вовсе вынудить его съехаться. «Таких прекрасных картин ни в одном музее мира не выставляют», - восхищенно вздыхая, думал Рёга, присев на кровати и ласково поглаживая друга по волосам. Затем в его голове мелькнула сумасшедшая мысль запечатлеть эту красоту и выставить пусть и не в музее, но в одном не менее популярном, если судить по количеству посещений, месте. Тогда-то у Тсузуку останется отличное воспоминание о сегодняшней ночи, не идущее в ущерб его и без того не самому крепкому здоровью. Склонившись над спящим человеком, протянутой рукой Рёга выхватил телефон друга, лежавший до этого момента на прикроватной тумбочке. Он неслабо испугался, когда Тсузуку пошевелился под ним – если бы вокалист Mejibray сейчас проснулся, у Рёги не вышло бы воплотить задуманное в жизнь, а идеей своей он уже успел загореться и не желал отпускать ее. Но Тсузуку не проснулся – он всего лишь улегся поудобнее, опустив своего медведя на грудь. Рёге новая поза спящего друга показалась даже интереснее, и он, коварно усмехнувшись, поспешил открыть нужное приложение и сделать желанное фото, на котором оказались изображены любимый медведь Тсузуку, его цепочка, грудь, рука и небольшой участок лица. Внимательно осмотрев фото, Рёга оказался доволен: он не рискнул бы выставлять на всеобщее обозрение полноценное фото своего не накрашенного, заспанного друга без его разрешения, да и не хотелось, чтобы весь мир видел, как прекрасно в утренних лучах лицо того, кто принадлежал только Рёге; а вот то, что мужчина рискнул бы показать любопытным фанатам, камера захватила. Когда появились неприятности в виде пробуждения внезапной модели внезапного фотографа, вокалист Born уже закончил колдовать с эффектами и принялся подписывать фотографию. Времени хватило лишь на банальное «GM…Fukuoka», прежде чем прозвучал вопрос, которого Рёга боялся больше всего. - Ты что там творишь с моим телефоном? - вместо того, чтобы пожелать доброго утра, поинтересовался Тсузуку, откладывая в сторону игрушку и тут же приподнимаясь и подаваясь к Рёге, чтобы заглянуть в экран собственного мобильника и при необходимости выдернуть его из рук наглого друга. - Ничего особенного, - широко улыбнувшись, ответил Рёга, спешно нажав завершающую публикацию кнопку. Как только фотография загрузилась, он добровольно передал телефон его владельцу и покинул постель. Выискивая на полу свою одежду, он искоса наблюдал за Тсузуку, на лице которого вот-вот должно было показаться удивление и возмущение. - Дура-а-ак! – как и ожидалось, завопил вокалист Mejibray, заглянув в свой телефон и увидев, что натворил Рёга. – Мы тебя в инстаграме зарегистрировали не для того, чтобы ты моим без спроса пользовался! - Если я буду публиковать на своем профиле фото спящего тебя, люди не поймут. Вернее, поймут все, а нам это не надо, так ведь? – усмехнулся Рёга, поднимая с пола свои скомканные штаны, которые Тсузуку не потрудился сложить ночью после того, как стянул их с друга. Не до того им было. - Черт, тут и засос видно… - вздохнул сидящий в постели мужчина, продолжая рассматривать фото вместо того, чтобы удалить его, пока увидело не слишком много людей. - В глаза не бросается, расслабься, - повернувшись к другу, подмигнул ему Рёга, а затем он скользнул взглядом по голому, раскрытому наполовину телу Тсузуку, с тоской понимая, что позволить себе задержаться еще на полчаса они не могут. Но зрелище все же прокомментировал, тем самым задобрив немного напряженного друга. – Ты прекрасен. Произнеся это, Рёга развернулся в сторону белой двери, ведущей в душевую, куда ночью они так и не заглянули. Хотелось поскорее скрыться за дверью, чтобы злорадно похихикать с парня, оставшегося грязным лежать в постели и пыхтеть из-за фото, которое ему на самом деле понравилось, в чем признаться Тсузуку не мог из-за упрямства. - Рёга! – сердито окликнул его последний, швырнув другу в спину подушку, из-за чего тот на мгновение потерял равновесие и чуть не грохнулся на пол. Тсузуку вид шатающегося мужчины позабавил, и он, вместо того чтобы продолжить отчитывать гостя, весело захохотал. – Если ты в душ, погоди, я с тобой… Фотографию с профиля вокалист Mejibray так и не удалил, выключив телефон и отложив его обратно на тумбу. Не сразу он смог признаться себе в желании похвастаться перед миром тем, что у него есть человек, который делает его счастливым. Пусть имя его и нельзя было назвать. А еще Тсузуку подумал о том, что фотографии – отличный и куда более безболезненный способ сохранять воспоминания, и пообещал себе сделать еще и несколько совместных фото с любимым человеком, пока у них есть подобная возможность.