***
Когда Джимми три года, он дарит папе посещение реанимации. Два дня у него был хриплый, лающий кашель, но мальчик вёл себя достаточно активно, и они думали, что он и сам сумеет переболеть. Они включали обогреватель и на ночь мазали ему грудь мазью от «Викс», а потом на третий день Барбара звонит ему в середине совещания. — Он едва дышит!.. — пытается она казаться спокойной, но у неё совершенно не получается. — И почти не шевелится. — Встретимся в больнице, — только и может сказать он. Сегодня у него запланирована встреча с отделом служебных расследований, который три последние недели всё норовит цапнуть его за задницу. Гордона пасут, потому что у него репутация на удивление честного копа, а недавно назначенный помощник окружного прокурора, считает, что для убеждения к сотрудничеству все средства хороши. Он подзывает Стивенса, который соглашается подменить его сейчас, а потом звонит юристу Полицейской Ассоциации и сообщает, куда уходит. — Ваша встреча назначена на три, — отвечает его адвокат. — Я всё равно не скажу им того, что они хотят услышать. Они могут подождать. — Джим, — одёргивает его адвокат, — эти парни не какие-то недотёпы. Всё серьёзно. Ты можешь работы лишиться. Он отличный парень, честный, насколько это может позволить себе юрист, и в самом деле выбрал красную таблетку и готов стать защитником для защитников. Но он совсем молод, и детей у него нет. Он не знает, как это, когда твоё сердце словно вырывают из груди и выставляют наружу. Гордон не думает менять решения. — Пошли их подальше, — говорит он и кладёт трубку. Джимми едва реагирует на внешние раздражители, его голова безжизненно болтается, а дыхание всё тише и тише — самая жуткая вещь, что им довелось слышать в жизни. Приёмная в больнице переполнена, но медсестра только прислушивается к страдальческому дыханию их мальчика и тут же зовёт врача. Та быстро подходит и словно всей своей мягко-шоколадной кожей и выражением честных, чуть наивных глаз источает спокойную доброту. Они следуют за ней в отдельную палату, где она осматривает Джимми. Когда она касается плеча Барбары успокаивающим жестом и говорит: «Мы поставим ему ингалятор», — сердце Гордона затихает от «факты обстоят так»-тона. Он профессионал, и другого узнает издалека. Телефон Гордона звонит, когда маска уже на лице мальчика и тот начинает тихонько дышать; Джимми приоткрывает глаза, а голова его чуть двигается на груди Барбары. Гордон отвечает на звонок, не отпуская пухлой, в ямочках ручки своего сына. — Где, мать твою, ты ходишь? — требует адвокат, судя по голосу, на грани истерики. — Дент уже требует полную коллегию присяжных! — Иди. Иди. С нами всё будет хорошо. И с праздником тебя, — поторапливает Барбара и поворачивается лицом к нему, позволяя себя поцеловать. Когда он ещё не вышел из палаты, а уже смотрит на часы, то всей душой ненавидит Готэм. А себя ещё сильнее.***
Когда Джимми пять, он делает для своего папы пепельницу. Гордон не курит, не курит и Барбара. Он почти уверен, что Джимми не знает, зачем вообще нужны пепельницы, возможно, никто из подрастающего поколения и не узнает: с новыми-то законами о курении в общественных местах. Но Джимми очень горд собой, он налепил на неё раскрашенных деревяшек, блёсток и перьев — всё, что отлично горит. — Я сам сделал, — уже в девятый раз говорит он Гордону, цепляясь за его шею и свернувшись на его груди причудливой и неимоверно гордой завитушкой. — С папочкиным днём тебя, папочка. — Правильно «День отцов», милый, — говорит Барбара и наклоняется, чтобы поцеловать сонно клонящуюся макушку. — И он только завтра. — Как он захочет назвать, так и будет. И когда он захочет, тогда и будем отмечать, — улыбается Гордон и тоже целует Джимми. Пока что он может отнести своего сына к кровати, и всё ближе день, когда ему не хватит сил, поэтому каждый раз, когда он берёт Джимми на руки, становится маленьким сокровищем, старательно сбережённым, заботливо вплетённым в ткань драгоценных и пролетающих мимо лет. На следующий день, потому что об этом просит Джимми, Гордон забирает пепельницу в офис, хотя и не особо рад выставить её на свой стол. Если бы он всё ещё сидел в основном зале с другими копами, шутки продолжались бы вечно. Но у звания сержанта есть свои плюсы. Гордон пристраивает пепельницу рядом с фотографией Бэбс, когда ту впервые привезли домой, — а потом ему всё равно, что как будет смотреться, потому что звонит один из капореджиме Фальконе и сообщает, что хочет поделиться с ним чем-то важным перед тем, как свалит из города. Этой ночью, когда он возвращается после совместной с Флассом охоты на пропавшего (мёртвого) информатора, он садится в полной темноте за стол и вдруг чувствует дуло, прижатое к задней стороне шеи. Этой ночью он преследует мужчину в маске до крыши, смотрит, как тот делает нечто невероятно, самоубийственно глупое, и не может не впечатлиться. Этой ночью Гордон возвращается в кабинет и видит на полу свой степлер. Этой ночью он уходит домой пораньше, оцепенело думая, что у его шеи мог оказаться и настоящий пистолет. Могло оказаться, что жену и детей Гордон видел в последний раз. Этой ночью он думает, как ему было бы легче, если бы он знал, что оставит после себя дар — Готэм, — который будет их достоин.***
Когда Джимми шесть, он дарит Гордону семейный портрет, нарисованный акварелью. Бэбс дарит кружку с фотографией себя и её уже большого брата. — Как красиво! — восхищается портретом Гордон, в то время как Джимми делает вид, что ему всё равно. — А почему у Бэбс красные волосы? — Это не волосы, а рожки. — Мальчик прищуривается и говорит замогильным голосом, проверив сперва, что мама не услышит: — Она настоящая злюка! Два года спустя Гордон всё ещё не в восторге от их соперничества. Сегодня Бэтмен доставляет ему капо, который, как думалось, покинул страну. Преступник связан по рукам и ногам, рот заклеен липкой лентой, он валяется на капоте машины Гордона; особый шик фокусу Бэтмена придаёт факт, что машина стоит на охраняемой полицейской стоянке. Знак, налепленный на грудь, оставляет Лоуба с носом: специальная доставка для лейтенанта Гордона. Капо в бешенстве, как и комиссар, а окружной прокурор ухмыляется, будто получил на Рождество всех девочек из «Рокеттс». Когда Гордон поворачивается к начальству, он старается не улыбаться. — У нас нет доказательств, что это действительно Бэтмен, — говорит он. — Возможно, Спикатти сам решил сдаться. Если приходится лгать, он может делать это совсем уж напоказ. Когда он возвращается к своему столу через четыре часа после того, как должен бы уже уйти домой, то есть два часа спустя с начала праздничного ужина, который запланировала Барбара, он обнаруживает на столе длинную, узкую посылку. Пока Стивенс не подтверждает, что её принёс курьер из отдела корреспонденции и она уже проверена на бомбы, Гордон даже не думает притрагиваться к ней. Коробка под обёрточной бумагой отделана чёрной кожей, крышка откидывается на золочёных петлях. А внутри полосатый галстук серебристо-серых оттенков. Никакой записки, только изящная и легко читаемая подпись на упаковке: «Лейтенанту Джиму Гордону». — Вот дерьмо, — выдыхает Стивенс и благоговейно проводит пальцем по шёлку, а потом переворачивает и смотрит изнанку. Он присвистывает. — Поздравляю, у тебя появилась таинственная поклонница с неплохим вкусом. — Возможно, это некое сообщение. — Очень дорогое сообщение. Гордон ничего не знает о том уровне жизни, что много выше его зарплаты, но тон Стивенса подсказывает ему, сколько может стоить такой галстук. В последнее время Гордон старается одеваться посолиднее (Барбара следит за этим), но он не тратит на костюмы слишком много, а на галстуки того меньше, и теперь он озадачен. И встревожен. — Узнай отправителя. Я скорее сдохну, чем суну голову в петлю, присланную Марони или любым другим ублюдком. Стивенс только усмехается: — Спрятал скелета в шкафу, а, Джимбо? Сначала верёвочка на шею, а потом за неё и в суд, с иском об отцовстве? Сегодня-то День отцов. — Чёрт возьми! Он сметает галстук в ящик стола и мчится домой. Когда он добирается, дети уже в кроватях, а ужин совсем остыл. На лице Барбары застыло напряжённое выражение, но в глазах проглядывает смирение. — Иди, поцелуй Джимми, — говорит она. — Он ждёт тебя и не спит. Бэбс — крошечный розовый бутон из одеял и подушек на кровати, рассчитанной под уже совсем взрослую девочку. Глаза Джимми блестят в свете ночника, он быстро садится, увидев, как его папа тихонько входит. Растрёпанные волосы торчат во все стороны, а на лице мальчика надежда и восторг. — Ты работал с Бэтменом? — шёпотом спрашивает он. — Да, — шепчет в ответ Гордон. — Он всё так же ловит плохих парней. Улыбка Джимми освещает ночь ярче и прекраснее любого прожектора.***
Когда Джимми семь, он дарит Гордону картинку с полицейским, которого нарисовал сам. Бэбс дарит сделанную из плотного картона и липкую от клея открытку, покрытую невероятным количеством блёсток. У него нет времени, чтобы снова принять душ и переодеться перед тем, как он пойдёт на работу. Так что день будет трудным. Борьба с бандитскими шайками и сама по себе тяжела, и не станет легче, если он будет сверкать как сказочная фея. — Тебе понравилось? — спрашивает Бэбс, а Джимми за её спиной закатывает глаза. — Изумительно, дорогая, — отвечает он, и ничуть не лжёт. — А мой подарок не такой девчачий, — шепчет Джимми ему на ухо. — А её — ты можешь выбросить, я никому не скажу. Коробка, которую Гордон обнаруживает на своём столе, как только выходит на смену, выглядит в точности как первая. Фактически, в первое мгновение он думает, что это она и есть, что кто-то вытащил её из стола, куда он убрал её и забыл. Однако когда он открывает ящик, старший из «близнецов» пялится на него. В этот раз галстук синий, из жаккардовой ткани. Отлично подходит к запасному костюму, одному из тех, что он держит в офисе на случай, если испачкает костюм, который на нём. Брызгами крови или рвотой, как правило. Реже — пролитым кофе. У звания лейтенанта свои привилегии, но в них не входит уменьшение количества грязи и физиологических жидкостей. По крайней мере, в том варианте работы, какой выбрал он. Гордон швыряет коробку в ящик, к первой. — Ты когда-нибудь выяснишь отправителя? — спрашивает он у Стивенса. — Чёрт, — пристыженно бормочет тот. — Я забыл посмотреть. На самом деле Гордон не винит его, в криминальном отделе не так уж много свободного времени, а загадка галстука ничтожна против дел, которые они пытаются распутать. Он сам поднимает трубку, чтобы выяснить компанию курьера, но тут появляется Буллок, вопя что-то об офисе окружного прокурора, и это сразу отметает все лишние мысли. Сегодня они обнаруживают подругу Рамазанова разорванной в клочья собаками. Невероятно, но она ещё жива, и Гордон падает возле неё на колени, отчаянно пытаясь оказать первую помощь телу, крови вокруг которого, кажется, больше, чем оно могло бы в себе удержать. — Кто сделал это? — требует он и думает: «Заявление умирающей, его допустимо использовать». Её глаза тускнеют. Возможно, она и не слышала его. Девушка умирает в течение минуты, так и не сказав ни слова. — Господи Иисусе, ну и месиво, — бормочет Вуерц, подойдя к телу. Повесив голову, подавленный и обессиленный, Гордон сидит, не пытаясь встать. — Проклятье, — говорит он наконец и только сейчас чувствует кровь, слепившую его волосы и пропитавшую штанины. На стене в рамочке фотография улыбающегося мальчика — возраста Джимми. — Тебе не помешал бы душ. Служба опеки забирает сына покойницы даже раньше, чем прибывают коронёры, такое впервые на памяти Гордона. У одного из оперативников в багажнике автомобиля обнаруживается спортивный костюм, так что Гордон переодевается, а пропитанную кровью одежду запихивает в полиэтиленовый пакет. Вернувшись в свою клетушку, он принимает душ в раздевалке и надевает чистую рубашку и запасной костюм, только сейчас поняв, что все его запасные галстуки уже в чистке или нуждаются в ней. С неохотой он надевает тот, который получил сегодня утром от загадочного обожателя. На его фоне вся остальная одежда Гордона выглядит дешёвой, но, с другой стороны, так и есть. Гордон никогда особо не тревожился за свой внешний вид — это всегда было пунктиком Барбары, — но он уже узнал, что облачение может стать оружием не хуже других. А он должен быть вооружён по максимуму, если имеет дело с ублюдками типа Марони или Гэмбола. В эту ночь — на крыше — он рассказывает, кричит о произошедшем в лицо Бэтмену и словно до сих пор чувствует пальцами липкую, скользкую кожу умирающей женщины и лихорадочный жар крови, множеством мелких крапинок усеявшей его лицо. Когда он наконец выдыхается, его ошарашивает стоическое молчание Бэтмена, и Гордон осознаёт, насколько позорной была его вспышка. Из всех жителей Готэма он сорвался на том, кто точно этого не заслужил. — Прости, — с трудом говорит он. — Тяжёлый день. — Ты не можешь спасти всех. — Я могу попробовать, — отвечает устало Гордон и невольно улыбается, потому что у них был такой разговор, только в прошлый раз неплохие советы давал вовсе не Бэтмен. Бэтмен сдвигается с места, и плащ шелестит вокруг его ног. — Иди домой. Сегодня День отцов. — Чёрт побери! Гордон уже торопливо идёт к лестнице, когда вдруг слышит в спину: — Хороший галстук. — Что? Послышалось? Он замирает, продолжая глядеть себе под ноги. Но когда оборачивается и осматривает место их встречи, Бэтмена там уже нет.***
Когда Джимми восемь, он дарит папе захлопнутую дверь и россыпь конфетти из комикса, который сделал на уроке. Бэбс дарит букет из цветов-оригами, приклеенных к рукоятке ёршика для чистки труб. Она тоже всё сделала сама (а мама только помогала). — Джимми, — зовёт Гордон через дверь и смотрит под ноги на клочки бумаги с нарисованными на них яркими изломанными символами. — Зачем ты это сделал? В комнате раздаются глухие звуки, швыряются в стены книги, ноги шумно и выразительно топают по полу. Джимми в том возрасте, когда он думает, что злость обязательно должна быть громкой, поэтому все вещи его комнаты оказываются в условиях знаменитого дарвиновского отбора. — Сынок! — Это был комикс о Бэтмене, не о тебе! — кричит Джимми после очередного грохота. — Уйди! А тебя я ненавижу! Надеюсь, ты умрёшь! Оставайся мёртвым! — Врач говорит, что после шока это нормально, — ровно замечает Барбара, когда Гордон медленно спускается вниз, держа обрывки комикса в горсти. Они кажутся сломанными костями. — Он говорит не всерьёз. — А вот я люблю тебя, папочка, — щебечет Бэбс и запрокидывает лицо для поцелуя. — Я тоже люблю тебя, принцесса. Он целует её в лоб, словно касается губами цветочных лепестков; она пахнет свежеиспечённым хлебом и йогуртом, от которого, если заслужила за хорошее поведение, никогда не отказывается. Поцелуй Барбары спокойный, осторожный. И горчит как кофе. Они так и не смогли до конца убрать все следы взрыва в участке. Большая часть кабинета Гордона уцелела, а вот пепельница Джимми развалилась на части. Новое помещение в здании муниципалитета сковывает его, душит как цепь на шее, но все рабочие материалы здесь — и Гордон тоже остаётся, пока его старый дом опечатан. В этот раз коробка на его столе помечена «Комиссару Джиму Гордону», а галстук тёмный, чёрный узор на чёрном — траурные цвета. Слишком много похорон в прошлом месяце он посетил, а вскоре, возможно, их будет ещё больше. Таков Готэм. Гордон позволяет галстуку скользить по ладони, любуется мерцанием света на шёлке и думает отстранённо, насколько лучше тот старого чёрного полиэстера, который он надевал раньше. — Ах ты гадство! — говорит Стивенс, замерев в дверном проёме. — Неважно, — отвечает Гордон. — Это неважно. Теперь у него есть подозрения об отправителе, но вряд ли он сможет подтвердить их. Он не встречал Бэтмена с ночи, когда умер Дент, пусть даже иногда, ближе к ночи, возвращался к участку и поднимался по лестнице на крышу, чтобы ждать у разрушенного сигнала. Могло оказаться всего лишь совпадением, что первый галстук ему прислали как раз в тот год, когда Бэтмен вошёл в его жизнь. Ему не платят, чтобы он верил в совпадения. Но если он прав, у него есть доказательство, что его партнёр до сих пор жив. Гордон надеется, это также означает, что тот в порядке. Сегодня ночью он приходит домой, как и вчера: в тёмный дом, под звуки плача, раздающегося из комнаты Джимми, из-за закрытой двери. Он осторожно приоткрывает её. Больше недели его не рады были тут видеть, но сейчас Джимми, сидящий на кровати, тянет к нему руки, и его слёзы сияют как звёзды в ночи. — Я правда-правда не хотел, чтобы ты умер, — рыдает он, когда Гордон обнимает его крепко-крепко и прижимает к себе, будто поймал своего мальчика за миг до падения. — Я знаю, — хрипло бормочет он ему в волосы. — Пап?.. Не умирай снова. Гордон не обещает того, что не сможет выполнить. — Я люблю тебя, сынок, — шепчет он. — И всегда буду любить.***
Когда Джимми десять, он дарит ему стандартную открытку от «Холмарк», подписанную внутри Бэбс и им. — Выбирала Бэбс, — пожимает он плечами. Его подпись внутри очень проста: «Дж.» — Спасибо, сынок, — отвечает Гордон и тянется, чтобы растрепать волосы Джимми, но тот отбивает его руку и одаряет холодным, недоброжелательным взглядом, перед тем как отворачивается. Джимми не может понять, почему Бэтмен ушёл, и не может понять, почему его папа стоит перед телекамерами и только и может, что врать. Мальчику всего десять, и он, наверное, не поймёт правды, но и сам Гордон иногда не может разобраться. А ведь он вроде достаточно стар, чтобы уже знать, как лучше. Герои Джимми ускользают один за другим: Бэтмен благодаря СМИ, отец — из-за лжи, которая несмываемой невидимой грязью оседает на его руках. Гордон, который самолично вырвал бы у себя сердце, если бы это избавило его сына от уже второго цикла страданий, остаётся в стороне и беспомощно смотрит, как доверие в глазах маленького мальчика сменяется обидой, затем злостью, а следом и разочарованием. В этом году в коробке галстук-бабочка — официального вида, которую принято надевать со смокингом, а не с деловым костюмом, больше подходящим для работы Гордона. Бабочка не такая простенькая, какую он обычно носит, на ткани есть узор, который при прямом освещении становится заметным. Но всё же она достаточно скромна, чтобы не привлекать к себе внимания. — Как тебе? — спрашивает он Барбару, когда уже поздним вечером показывает подарок дома. Та смотрит на бабочку с любопытством, а потом, ловко и сноровисто справляясь со сложными петлями, завязывает её вокруг воротника. Вот у Гордона такого мастерства нет. — Она очень идёт тебе, — выносит приговор Барбара. — Лучше, чем любая другая. — Ты можешь полюбоваться, как она будет на мне завтра, — предлагает он. Поймав ладонь жены, он касается поцелуем её пальцев, загрубевших от мытья посуды, от уборки, от ежедневной борьбы по превращению «места проживания» в «дом». — Можем нанять на вечер няню. Слегка улыбнувшись, Барбара качает головой и отводит ладонь. — Я обещала детям, — сдержанно говорит она, — что у нас будет целая ночь кино. Только мы трое. «…Снова», — почти слышит он, но она не произносит этого. Гордон надевает бабочку следующим вечером на открытии нового здания суда. Мэр отводит его в сторону. — Постарайтесь провести немного времени с господином Даггеттом, — приказывает он. — Нам нужна его поддержка нового закона о вооружении. И бога ради, Джим!.. Не проще было наконец купить смокинг, чем каждый раз брать его в аренду? В течение всего вечера Гордон невольно тянется ладонью к бабочке, спотыкается пальцами о гладкую, дорогую ткань и думает устало, не признак ли это, что он скорее предпочёл бы петлю. В эту ночь они получают долгожданную наводку на Зсасза. Звонок Монтойи перехватывает его на середине разговора и даёт возможность улизнуть из светской беседы. Когда он уже отдаёт по телефону приказы и «чёрно-белые» мчат по улицам Готэма, чтобы раскинуть сети, а сам он разворачивается к выходу, оказывается лицом к лицу с принцем Готэма: Брюсом Уэйном, собственной персоной. — Простите, — улыбается Брюс, останавливая его ладонью за миг до столкновения. Его зубы ослепляют белизной. — Уже убегаете? — Работа зовёт, — извиняется Гордон, как никогда понимая разницу между безупречно подогнанным костюмом и его собственным, сидящим просто ужасно. — У вас бабочка сместилась. Брюс протягивает ладони к нему, чтобы фамильярно выправить её с той чрезмерной тщательностью, которая выдаёт слишком много выпивших людей. Однако пальцы его не путаются и умело расправляют ткань, возвращая бабочку к центру. — Мне не нужен идеально сидящий галстук, чтобы арестовать очередного отброса, мистер Уэйн. — Вы должны всегда выглядеть достойно, — отвечает Брюс и, улыбнувшись, отстраняется. В его глазах, как с удивлением замечает Гордон, смертельная усталость — при всей-то их яркости. — Одна работа и никаких развлечений, комиссар? И вправду, Гордон самый эффектно одетый полицейский из участвующих в облаве. Тем не менее Зсасз, когда его всё-таки ловят, этого не ценит.***
Когда Джимми тринадцать, Барбара дарит Гордону предложение жить раздельно. — Нам стоит обсудить это, — говорит она по телефону, потому что уже второй день Гордон не может позволить себе уйти из офиса. У GPD* в самом разгаре совместная с ATF, DEA и Службой Национальной Безопасности операция, итогом которой должна стать ликвидация разветвлённой преступной сети, контролирующей и криминальные группировки, и сбыт наркотиков. Но как только Гордон думает о том, чтобы поехать домой, начинает разваливаться структура этого сомнительного товарищества, которое собралось по его инициативе. Готэм не может позволить себе так опозориться. Первая мысль Гордона, что Барбара пошутила. Вторая — что для шутки выбрано совсем неудачное время. — Мы можем обсудить это позже? Если я чем-то тебя обидел, я… — Ты хоть помнишь, что сегодня День отцов? — перебивает Барбара, а вокруг Гордона опять начинается склока о юридических границах полномочий. — Бэбс связала тебе шарф. Сама. Почти не ложилась спать — три ночи подряд! — чтобы успеть вовремя. — Барб… — беспомощно просит он, не зная, как закончить предложение. — Просто приходи домой, Джим. Когда сможешь, — с усталостью говорит Барбара. — Тогда и поговорим. По её голосу кажется, что для себя она уже всё решила, и Гордон не сможет изменить этого решения, даже если ему под силу справиться с самовлюблёнными федералами, толпящимися у него в кабинете. После этого разговора он не может сконцентрироваться на работе. Вкус пепла и страха оседает у него на языке, неясным ощущением тошноты настигает понимание, что мир разваливается на куски прямо в его ладонях. Так что когда минут десять спустя курьер приносит ему посылку, он хватается за неё, как утопающий за брошенный канат. Нынешний галстук тёмно-зелёный, почти легкомысленный, хотя в последнее время Гордон не настолько любит мрачные цвета, чтобы отказаться носить его. Теперь у него семь галстуков, все они в родных коробках, сложенных друг на друга и спрятанных в ящике его стола. Вдобавок к семнадцати, что висят дома, получается двадцать четыре. На Гордона и в самом деле слишком много всего завязано. Слишком много вокруг узлов. Но именно эти галстуки, эти дары, Гордон может надеть в особых случаях. Не во время политически значимых или освещаемых в прессе, а во время по-настоящему, наиболее важных, когда его жизнь будто висит на волоске. Он достаёт их, если вдруг и ему нужна рука помощи, поддержка, чтобы пережить следующие несколько часов. Галстуки, конечно, не сам Бэтмен, но, когда Гордон надевает их, почти чувствует, как старый партнёр прикрывает ему спину, присматривает за ним откуда-то со стороны. Ему достаточно этого ощущения, большего он и не просит. Если Гордону, как верит он, и правда понадобится Бэтмен, если корабль светлого будущего Готэма накренится, а им останется только молитва, надежда да горстка патронов; если возникнет крайняя необходимость — тогда Бэтмен придёт. Гордон говорит так себе, потому что не в силах представить себе альтернативу. И, возможно, раз Бэтмен до сих пор не вернулся, они всё же справляются со своей работой. Теперь галстуки стали чем-то вроде тотемов, талисманов на удачу. В такие дни, как сегодня, Гордон не единственный, кто хочет побыть суеверным. Его люди поглядывают на него прямо сейчас, когда он стягивает надетый галстук и заменяет его подаренным. — Неплохо, — замечает Монтойя и ухмыляется. — И к костюму идёт, — добавляет Стивенс. Гордон вспоминает чёрное на чёрном, которое на чёрном и ещё раз на чёрном, — сочетание так любимое подозреваемым дарителем. — Думаю, кем бы он ни был, у него есть вкус. В этот день языколомающая путаница трёхбуквенных аббревиатур заканчивается успешной совместной операцией. Объёмы незаконных поставок оружия и наркотиков тянут на десять с половиной миллионов долларов, а впридачу под арестом оказываются сорок два мафиози высокого ранга и члены их банд. В этот день комиссар Джим Гордон спасает жизнь агента DEA, и под вечер его доставляют в больницу с пулей в плече. В этот день он уговаривает свою жену, страдающую от чувства вины, дать ему второй шанс, последний шанс, прежде чем она отдаст своего мужа Готэму навсегда. В эту ночь он пишет две копии своего признания: одну — для Гарсии, когда Готэм будет готов узнать правду; а другую — чтобы быть озвученной с последней волей. На всякий случай Гордон готовится оказаться первым.***
Когда Джимми пятнадцать, он дарит папе молчание. Бэбс звонит из Кливленда, где Барбара присматривает новый дом. — «Амазон» тормозит, — говорит она, — но подарок я тебе отправила. Он до сих пор хранит у себя на столе открытку, которую она сделала в трёхлетнем возрасте. Сейчас та в рамке и потому больше не будет розового сияния на документах, которые Гордон пересылает Гарсии, хотя иногда то одна блёстка, то другая сбегают из-под стекла, чтобы проявиться, сверкая самодовольно, на сшивах страниц. — Не нужно было, — бормочет он. — А я считаю, что нужно. Ведь ты мой папа. Поздравляю с праздником, папочка! Я люблю тебя. — Я тоже люблю тебя, милая. Он прикрывает глаза от боли в груди. Джимми очень лаконичен, почти угрюм, словно не перерос бунт против родителей-наседок ещё пару лет назад. Теперь он молчалив, хотя Барбара рассказывает, что с друзьями Джимми вовсе не тихоня и очень даже любит пошутить. У него с сыном, похоже, больше нет ничего общего. Где-то по пути они растеряли способность говорить на одном языке. Гордон спрашивает, как дела в школе, и «Ничо так» слышит в ответ. Спрашивает о спортивных соревнованиях и учёбе. «Хм?» «А как твоя девушка?» — интересуется он и слышит, что она «Нормально». — Я люблю тебя, сынок. — Пока, — отвечает Джимми. После развода он ни разу не сказал отцу «Я люблю тебя». Ни разу. Гордон недавно вернул свой офис обратно в здание криминального управления, где может держать руку на пульсе ведомства и, что тоже не лишнее, оказаться подальше от цепкой руки Гарсии. Тот, кто шлёт ему галстуки, не испытывает от переезда никаких трудностей и не отстаёт ни на шаг. В этом году галстук синевато-серого цвета. — Эй, да это прямо под цвет ваших глаз! Миленько, — поднося галстук к его лицу, улыбается Монтойя, когда они вместе со Стивенсом послонялись вокруг, чтобы как раз подкараулить открытие подарка этого года. — Разве? — Вы никогда не смотритесь в зеркало? — хмыкает она. Он смотрится, но, как всегда, не настолько внимательно. Гордон надевает галстук, потому что тот выглядит лучше, чем нынешний, и потому, что ему очень нужна даже самая малая помощь, чтобы пережить праздник. Сегодня он должен быть хорошим отцом, но не имеет права, потому что так и не смог им стать. В этот же день его вызывают в Аркхэм, потому что Джокер умер, был убит собственным психиатром ударом в глаз. Её заковывают в наручники, а она всё улыбается дикой, застывшей улыбкой и не пытается оправдаться. Не то чтобы психиатру Джокера, учитывая обстоятельства, нужен был повод; тот — воплощённая первопричина. Был первопричиной. Гордон стоит над телом и смотрит на лицо, которое было бы красиво, не будь на нём шрамов, и думает с холодным изумлением: «Остался только я». — И кто теперь усомнится, что терапия не решает все проблемы? — с удовлетворением замечает Стивенс. — Он так и не сказал нам, кем был, как его зовут! — Главный врач Аркхэма — нервный мужчина, одержимый судебными исками. Он ходит с места на место, заламывая руки. — Что!.. Что они проставят в свидетельстве о смерти? — Его имя, — размыкает губы Гордон. — Джокер. В эту ночь он поднимается на крышу с бутылкой виски и поправляет разбитый сигнал, веря, что, возможно, именно сегодня, именно в эту ночь из всех ночей он снова услышит тот голос в темноте. И, если повезёт, будет пара секунд на один-единственный вопрос. «Он правда умер?» — спросит он. Или «Ты видел его?», или, может даже, «Как ты сам?» Никто не приходит, и он выпивает свой бокал в одиночестве, а затем выплёскивает другой на прожектор. За старые добрые времена.***
Когда Джимми шестнадцать, он дарит отцу пять слов. — Как твои дела? — спрашивает он в этот день по телефону. — Лучше, — отвечает Гордон. — Армейский корпус разработал временную подвеску для Восточного моста, так что его можно использовать, в ограниченных пределах, конечно. Главный госпиталь заработал в полном объёме, остались только Святой Франциск и Маймонид. — Как ты сам, пап? Гордон не знает, что ответить. — Мне не хватает его, — говорит он наконец. После паузы его сын откликается: — Мне тоже. Как только Готэм был открыт снова, они начали говорить, по-настоящему говорить, в первый раз за эти годы. Они будто незнакомы друг с другом, но Гордон привык выводить незнакомцев на разговор, а Джимми всё ещё его маленький мальчик — сейчас уже молодой человек, — который вместе со своей сестрой так и остались сердцем Гордона, вырванным из его тела и выставленным наружу. Гордон тянется к нему, как тянулся всегда, как всегда будет. И в этот раз Джимми откликается и возвращается назад. Они осторожны друг с другом, связь слаба, ведь они причинили друг другу боли много больше, чем ожидали бы, но сейчас всё по-другому. Они могут построить всё снова, если Джимми позволит. А Гордон умеет восстанавливать, практики у него предостаточно. Телефонная связь после наступления Освобождения (слово придумали газеты, не Гордон) временами прерывается, но звук чёткий. Звонки становятся секундами, вырванными у вечной загруженности, у голодных ртов всех тех дел, которые требуют внимания Гордона. Расчистка улиц. Размещение военных. Восстановление городского управления. Списки без вести пропавших. Он делает эту работу, потому что кто-то должен её делать. Его люди продолжают обращаться со всеми делами к нему, игнорируя его публичную отставку с той же упрямой настойчивостью, с какой они пережили пять месяцев в подземельях, битву на улицах, всю зиму в осаде. Гордон не может разочаровать их ещё раз. Готэму нужен работающий полицейский департамент — нужны герои. А департамент решает, что им нужен именно Гордон. И потому он остаётся. За пределами Готэма есть люди — политиканы, — которые продавили своим весом рассмотрение и принятие Акта Дента и которые хотели бы увидеть Гордона на скамье подсудимых. Едва ли не каждый день он жалеет, что ещё не там. — Ты хочешь в тюрьму? — спрашивает Джимми. — Не знаю, — отвечает он. — Возможно, я заслужил это за всё, что сделал, разве нет? В трубке тишина. — Ты только сделал то, что должен был, чтобы защитить всех. Ты и Бэтмен. Вместе. — Я люблю тебя, сынок, — говорит Гордон, как говорил почти каждый день с рождения Джимми. И в этот раз, впервые с тринадцатилетнего возраста, Джимми отвечает: — Я тоже люблю тебя, папа. Первая встреча сегодня с полковником Уориком, командующим миротворческих сил, восстанавливающих Готэм. Уорик — сдержанный и порядочный военный, хотя и несколько твёрдолобый, по мнению Гордона. С ним приятно работать. Уорик отвечает ему взаимностью с примесью благоговейного уважения, которое порой заставляет Гордона испытывать неловкость. — Конечно, они не выдвинут обвинений против вас, — удивляется пришедший вместе с Уориком военный судья-адвокат. — Что они могут вам пришить? Вы не принимали закона — приняли они. Всё, что вы делали, было абсолютно законным. — И вы герой, национальный герой. Лидер сопротивления, люди которого спасли город. Вы спасли восемь с половиной миллионов человек от ядерного взрыва. — Вот она, эта нотка в голосе Уорика. — Спас Бэтмен, а… — пытается сказать Гордон, но его прерывают. — Он не успел бы, если бы там не было вас. А судья-адвокат прагматично добавляет: — Обвинение против вас не будет выдвинуто в любом случае. Завтра должны объявить о вашем награждении Президентской Медалью Свободы, и с точки зрения политической последовательности в решениях было бы обескураживающим сразу после этого бросить вас за решётку. — А вы не знали? — Уорик удивлённо спрашивает, стоит ему взглянуть на Гордона. — Я же твержу вам: вы герой. Не испытывая ни малейшего желания говорить об этом дальше, Гордон сворачивает встречу. Здание криминального отдела стало штаб-квартирой всего полицейского департамента, именно тут решаются ключевые вопросы по восстановлению закона и порядка на улицах Готэма. Как и здание мэрии, как все здания, обжитые бюрократией и правительственными службами, во время Изоляции (снова слово газетчиков, не его) его распотрошили бродячие банды и подручные Бэйна. Почти всё в офисе Гордона, когда он впервые возвращается к своему столу, или растащено, или разломано, но ему никогда не нужно было слишком многое, чтобы делать свою работу. По-настоящему необходимы и незаменимы для него лишь воспоминания: пепельница Джимми, вся в блёстках открытка Бэбс, их фотографии. Галстуки. Узелки на нитях от него к другим. Работа по восстановлению утраченного занимает много времени, но самое сложное в уборке — начать её. Во многом помогли гражданские, добровольцы, лучшие из жителей Готэма, которые работали день за днём во имя «бравых парней Готэма», отдавших свои жизни за свободу города. Когда он приходит в уже работающий офис, чувствует себя почти как в старые времена. Здесь царят звонки телефонов и рабочая суета множества людей, знающих, за какое дело взяться первым, и понимающих важность своей работы. Гордон приветствует всех встречных по имени, пока идёт к себе, и кожей осязает пустоту за столами, где должен был встретиться взглядом то с одним достойным мужчиной, то с не менее достойной женщиной. — Джон? Поражённый, он сбивается с шага, не в силах поверить. — Комиссар. — Блейк выглядит оробевшим, у него в руках коробка с наполовину сгоревшими папками. — У меня было чуть-чуть свободного времени, вот я и подумал, что помогу немного. Гордон сжимает его плечо, молчаливо благодаря. — Вы только представьте! — встревает Стивенс и кивает на кабинет Гордона. — Как по графику. — Что? Монтойя усмехается: — Гляньте сами. Смерть, налоги и ваш тайный поклонник. Спорить готова, кто бы он ни был, его не было в городе, когда всё началось. Все трое вдавливаются в кабинет следом за ним, толкают друг друга, будто расшалившиеся щенки. Но когда Гордон видит коробку на столе, то думает поначалу, что над ним отвратительно пошутили. Почтовые метки на упаковке отличаются от тех, какие он видел в прошлые годы. «Готэм», — обычно гласили они. «Фирензе», — сообщает нынешняя. Дата отправки: неделю назад. — Как она попала сюда? — спрашивает он, потому что почта не работает и не будет работать ещё несколько дней. — Принёс посыльный, — пожимает плечами Стивенс. — Один из тех армейских. Похоже, что друзья у нашей отправительницы высоко сидят. В этот раз галстук тёмно-красный, благородного цвета, но на удивление жизнерадостный. Он нереальным видением скользит по дрожащим ладоням Гордона, а потом возвращает в действительность ощущением едва уловимого цепляния шёлка за шершавость мозолей. — Здорово, — говорит Стивенс. — А она умеет быть пунктуальной. — Или он, — хмыкает Монтойя. — Что ты заладил, что это «она»? Может, это парень. Не будь ханжой, Джерри. — О, Господи! И зачем я только представил?.. — А что происходит? — спрашивает Блейк, единственный, кто не в курсе. Держа галстук на ладони, Гордон представляет себе путь, какой тот проделал, чтобы оказаться здесь именно в этот день. Два детектива как раз раскрывают перед Блейком суть таинственной традиции, которая началась уже бог знает когда. Он чувствует, как время от времени любопытный взгляд Блейка скользит по его лицу, но не поднимает взгляда. — Приятно знать, что некоторые вещи не меняются, — подытоживает Стивенс, когда они заканчивают рассказ. — Хм, — задумывается Блейк, — «Фирензе». Это же Флоренция, так? Италия? — Он отлично пойдёт к вашему костюму, — кивает Монтойя. — Помочь надеть? В этот день Гордон невольно улыбается, улыбается впервые и по-настоящему за, насколько он может помнить, несколько недель. В этот день он чувствует счастье, истинное счастье, впервые с того момента, как развалилась его семья. — Пусть так и будет, — говорит он, освобождая себя от того галстука, что надет на нём. — Пусть единственными петлями на наших шеях будут те, которые мы сами захотим затянуть. — Кстати говоря, я же совсем забыла. С Днём отцов тебя. — О, точно, — восклицает Стивенс под озадаченным взглядом Блейка. — С праздником, Джимбо! — Спасибо, — отвечает Гордон, красный шёлк скользит вокруг воротничка, придавая голосу уверенности. — Теперь это и правда праздник.Конец
_________________________ Примечание: Упомянутые в тексте и относящиеся к вселенной аббревиатуры: ATF — Bureau of Alcohol, Tobacco, Firearms, and Explosives (Бюро контроля алкоголя, табачных изделий и огнестрельного оружия) DEA — Drug Enforcement Administration (Управление по борьбе с наркотиками) GPD — Gotham Police Department (Полицейский департамент Готэма) MCU — Major Crimes Unit (Главное управление по борьбе с организованной преступностью; криминальный отдел, криминальное управление)