Руки разрушающие- руки творящие

Когда тебя режут пополам цепной пилой — это должно быть очень больно. Даже если ты ничего не чувствуешь ниже пояса вот уже не первый цикл. К счастью для Тавроса, вся боль расчленения прошла мимо него, ведь в этот момент он спал. Не то, чтобы это обстоятельство могло спасти его в нормальной жизни, но те сны, которые видел он и его спутники отличались от тех, которые обычно мучают ночами среднестатистического тролля. Так что Таврос был счастлив: хотя бы в этом он не походил на «среднестатистического тролля». К сожалению, это была единственная причина для счастья, ибо боль обходила его стороной только пока он, ничего не подозревающий, колесил пространство грез. Когда он очнулся впервые, все, что он мог осознать, был ЖАР. По ощущениям, он лежал на раскаленном полуденным солнцем камне в знойной пустыне. Не то чтобы он мог определить по температуре поверхности под ним, что солнце было полуденным, просто ее поверхность настолько жгла участки кожи, соприкасающиеся с ней, что оно или должно быть в самом зените или их было несколько. В общем, выполняют они свою работу со всем доступным безжалостным газовым гигантам усердием. Нужно было осмотреться, поэтому маленький, смелый паренек-вьюнок собирает свою крохотную, но такую прочную решительность, и пытается открыть глаза. У маленького, смелого паренька-вьюнка это не получается. Закисшие веки склеили ресницы вместе, но маленький, смелый паренек-вьюнок не намерен сдаваться. Он собирает в свой кулак такую крохотную, но такую прочную решительность и предпринимает еще одну попытку. И у маленького, смелого паренька-вьюнка это получается. Он страшно собой гордится. Первое что он выясняет — солнце все же одно, и оно палило своими слепящими лучами точно сверху, выжигая сетчатку глаз. Судорожно глотнув воздуха, тут же подавившись им и закашлявшись, он никак не мог понять, как оказался здесь. Пальцы заскребли по поверхности камня, паника начала накатывать волнами на одурманенный температурой разум. Таврос рванул корпус вперед, но что-то тут же опрокинуло его обратно, придавливая плечами к горячей поверхности. По барабанным перепонкам ударил вскрик, который доносился со стороны его ног:  — Угомони его! Я не потерплю, если он расплещет еще больше этой грязной крови в моей мастерской! Таврос скосил полу ослепшие глаза вниз, чтобы понять, кто говорит. Но это было бесполезно, перед глазами все плыло, а солнце освещало только его тело, погружая весь остальной мир в непроглядную тьму. Но зато он смог разглядеть кое-что другое. Плюющая в него белым светом звезда освещала не все его тело, а только ту часть, что имелась у него в наличии сейчас. У Тавроса исчезла нижняя половина тела. На месте, где должны были находиться его таз и ноги, была только лужа бронзовой крови. В мозг помчалась новая порция паники, которой он готов был с радостью отдаться, как позади него прозвучал голос:  — Не смотри туда. Постарайся…просто заснуть. Нитрам не понимал, как можно уснуть в такой ситуации, доброго куска его плоти нет! И этот кусок хоть и был бесполезный, но все же родной и любимый. Он не успел закончить мысль и отдать бразды правления своим оставшимся в наличии телом истерике, которая грозилась вскоре поглотить его. Потому-что Таврос почувствовал БОЛЬ. Она прострелила быстро, от затылка до… того места, где у него находился теперь конец себя. Окутывая огрызок его тела терновыми ветвями, листья их стягивали его плоть, загоняя шипы под кожу и, казалось, царапали ими кости. А корни этого монстра, по ощущениям, расположились именно там, в самом эпицентре его растерянности и пустоты. Его ногах. Таврос уже открыл рот настолько широко, что надорвал уголки губ. Запрокинул голову назад так сильно, что ударился затылком до ярких вспышек в зрачках, и желал только выпустить всю эту пожирающую его нутро агонию через крик. Но его глаза накрыла холодная узкая ладонь, и он вновь провалился в спасительный мрак. Второе пробуждение было ничуть не легче первого. Над его существом все еще царствовали жар и ее величество боль. Но сознание уже прояснилось настолько, что он смог понять: жар попадает в него не из вне, а вырабатывается его собственным лихорадящим телом. Солнце над ним, это свисающая с потолка лампа, а камень — полированная, металлическая поверхность стола. И она была полностью залита бронзовой, вязкой жидкостью. Его кровью. Воспоминания его прошлого пробуждения всплыли в сознании. И он, резко приподняв голову, устремил взгляд перед собой. Но как он не надеялся, так и не увидел своих нижних конечностей. Но зато, увидел пару сильных, перевитых сеткой бледно-синих вен рук в черных перчатках без пальцев, которые копошились в проводах, тянувшихся из его потрохов.  — Таврос, — позвала его темнота по правую от него сторону и сжала его руку. Он перевел взгляд на нее и увидел узкую ладонь с длинными, изящными пальцами, обернутую вокруг его кисти в крепком захвате. Это была одна из пары тех самых ладоней, которые прижимали его к столу в прошлый раз. «Слишком много рук вокруг него», — промелькнула мысль в голове. Он проследил от чужой кисти, постепенно вырывая у мрака, узкое запястье с черной каемкой рукава, дальше по плотной ткани одежды, так же замазанной кровью, как и все что он видел до этого, до локтевого сгиба. После него, до хрупкого предплечья и дальше по плечу, стрелке ключицы, длинной шее к продолговатому лицу с изумрудными губами. Канайя. Канайя здесь. Канайя держит его за руку и смотрит на него запавшими и уставшими глазами.  — Постарайся, не шевелиться, Таврос, — произнесла Марьям немного хрипловатым голосом. — Скоро это закончится, и все будет хорошо, — произнесла она, выдавив из себя немного вымученную улыбку. Что кончится и что будет хорошо, Нитрам не совсем понял. Но постарался послушаться тролля, ведь Канайе он доверял, она не была так зла к нему, как остальные. Да. Ее он послушает. Он опять перевел взгляд на руки в перчатках, откидываясь на стол и пытаясь перебороть скручивающие его тело спазмы боли. Руки в перчатках все еще копались в проводах и железяках, выходивших из тела Тавроса, но теперь в одной из рук был инструмент, который закручивал какие-то детали поверх каркаса венчавшего неровный срез его таза. Потом он перевел взгляд выше и выхватил в поле зрения длинноволосую голову со стрелками рогов, склонившуюся над всей конструкцией. Один рог прямой и самоутверждающе направленный вверх, второй по-хулигански сломанный. Он уже было хотел спросить у Эквиуса, что он делает и может ли он остановить боль, но вспомнив слова Канайи и, чуть не захлебнувшись кровью, передумал. Он не будет спрашивать, раз Канайя сказала, что все хорошо. Даже если Эквиусу он доверял намного меньше Марьям, он все равно не спросит. Он попытался отвлечься, сосредоточив взгляд на лице Эквиуса. Оно (и почему Таврос не удивлен?) было забрызгано его кровью. Именно из-за этого, как подумал Нитрам, у Заххака были так презрительно искривлены губы и нахмурены брови. Обида кольнула где-то под ребрами. Эквиус помогает ему. По крайней мере, Таврос надеялся, что он помогает. Но все-равно продолжал испытывать к нему презрение и брезгливость. Нитраму показалось, что он сейчас расплачется от жалости к себе. Слишком много, враз, свалилось на его несчастную рогатую голову. Он порадовался, что ему не видно глаз Эквиуса за потрескавшимися очками, иначе он бы точно не удержал этот поток влаги, и бог знает, чего еще, в себе. Он с горечью зажмурил глаза пытаясь успокоиться и убедить себя, что он к такому уже привык и что нечего тут расстраиваться. На лоб опустилась мокрая ткань. Канайя утирала с его лба выступившую от напряжения испарину, Таврос попытался улыбнуться ей, но, кажется, у него это не вышло. Голову посетила мысль, что полотенце изначально предназначалось для Эквиуса, так как Марьям потянулась промокнуть и его лоб тоже. Но для этого ей бы пришлось отпустить руку Нитрама. Но тот, сообразив это, вцепился в нее со всей силой, что давал ему страх и безысходность. Видимо, этих чувств было очень много, потому что зеленокровка болезненно вскрикнула и вскинула взгляд на лицо Тавроса. Он уже хотел было извиниться и объяснить, что если Марьям отпустит его руку, то он просто разлетится на тысячи кусочков чувств и эмоций, что раздирают его сейчас и держаться вместе только благодаря ее крепкой ладони, но никак не мог подобрать слова, раскрывая и закрывая в панике запекшиеся губы. Видимо, она прочла это в его воспаленных глазах, потому что опустила полотенце из второй руки и положила ее сверху на первую, успокаивающе сжимая и подарив ему еще одну вымученную улыбку. Волна облегчения и благодарности прокатилась по натянутым до предела нервам, выступая капельками влаги в уголках глаз. Он обязательно ее отблагодарит, когда все закончится, сделает все с его крохотной и прочной решительностью, чтобы показать, как он признателен ей за все. Но это, когда он сможет хотя бы понять, что с ним происходит. Нитрам глубоко вздохнул, усилием воли заставляя себя расслабиться, думая о золотых монументальных сводах Проспита, о ветре, что бьет тебе в лицо, когда ты маневрируешь между его шпилями и подвесными мостами, о удивленных и возмущенных лицах его жителей, когда ты на скорости проносишься мимо. И так, сам того не заметив, он опять окунулся в забвение. Третье пробуждение полностью отличалось от двух прежних хотя бы тем, что раздражающая зрение лампа была выключена, а тело не было похоже на медленно запекающийся стейк. Вообще, откровенно говоря, было даже немного прохладно, но Таврос воспринял это скорее, как благо чем, как что-либо еще. Так же исчезла измазывающая все кровь. Скорее всего, Эквиус кинулся ее стирать тут же, как закончил делать то, чтобы он там не делал до этого. Встрепенувшись, Таврос посмотрел на «чтобы там не делал» Эквиус и увидел кусок, почти, цельного серебристого метала на месте, где раньше был его таз. Нитрам тяжело вздохнул, попутно радуясь, что он может это делать уже не принимая особых усилий, не понимая какой целью, задавались Канайя и Эквиус, когда делали это. Хотели избавить его от балласта парализованных ног? Тогда зачем надо было так мудрить, кромсая и перешивая заново его тело? Не легче, если им это уже взбрело в голову, было бы просто отрезать его ноги по бедра? Он с раздражением откинулся обратно на спину, начав озираться по сторонам. Тут Таврос подавился еще одним тяжелым вздохом, повернув голову налево и увидев пару серебристых роботизированных ног, которые лежали на одном из многочисленных столов Заххака, какими в хаотичном порядке была заставлена мастерская. И которые были захламлены всяким мусором, в основном состоящим из поломанных луков со стрелами и запчастей различных роботов, так же кое-где были видны милые заварнички и чашечки с горстками сахарных кубиков, которые, видимо, притащила сюда Непета. Нитрам запрещал себе радоваться, запрещал надеяться, что это для него. Мало ли для чего Эквиусу эти ноги, может они для очередного робота, которого тот через время опять жестоко поломает, или для Арадия-бота. Но сердце чувствовало… Они его, для него. Внутри запульсировало от восторга и радости. Из горла вырвался приглушенный всхлип.  — Как же… -пробормотал еле слышно Таврос. Рука схватилась за грязную футболку на уровне груди, сминая ткань до жалобного треска. Нитрам пытался пересилить себя и позорно не разреветься. Закусив зубами губу и разрывая, без того пострадавшую, кожицу до крови. Он смотрел мутным от влаги глазами на ноги.  — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожа… — Он не знал кого и о чем просит. Мысли скакали как стадо потревоженных феебыков. Нитрам так и продолжал бы бормотать свою странную молитву, если бы не услышал механическое шипение отъезжающей двери мастерской. Не совсем понимая самого себя, Таврос резко прекратил бубнежь и поспешно прикрыл веки, притворяясь спящим. Свои собственные мысли выбили его из колеи, и он не смог придумать ничего лучше. Послышались тихие твердые шаги, они прошли от двери мимо стола, на котором лежал Нитрам, ненадолго там застыли и пошли от него вправо, примерно туда, где стоял стол с ногами. Когда шум шагов утих и наступила тишина, Таврос нерешительно приоткрыл один глаз и посмотрел в ту сторону. Взгляд наткнулся на высокую и осанистую фигуру Эквиуса, застыв на его спине. Кожа Заххака была влажной, ткань одежды прилипла к ней. Синекровный тролль вытирал полотенцем волосы, разглядывая что-то на экране компьютерной станции. Маленький и уже не очень смелый паренек-вьюнок, уже не таясь, открыл оба глаза и пытался найти свою крохотную и, он на это надеялся, твердую решительность, чтобы задать рикошетящий от стенок черепной коробки вопрос. Он набрал в легкие побольше воздуха и замер в растерянности, напоровшись на свое несчастное отражение в раскосых глазах, с залегшими под ними хронически, яркими синяками. Вопрос выскользнул и опустился скомканным листом вниз. Два тролля жгли сетчатки глаз друг друга в звенящей тишине. По ощущениям, они стояли так почти вечность, на деле — пара ничтожных секунд. Наконец-то, один из троллей опомнился и, тушуясь, опустил взгляд на ключицы второго.  — С-с-сп-спас-спаси… — спотыкаясь почти на каждой букве, попытался выговорить он.  — Мне не нужна благодарность от низшекровки, она оскорбительна, — перебил тихий голос его оппонента. Таврос резко вскинул голову. Он потерян, обескуражен, смущен. Он выбит из колеи видом Эквиуса, лицо без уже привычной пары очков казалось чужим и незнакомым. Он не знал, как вести себя с этим троллем с благородной снисходительностью в радужке и тихо рокочущем, прирученным, бешенством в зрачках. Хотелось попросить Заххака, чтобы он надел очки обратно. Но Нитрам не решался, как и не решался хоть что-то сказать. Зато он решился оставаться потерянным, обескураженным и смущенным. Решимость паренька-вьюнка хоть и прочная, но крохотная. Таврос продолжал мяться, силясь понять, что ему говорить или делать. А Эквиус не собирался помогать ему собраться, просто стоял там, в полумраке мастерской, и молча прожигал в Нитраме отверстия. Складывалось ощущение, что он может и намерен стоять так вечно. Бронзовокровный тролль, открывая и сразу же закрывая рот, бестолково метался взглядом по всему, до чего мог дотянуться, пока не остановил его на предметах, что больше всего занимали его разворошенный разум. Взгляд приклеился к ним намертво. Заххак, заметив это, следил за его траекторией и тоже смотрел на робо-ноги. Потом опять перевел взгляд на Тавроса.  — Они еще не настроены, — Таврос вздрагивает, удивленно взглянув на высшекровку. Он, оказывается, за такое короткое время успел забыть, где он и почему тут находится, завороженный бликами от тусклых ламп на поверхности метала. За время их созерцания он впал в легкое медитативное состояние, а теперь опять посмотрел на Заххака и начал нервничать. — Чтобы их закончить мне потребуется еще несколько часов… — Тем временем продолжал синекровный тролль. Нитрам растерянно слушал, но не мог понять: Эквиус рассказывал это потому, что Нитрам так пристально смотрел на ноги или все же потому, что они предназначались Тавросу? Он очень надеялся, что по второй причине. Он неврастенически закусил губу и сжал кулаки, все же решаясь вновь посмотреть Эквиусу в глаза, немо прося взглядом, хоть как-то намекнуть, подтвердить его догадки. Эквиус остался равнодушен к немым мольбам, продолжая монотонно и тихо загружать Нитрама информацией, однако голос его стал немного раздраженней:  — … Это была не моя идея, и я скорее из милосердия прикончил бы тебя… Но меня попросил Хайблад, поэтому будешь выражать свои жалкие благодарности ему… И я надеюсь, что они будут СИЛЬНЫМИ. Тугой твердый комок сворачивался у Тавроса в груди, скручиваясь и ожидая своего времени. От напряжения его начало потряхивать. Заххак, тяжело вздохнув, решил смилостивится над ним зло выплюнув:  — Установка их на тебе произойдет в два этапа: сначала я закреплю их в пазах, а потом… — что будет потом, Бронзовокровный тролль уже не слышал. Твердый комочек Надежды взорвался, разбрасывая осколки облегчения и счастья во все уголки тела. Оглушая. Он обрывками читал по губам Заххака что-то о подключении нервных окончаний, о том, что чтобы начать ходить потребуется много времени и сил, что-то о выводной системе, но все это проносилось мимо него. Таврос видел, как злится Хайблад тем, что его не слушают, начиная потеть, но несмотря на это голос его оставался тихим и размеренным. Он был так счастлив, что готов был разрешить Эквиусу избить его до полусмерти. Хотя не то чтобы он мог помешать этому, даже если бы захотел. Синекровка, видимо, поняв тщетность попыток донести что-то до Нитрама, громко фыркнул. Резким движением попытался включить лампу над столом, но из-за раздражения движение получилось слишком сильным (СИЛЬНЫМ! Поправил голос в его голове) и конструкция сломалась. Таврос смотрел, как Заххак со злостью скидывает со стола все, кроме роботизированных ног, шумно достает испод него инструменты и в полумраке упрямо садится настраивать технику. Паж Дыхания смотрел между его сведенных лопаток и, сквозь душащее его счастье, надрывно на выдохе произнес:  — Спасибо Эквиус. Получилось едва слышно, Таврос подумал, что Заххак вообще не расслышал его. Тот так же невозмутимо продолжал шуметь инструментами. Но через несколько секунд он замер на мгновенье, и его голова еле заметно качнулась вперед, а после он продолжил так же сосредоточено работать. Нитрам устало улыбнулся, мысли враз сделались вялыми и неповоротливыми. Он зубасто зевнул, подумав, что надо бы написать Канайе и поблагодарить ее. О! А также Гамзи, это ведь он попросил Эквиуса помочь? А еще обязательно рассказать все Вриске, вот она удивится…  Так, не заметив этого сам, он ушел из реальности в четвертый раз. Но этот раз был легким и теплым. Под веками вспыхивали золотом шпили Проспита. Маленький паренек-вьюнок готовился решительно ступить в новую реальность на своих новых ногах.