Быть может, привыкли?

Об этом догадывались многие, но вмешиваться не рисковали. Видя, как он в который раз еле передвигает ногами, они просто отворачивались, стараясь сделать вид, будто бы они ничего не знают и не понимают. Когда он выходил из какого нибудь незаметного кабинета побитый, с потухшим взглядом, все они просто шугались его, шепчась вслед. Но никто не знал, что каждый раз он заставлял себя идти вперед лишь потому, что ему было куда пойти. Его ждали. Он был нужен. Когда ты отвергнут обществом, остается только найти себе подобных, если не хочешь сдохнуть как собака. Вот и он нашел. Парня, с глазами мудреца и десятками шрамов. Приходя к нему, зализывать раны, он мог подолгу сидеть в его каморке, слушая хрипловатый голос, и наслаждаясь каждым моментом. В темной комнатке никогда не бывало посторонних. Лишь они. И с каждым разом минуты, проведенные в их маленьком мире, становились всё драгоценней, бесценней. Бывали моменты, когда, накладывая очередную повязку, он спрашивал его, не хочется ли ему мести? Тщательно продуманной и холодной, бесподобной в своей жестокости. Тогда, поднимая глаза к потолку, он улыбался как ребенок, беззаботно болтая ногами, но так ничего и не отвечая. Он мечтал. Но не о мести. И именно в такие моменты, он смотрел на него взглядом старика, задумчиво водя рукой по своим шрамам. Он ещё помнил время, когда их не было на его теле, и когда он тоже ещё умел так же беззаботно улыбаться, болтая ногами. И он бы многое отдал за то, чтобы снова научиться. Но он слишком туго затягивает повязку, после чего раздается негромкое шипение, выводящее его из мира грез. Спеша всё исправить, он что-то бормочет себе под нос, стараясь не замечать как бьется сердце в груди. Что заставляет их раз за разом повторять этот ритуал? Почему один всё время приходит в эту каморку, а другой никогда не отказывает ему в помощи? Может быть, потому что привыкли. А может быть потому, что каждый раз, зализав раны, он смотрит своими наивными голубыми глазами в мудрые зеленые, и мягко улыбнувшись, проводит ладонью по щеке, испещренной шрамами. Он пододвигается ближе, и теперь уже губами чувствует каждую неровность. Миллиметр за миллиметром, тело к телу, непозволительно близко, жарко и потно, до последнего вскрика. Они не знают, что между ними. Один просто приходит зализать раны, другой всегда ему помогает. И секунды, проведенные вместе, в их убежище, с каждым разом становятся всё драгоценней, бесценней...