Внезапно, или Промах Кисегач

Название: Внезапно, или Промах Кисегач Автор: Linuxik Фэндом: Интерны Жанр: романтика, юмор Размер: мини Саммари: Кисегач накосячила. Как отреагирует Быков? Комментарий: по хронологии где-то в районе серии про кому Быкова. Предупреждения: возможно, к концу небольшой ООС Быкова. Возможно, сопливо и банально. Статус: закончено _____________ Уставившись в одну точку, Кисегач сидела за столом у себя в кабинете и машинально стучала ногтями по столешнице. Некстати менялась погода. Уныние оседало на поверхностях желтым налетом. Вокруг было тихо и мрачно. Даже Вера по непонятным причинам задерживалась. Не политые цветы понуро свесили листья. — Мамуль, а ты чего в темноте сидишь? — откуда ни возьмись, нарисовался Глеб, включил свет и плюхнулся на стул для посетителей. Настя тяжело вздохнула: — Накосячила я. По-крупному, — ей впервые за год захотелось покурить. — С отчетами что ли? — вкрадчиво спросил Глеб. Она отрицательно покачала головой. — Даже не знаю, как тебе сказать, — в её глазах плескалось сожаление. — Машину поцарапала? — Глеб занервничал. — Не переживай, КАСКО все расходы покроет, в сервис сдадим — будет как новая. — Машина в гараже. Тут другое… — она снова замялась. — Мам, да что случилось? — обеспокоенно допытывался Романенко. — Я беременна, — почти выкрикнула Настя. Тон вышел истеричным. — Чего? — не поверил собственным ушам Глеб. — Брат у тебя будет или сестра, — отчеканила Настя. Глеб долго молчал, гипнотизируя мобильник, на экране которого кто-то бил зеленого человечка кувалдой по голове. — Я все слова забыл от шока... Что там надо сказать? А… Поздравляю! — Брось ты. — Вообще, правильно, что не стали тянуть... — подбодрил скорее себя Глеб. — Странно, что Быков меня ещё не подколол по этому поводу. Уже одиннадцать утра и ни одной шпильки! Кисегач вопросительно вскинула бровь. — Ну, например, мой сын вырастет не чета тебе — настоящим ученым, а не мишкой кала. Его и академику Таланову будет показать не стыдно… — Опять ты за старое! Ну сколько можно?! — Настя стукнула ручкой по столу. — Прекрати, Глеб, мне не до шуток. Ты понимаешь, что это катастрофа? — Мам, да прекрати ты! Катастрофа случилась, когда вы съехалась, а это… — в голосе сквозила нервозность, — так, мелкие последствия. Он начал наворачивать круги по кабинету. Ему казалось, что он куда-то падает и никак не может за что-то зацепиться, чтобы снова обрести землю под ногами. — Осложнения по беременности какие есть? — спросил он машинально. Внезапное обстоятельство его сильно напрягало. В душе зарождалась паника. — Вроде, нет. Главное осложнение — Быков ещё не знает. — Хм, — только и сумел выдавить Глеб. — Не представляю, как ему сказать. Ты же знаешь Андрея, он слышать не может про семью и все такое. Прямо бесится. — Беда, — скопировал знакомые интонации Романенко. — Глеб, не паясничай! — Ладно тебе, мам. Дай пошутить-то, — он улыбнулся. — Вспомни, как отцу сказала, так же и Быкову скажи. — Дело в том, что твоему отцу не я сказала. — А кто, бабушка? — Быков. Глеб стукнул ладонью по столешнице. — Быков! Быков! Тебя ещё от него не тошнит? — он криво улыбнулся, поняв, насколько двояко прозвучала его аллегория. — Мама, вы сколько лет с Андреем Евгеньевичем знакомы? Мне казалось, он в конце института замаячил… — Понимаешь, я тогда на первом курсе училась. С Андреем познакомилась, мы встречаться начали, а потом его бывшая нарисовалась, я и психанула. А отец твой оказался рядом. Ну… в общем… забеременела. — И? — Я Быкову созналась. Он, конечно, орал, как павиан во время спаривания, разгромил бабушкин буфет, разбил стулом окно, но предложил руку и сердце. — Это с чужим ребенком-то? Глеб не верил своим ушам: Быков уже тогда был на многое готов ради его матери. — Я долго тогда думала и решила, не буду ломать ему жизнь. Наивно полагала, что уживусь с твоим отцом — стерпится, слюбится. Сказала как есть Андрею. Тогда он пришел к Вите и потребовал, чтобы тот немедленно на мне женился. Года два мы пытались притереться, вроде налаживалось, Андрюха тоже женился. А потом я узнала, что у Виктора появилась другая, ну и… — она замолчала, заметив, что Глеб впал в прострацию. Да и ей самой было больно. Много лет прошло, да и любви не было, но каждый раз Настя вспоминала то время с горечью. Измена — это гадко, и любые разводы — это тяжело. — Теперь я совсем ничего не понимаю. Раз он в той ситуации готов был жениться на тебе, то сейчас-то чего ты боишься? — Лет много прошло. У него брак не сложился, у меня с твоим отцом не вышло. Сложные мы люди, отношения у нас не простые. Страшно мне. Сейчас Настя видела в Глебе скорее друга, чем сына. Он взрослый, самостоятельный, начал проявлять инициативу в работе. Она прекрасно знала, что его отношения с Андреем, как тонкая ниточка, дёрнешь — и разрыв. — Хочешь, я сам ему скажу? — Нет! Обещай, что пока никому не скажешь. — Никому-никому, как в детстве? — Никому-никому, сынок. *** В терапевтическом отделении дела шли своим чередом. Рита ковырялась на посту, пациенты прогуливались по коридорам, санитары гремели биксами. — Романенко, ты чего такой кислый? — жуя бутерброд, поинтересовался Лобанов. — Тошно мне. — Тебя что, опять Алиса бросила? — Дебильная шутка! — поправляя халат, сказал Глеб. — Уже год как не смешно. — Согласен. Но отвлекло же? — Я мимо детского отделения проходил, видел, как мать с какой-то девочкой возилась. Хреновый я сын, Сёма. — Не могу не согласится, — Быков пулей влетел в ординаторскую и начал что-то искать в папках. — А вы сделайте лучшего, Андрей Евгеньевич! — переходя в наступление, ответил Глеб. — Уверен, ваши живчики — первоклассный материал! — на грани фола парировал Романенко. Семен налил в чашку еще кипятка и молча продолжил наблюдать за начинающейся перепалкой. — Романенко, если мне не изменяет память, — Быков влез на маленькую стремянку, копаясь в стеллажах, — Алиса тебя полностью устраивала, так устраивала, что ты жениться был не против, а она, если, конечно, её мать не врет — моё творение, — Быков гаденько улыбнулся и в мгновение ока оказался у компьютера. — Как же ты с этим ужааасным смирился? — открыв бумажник, Андрей продемонстрировал фотографию дочери: — По-моему — класс! — Девочек воспитывать проще… — затянул Лобанов. — Оля вот о дочке мечтает… — но его никто не слушал. — А ты Глеб, когда Варя байки травила про залет, кого хотел? — закончил мысль Семён. — Как-то не думал… — Глеб растеряно начал собирать в стопку медкарты, валяющиеся на столе. — Не сомневался, — Быков все же отыскал нужную папку, достал рентген и поднял его к свету, — не думать — это твоё первородное состояние. Исток! — А чтой-то вас так заинтересовала тема детей? — Глеб заметил, как на лице начальника проскочил испуг. — Не пугайтесь, дедом вы станете не скоро. — Романенко, при слове «дети» мои ладони непроизвольно сжимаются в кулаки и также непроизвольно летят в сторону раздражителя. Не смей произносить это слово вслух! — Что нельзя произносить вслух? — вошла Кисегач. — Иванов из 5 палаты на вас жалобу написал. Чего расселись, у вас там приемная битком, а вы тут лясы точите. Живо работать! — Слово «дети». Ненавижу. Без аргументов, — буркнул напоследок Быков и пулей вылетел за дверь. Настя изменилась в лице. Сбывались самые худшие её предположения. Быков заставит её сделать аборт или ещё хуже — спихнет с лестницы, имитируя несчастный случай… Все эти бредовые мысли за секунду пронеслись у неё в голове. Кисегач вопрошающе посмотрела на сына. — Будто ты не знала, с кем связываешься, — Глеб развел руками. — Лобаныч, пошли батрачить. Не переживай, мам, всё образуется… *** Пациент Иванов оказался из разряда тех, кто считает, что ему обязаны выделить отдельную палату и кормить ресторанной едой. Никакие аргументы его не устраивали. Настроение Глеба опустилось до отметки минус ноль. Он назначил нерадивому обнаглевшему больному клизму и позвал Семена на перекур. — А чего Анастасия Константинова сегодня такая мрачная? Случилось чего? — спросил обычно непроницательный Лобанов, направляясь с другом в курилку. Под лестницей было холодно и стоял затхлый воздух. Забитая подзавязку пепельница выбивалась из общей стерильности больницы. На стене так и висел план эвакуации при пожаре со стрелочками, ведущими в морг. Лампа дневного света противно мигала. Не хватало только Черноус с огнетушителем. — Беременна она… — с обреченностью в голосе произнес Глеб. — Мама просила не говорить, но сил нет. Тошно, — он был очень расстроен. — Охренеть, Романыч, — только и смог выдавить Семен. Они продолжали курить в полной тишине. — Теперь тебе точно житья не будет, — повествовательно сказал Лобанов. — Спасибо, Сёма, утешил, так утешил! Вот мне теперь совсем не грустно. Дверь противно скрипнула, и перед ними предстал их начальник. — Что-то лица у вас тусклые. Кого благодарить? Не уж то Иванова? — Это… — замялся Лобанов, — ну, я это… поздравляю вас! — Заткнись, Семён, — Глеб с такой силой пихнул его в бок локтем, что у Лобанова упал пепел с сигареты. — Так-так-так, — тут же зацепился Быков. — Говори быстро, не то тебя разговорю уже я, только другими методами. Негуманными, — Андрей растянулся в гадкой улыбочке, но при этом внимательно вглядывался в лицо Лобанова. — Мы на дневной обход пошли, Андрей Евгеньевич, — взяв под локоть друга, попытался выкрутиться Глеб. — Стоять, гадёныши. Пять дежурств развяжут языки? Ребята молчали. — Десять? — Хватит нас стращать, вот ваш ребёнок скоро родиться — его и стращайте. С этим и поздравлял, — бросил Лобанов. — Пойдём, Романыч. — Лобанов! — только и успел произнести Романенко, как Быкова уже умчался вверх по чёрной лестнице. За несколько пролетов, которые Быков преодолел в считанные секунды, перед глазами у него пронеслось полжизни: вот он видит Настю с Виктором и до боли сжимает кулаки, вот его дочь делает первые шаги, а в следующем воспоминании маленький мальчик вылезает из-под стола во время общего больничного собрания. Он вспоминает, как из-за сложного больного он опоздал на выпускной в саду у дочери, как жена, обливаясь слезами, просит его уйти и никогда не возвращаться… — И когда ты мне собиралась сказать? — прямо с порога выплюнул Андрей. По горящим глазам Быкова Настя сразу поняла — он узнал. — Глеб проболтался? Вот засранец… — Лобанов проговорился. Ты меня за идиота держишь? — тихо, почти зловеще произнес Андрей. — Я боялась сказать. Понимаешь? Быков молчал. Кисегач возила ручкой в органайзере, выводя хаотичные узоры. Она видела, чувствовала кожей, что Быков очень зол; он не поймет, не примет, уйдёт. Не так он должен был узнать… — Ты УЗИ сделала? — будничным тоном спросил Андрей, как спросил бы любую из беременных пациенток. — Нет ещё, только кучу тестов, — она схватила лежащую перед ней полоску и протянула Андрею. — Срочно идём, — он схватил её за запястье. — Врага нужно знать в лицо. Настю охватила паника. Она знала, что Быков всячески избегает серьезных отношений, а ЗАГС и кольца вызывают у него идиосинкразию. Он никогда не заговаривал о ребенке. Видит Бог, она не специально забеременела. — Кисегач, что ты расселась? Каждая минута на счету… Лифт никак не приезжал. Бешено сверкая глазами, Быков коршуном понесся вниз по лестнице, таща за собой Настю. Сотрудники недоумённо переглядывались, не каждый день можно было увидеть картину, как несгибаемую Анастасию Константиновну куда-то тащат, да ещё и прикрикивают. Андрей с ноги распахнул дверь тридцать пятого кабинета. Новенькая узистка Галина Аркадьевна вздрогнула, чуть не выронив из рук чашку. — Не время чаи гонять, у нас катастрофа… — он мигом расправил новую простынку. — Освободите кабинет на пятнадцать минут, — скомандовал он. — А ты понимаешь, куда надо смотреть? — недоверчиво поинтересовалась Настя. — Лично я в этом полный ноль… — она пожала плечами. — Ну… — он почесал затылок, — Галина, — он пригляделся к бейджу, — Аркадьевна, у Анастасии Константиновны возникли кое-какие сложности и ей необходимо… — Жене спонсора УЗИ брюшной полости сделать? — Нет, — он вытер губы. — Галина, мне самой нужно сделать УЗИ, — сказала она ровным тоном, — и кое-что проверить. — Конечно, — врач дежурно улыбнулась. — Вам сделать вагинальное УЗИ или абдоминальное? — Абдоминальное… — только сейчас она поняла, что подобные вещи надо было делать вне клиники. Субординацию нарушать ей крайне не хотелось. К тому же новость о том, что она беременна, со скоростью света разлетится по больнице и будет обсуждаться всеми и вся. — Да, вы идите, Андрей Евгеньевич, мы с Галиной Аркадьевной дальше как-нибудь сами. — Нет, Анастасия Константиновна, — заартачился Быков, — Андрей Евгеньевич не хочет уходить. — Но… — попыталась возразить узистка, но Быков её перебил: — Никаких «но», — было очевидно, что спорить с ним бесполезно. — Раздевайтесь по пояс, ложитесь на спину; как будете готовы — позовите, — Галина тактично вышла. — Быков, — зашипела Кисегач. — Настя, снимай панталоны, не время сейчас пререкаться. — Ты дурак? — она поджала губы. — Сейчас вся больница узнает, что со мной. А так бы сделали всё по-быстрому… — Что сделали? — настороженно спросил Быков. — Аборт. Что же ещё… — Настя, ну ты совсем рехнулась?! Какой аборт? Я тебе лицензию на детоубийство не выписывал. У тебя срок недель двенадцать… — Как двенадцать? — растеряно спросила Настя. Она не могла понять, как, будучи врачом, не заметила первый признак наступившей беременности. — Белка, не скачи, скоро узнаем. В кабинете УЗИ стоял полумрак. Прибор шумел по низким частотам. Пульс главврача стучал, как заячье сердце. — Готовы? И тут Быков услышал самый обычный вопрос, но сейчас это касалось его самого: — Беременность ожидаема? — Она очевидна, — сухо ответила Настя. Аппарат загудел сильнее. Галина выдавила прозрачный гель на ультразвуковой датчик, Настя зажмурилась. Вдруг её подрагивающую руку накрыла теплая уверенная ладонь. — Не дрейфь, Настюха, всё будет хорошо. Пока Галина Аркадьевна водила датчиком по животу, Настя думала о последних словах Быкова: «Всё будет хорошо». Они вселяли надежду, всё образуется. — Поздравляю вас, Анастасия Константиновна. Отличный малыш! — Куда смотреть? — растеряно спросил Быков, испуганно вглядываясь в монитор. — Вот, — она ткнула шариковой ручкой в тёмное пятно в форме запятой. — А сколько ему или ей? — Ориентировочно, — она сделала какие-то замеры, — двенадцать-тринадцать недель. Что-то поздно вы пришли. Врач же, — пожурила Кисегач подчиненная. — Да… всё времени не было, — будто оправдываясь, ответила Настя. — Вы не сказали, кто там? — трепетно вглядываясь в распечатку, спросил Андрей. — На таком сроке ещё сложно что-либо определить. Лучше будущей матери спросить у отца ребенка, хочет ли он знать пол, а потом вместе прийти. — Будьте уверены, Галина Аркадьевна, он хочет, очень хочет знать, — не задумываясь, ответил Быков, фотографируя на телефон картинку на мониторе. — В любом случае ещё рано. Приходите на восемнадцатой неделе — и я вам все расскажу. Отца будущего тоже с собой возьмите. — Обязательно возьмёт. А забудет — я ей напомню. Да, Анастасия Константиновна? — Да. — Галина Аркадьевна, я надеюсь, вам не надо объяснять, что информация не должна просочиться за пределы этого кабинета? — угроза сквозила в тихом голосе заведующего терапией. — Андрей Евгеньевич, — обратилась Настя к Быкову, будто они были в кабинете вдвоём, — Галина Аркадьевна прекрасно понимает, если кто-то узнает о моей беременности, она будет уволена, — Кисегач мило улыбнулась. — Через два месяца вы вряд ли скроете своё положение. Но… могли бы и не предупреждать. Я отлично знаю, что такое врачебная этика. Кисегач вышла из кабинета, ноги неприятно дрожали, абсурдность ситуации не укладывалась в голове. Зачем она поддалась панике Андрея и пошла в этот чертов кабинет? Странное поведение Быкова вообще не укладывалось в голове. Если бы она не знала его отношение к обязательствам (а дети — это обязательства) и абсолютное нежелание иметь больше детей, то она бы подумала, что Андрей взволнован и растерян. Видеть его таким было непривычным и странным. *** Дорога домой прошла в полном молчании. Андрей на автопилоте вел машину, а Настя сидела рядом, притихшая, как мышка. Переступив порог и скинув туфли, она нарушила молчание: — Ну как же так, Андрей? Я ни одной таблетки не пропустила. Сколько лет я их пью? — Ты у меня спрашиваешь? — она кивнула. — Лет восемь… — Вот! И ни разу не было сбоев. — Настя, что ты как девочка шестнадцатилетняя. А тебя не смутила задержка? Или что грудь ни в один бюстгальтер не умещается, ешь за троих... — Задержка? — Да, мать твою, когда у женщины три месяца нет месячных, это называется «задержка». Мне кажется, что сейчас я разговариваю с дурой Черноус, а не с главврачом Кисегач. — Три? — Три, Настя! — Быков, а почему ты следишь за моим циклом, а я нет? — Отличный вопрос, а главное своевременный. Я, знаешь ли, как и любой мужчина зависим от твоих треклятых критических дней. Они разошлись по квартире. — Я всё равно не понимаю, как это произошло, — вытирая руки, сетовала Настя. — Может, партия просрочена? — Что ты так взбеленилась, мышка. Не впервой, кажись… — он оглядел её с ног до головы. — Я сегодня у себя переночую, надо компьютер на вирусы проверить. Быков засуетился, запихивая в сумку первые попавшиеся вещи. Дома ему не сиделось. В душе скакал пинг-понговый мячик. Андрей очень хотел ребенка, но с такой же силой боялся, что снова не сложится… Ещё одни алименты, встречи по субботам, скандалы. — Сбегаешь? — Настя потянулась к пачке с сигаретами. — Валяй, не держу. — Не смей, дура! — он зло выхватил пачку и вышвырнул её в окно. — А какая разница? Все равно этот ребенок для нас обоих сущая обуза... В коридоре послышалась возня, зашуршали пакеты. В дверном проёме появился взъерошенный Романенко. — Ты сейчас некстати. Мы… — А вы не заметили, что в последнее время я всегда некстати? Я никогда не был кстати, мама! — Вот только ты сцену не закатывай, а?! Ты пьяный? — Кисегач повела носом, принюхиваясь. — Трезвый я, увы, трезвый. Помните, в старом цыганском анекдоте: этих отмоем или новых сделаем? — Хватит паясничать, Глеб. Найди другое время, чтобы вынести мне мозг. — А мне, мама, может, плохо… Может, я ревную и не хочу это ребенка не меньше вашего! — Еще не родился, а уже фанатов собрал, — саркастически отметил Быков. — Может я до последнего надеялся, что отец вернется в семью, и у меня будет мама и папа, а не бабушка и бабушка. — Глеб… — Что, Глеб. Не глебкай. Ты боялась говорить Быкову, теперь он знает. Вся больница знает. А мне не было, нет и теперь не будет места. Вы же женаты на работе… Все молчали. Такой откровенной отповеди от Глеба никто не ожидал. — Не лишайте семьи хотя бы его… — он указал на живот. — Счастливо оставаться… — Стой, Глеб, — уверенно и без тени иронии произнес Андрей. — Ты не все знаешь. Андрей вытащил стул из-за стола и предложил его Глебу. — Я жалею, что из-за моей дурости и упрямства ты не мой сын… — глаза Глеба расширились, как у испуганного лемура. — Я жалею, что в те давние времена не сумел удержать самое для меня дорогое — твою мать. Осознав всё, я сам готов был стать тебе отцом, но Настя отказалась, и тогда именно я настоял, чтобы Виктор женился на ней — у ребёнка должна быть семья. Это был мой косяк, и я его исправил. Как мог. По щекам Кисегач покатились слезы. Она молчала. За многие годы знакомства она никогда не слышала ничего подобного. — По воле случая, наши с Настей дети появились в результате побочных связей. Но я рад, что у меня есть Алиса, что есть ты. Я любил и люблю твою маму. И… я хотел этого ребёнка. Настя посмотрела на Быкова заплаканными глазами и всхлипнула. — Это я, Настя, подменил таблетки на витамины, а ты, дурында, и не заметила. — Быков, вот сволочь! — Молчи! — Молчи! — синхронно бросили мужчины. — Что же теперь делать мне?.. — растеряно поинтересовался Глеб, будто ему всего 5 лет. — У вас тут совет и любовь. — Романенко, неужели ты так и не понял, что твоя мать, будущий ребенок, Алиска, да и ты, что греха таить, самые важные для меня люди. Старый пудель Купитман ещё. Люблю я вас больше жизни. Он подошел к растерянной и заплаканной Насте, обнял одной рукой, а вторую открыл в приглашающем жесте, — Я в дурдоме… — констатировала Кисегач, когда обалдевший Романенко тоже обнял их. — Зато мы семья! — бодро подытожил Быков. — Тогда уж будьте в нашем дурдоме главврачом, — внезапно предложил Глеб. — Изыди, Романенко, — рявкнул Андрей в своей обычной манере. Настя улыбнулась и рассмеялась. — Что ты ржешь, кобылка моя гнедая, мне нельзя выходить из образа. Флаффный конец :)