Ты только живи
28 июня 2015 г. в 12:18
Бэкхёну было уже восемнадцать, когда он с остальными шлюхами-одноклассницами и дерьмо-одноклассниками под всеобщее веселье и смех закончил школу. Бэкхёну было восемнадцать, когда его леонидовским методом силой выпнули из страны под названием «Детство» и заставили быть взрослым. Бэкхёну было всего восемнадцать, когда он должен был перестать мечтать, перестать жить так, как жил все восемнадцать лет своей жизни, и начать жить "по-новому", вот только Бэк ни черта не знал, как это - "по-новому". Он не знал, а не сошедший ещё юношеский максимализм надавил по-новой, да ещё и в полную силу, и попытался сделать его жизнь совсем уж гадкой. Бэку трудно судить, что больше сыграло роль в этом дерьме: новый круг Ада - сраный универ, родители, которые больше не скрывают, что им глубоко насрать на свою кровиночку, друзья, которые послали тараканов Бэка туда, куда у деловых мужчин указывает галстук, и самого Бёна вместе с ними, собственная ориентация, которая была голубее лазурной дали, или всё тот же чёртов максимализм - вот только сейчас уже ничего не исправить, когда прозрачная вода в ванной становится чуть розоватой, а сам Бён менее цельным.
По наивности ещё полгода назад Бэк думал, что всё это дерьмо, что с ним происходит, должно когда-нибудь обязательно кончится, что где-то должно бродить его - Бэка - счастье, да только вот дерьмо, кажется, было нескончаемым, а счастье сдохло или заплутало так, что днём с огнём не сыщешь. Бэк совсем не был оптимистом или утопистом, но заставлял себя верить, что в мире есть человек специально для него, и этот человек непременно примет всех его тараканов, успокоит, накормит и уложит их спать, а ещё поможет справиться со всем этим дерьмом, которое люди называют "жизнь" - становилось терпимо и Бэк влачил своё "дерьмо" дальше.
Только вот время со скоростью японских скоростных бежало и на каждой жизненной остановке приветливо раскрывало руки-двери для нового дерьма, а потом не желало выпускать своих "пассажиров" на новой остановке (хотя, хотели ли "они" уходить - спорный вопрос). Бэк искренне считал поначалу, что когда-нибудь временному кондуктору (они вообще есть в японских поездах?) надоест всё это дерьмо, а сам скоростной переполнится и выпустит своих "пассажиров" наружу, только вот, кажется, либо личный поезд Бэкхёна был бездонной чёрной дырой, либо в один прекрасный день собирался взорваться к чертям собачьим и похоронить собственного хозяина под грудой дерьма и временного металла. Бэк боялся. Естественно, он боялся, черт подери! Какой идиот захочет сдохнуть в ещё даже не двадцать лет?.. Бэк, конечно, был тем ещё психом, но трусом он был ещё большим, чем шизиком. К тому же, все мы помним про инстинкт самосохранения. Бёну было глубоко плевать на чужие пиздострадашки, на голодающих африканских детишек, на людей, что умирают от того, что им маленькая рыбка залезла в пенис и, достигнув мочевого пузыря, начала там кусаться, пытатаясь выжить. Бэку было абсолютно плевать на все, что никак не касалось его задницы. Бэк не был эгоистом (к тому же, пиздо-знакомые-филасафы постоянно блистали своей неебической умностью, и твердили, что "все люди эгоисты", но им же лучше знать, филасафы же), Бэк не был плохим человеком, он просто не любил врать себе. Бэк любил надеяться и мечтать, но врать - никогда.
Кстати, о вранье... Бён всю свою жизнь был спокойным, тактичным и славным малым, потому что это правильно и так нужно. Только вот врать не любил. Да. Однажды он прочитал пиздо-статью, в которой говорилось, что если перестать врать людям и начать говорить всю правду, то сначала все от тебя отвернутся, потом начнут мириться с твоей честностью, а уж после и вовсе будут тебе доверять (ты ведь не обманешь, до) и всё будет оч кул. Так вот, эта статья - жёсткое наебалово. Бэк понял всю прелесть правды, когда успешно начал первый этап и всё ведь шло по сценарию: он говорит правду - его шлют на хуй - он один. Только вот никаких "потом" в дерьмой реальности не было, потому что жизнь - это не статья. Жизнь - это ебаный триллер, где в самом конце обязательно рванёт тот самый поезд с дерьмом.
Бэкхёну было почти девятнадцать, когда он разучился верить уже не людям, а даже статьям. Бэкхёну было почти девятнадцать, когда он понял, что хочет, чтобы поезд наконец взорвался. Бэкхёну было почти девятнадцать, когда он потерял бессмысленную надежду и наконец-таки осознал, что поезд не рванёт сам. Его личный японский скоростной должен был взорвать тот самый мифически аморфный кондуктор, на бейджике которого выведено было - Бён Бэкхён.
Вот, знаете, живёте вы себе свою счастливую жизнь первые пятнадцать лет и думаете, что люди в мире какие-то ненормальные: то застревают в детстве и из окон прыгают, то влюбляются, а потом прыгают, то находят кумира и из-за фанатской слепой любви опять же прыгаю в то же окно, откуда недавно спрыгнули юный пиздостаратель и юный влюблённый. Бэк их вот ни разу вообще не понимал, когда ему было пятнадцать, а потом ему стукнуло шестнадцать и он сначала нашёл кумира, а уж в семнадцать позорно влюбился (звучит, будто «позорно обоссался») и, на худой конец, не менее позорно застрял где-то в заднице мира, в стране под названием «Детство» и нехило так приуныл, потому что окно так и манило, а Бэк – вот те лох – до блядского визга боялся высоты. Заподазривать неладное Бён начал ещё в беззубом детстве, когда ему повсюду пришлось таскать с собой мелкого брата (ну, или не таскать, а потом получать нехилых люлей от маменьки). Уже тогда все его ровесники резались в фишки и карты, гоняли на великах и играли в догонялки, а Бэк позорно проигрывал даже в куклы, глотал пыль и кровь, когда летал с двухколёсного дьявола и ни черта не умел бегать, а потому сидел в тенёчке и плавился от одиночества. В детстве Бэкхён был тихим и спокойным, скромным и стеснительным, а потому всегда оставался в стороне от всеобщего веселья, потому что смелости не хватало. Бабушка – единственный человек, чью любовь он чувствовал – всегда говорила, что он у неё самый красивый и самый хороший, а в восемнадцать бэковских лет призналась, что вырос он «нелюдем» и что в детстве был «худым и страшненьким». Ладно, Бэк всё это знал, но не думал, что любимая бабуля скажет ему это в лицо, потому что все бабушки должны врать. Потому что у бабушек есть свои обязанности: кормить и врать. Бабушка Бён плевала на второе, но зато усердно исполняла первое. Бэк, правда, её очень сильно любит. Любит и, иногда, когда особенно дерьмово, просит прощения за то, что вырос «нелюдем».
Бэк вообще очень часто у кого-то за что-то просит прощения, потому что люди же не виноваты, что он такой.
Что касается «заподазривать неладное», то это к тому, что к почти девятнадцати годам своей жизни Бён Бэкхён понял, что он хуев неудачник: если он планировал идти гулять, то на улице начинался чуть ли не «конец света», если планировал что-то купить, то запланированное раскупали за пять минут до его прихода в магазин, хотя до этого это «что-то» лежало там ещё со времён динозавров и никуда не собиралось продаваться. Люди говорили ему, что вообще ничего не стоит планировать, ведь жизнь – непредсказуемая штука. Только вот он не мог не планировать (но разумным пиздо-знакомым-филасафам разве что-то объяснишь и докажешь?..). Сначала Бэк расстраивался и даже по-бабски плакал, а потом настолько к этому привык, что начал после очередного «везения» дико и истерично ржать. А что ещё делать?..
Бэкхёну было всего восемнадцать, когда он смерился с собственным невезением. Бэкхёну было без десяти месяцев девятнадцать, когда он понял, что просто до омерзения ненавидит нелепого себя. Бэкхён был почти на том свете, когда услышал грохот, а затем почувствовал, что его левое запястье стягивают каким-то канатом, а саму руку сгибают в локте. Услышал, как кто-то говорит о чём-то по телефону, а потом увидел испуганные большие глаза, смешные уши и тихое:
«Парень, умоляю, ты только живи…».