No Control

Тогда был октябрь, тот самый, какой описывают в старых романах о любви: жёлтые листья заполонили собой весь парк, не оставляя места для радужных цветов, погибших в начале сентября; дети, бегая за друг другом, держали в руках охапки чего-то сушеного — то ли травы, то ли листвы — и бросались этим в окружающих, заливаясь совсем ещё детским смехом. У них не было проблем, ничего, чтобы могло хоть чуточку завладеть их вниманием, отвлекая от столь прекрасного развлечения. И тогда я увидел их, двух близнецов, имеющих одинаковые движения, грацию и улыбку. Такие идентичные снаружи, но таким разные внутри, они сразу завладели моим вниманием, не позволяя ни на секунду отвести от них взгляда. Я не могу сказать, чем это было — любовью или влечением — но я сразу пошёл к ним, сбивая на пути копны из листьев, построенные маленькими ручками. Я был настолько одержим, что сам не заметил, как оказался у ног мальчиков, смотря с вожделением им в глаза. Не знаю, удивлены ли были они, когда я нахально сел на их лавочку, закидывая ногу на ногу, и с улыбкой самца повернулся к ним. Джим, так звали одного из них, закусил губу, поправляя чёрные цвета вороного крыла волосы, не желающие быть аккуратно уложенными. Он сразу привлёк меня, и я не смог не одарить его широкой улыбкой, что так и рвалась наружу. Но мальчик не поддержал моего счастья, кладя голову на плечо брата и закрывая глаза. "Удивительный", — подумал я. — Привет, — мягкий и едва хрупкий голос коснулся моего уха. Он принадлежал Джерарду. И я замер, боясь сделать что-нибудь не так. Он фарфор, хранящийся за стеклом. — Привет, — тихо, совсем нереально произнёс я, будто боясь быть услышанным. И зря. Джерард, пытаясь не будить мальчика, лежащего у него на плече, протянул мне руку, желая, чтобы я её пожал. И я сделал это, ощущая всю нежность и мягкость его пальцев, невесомо сжимающих мою ладонь. Не могу сказать точно сколько мы держались за руки, называя это рукопожатием, но я смог ощутить, как его ладошка становится мокрой, согревая меня своим жаром. — Прости, — быстро пробурчал Джерард, убирая руку из моей хватки. — И прости его, — он указал на брата, — к сожалению, он не спал целую ночь. Закрыв глаза, я улыбнулся — то ли себе, то ли прекрасному мальчику — и произнёс: — Чем же он занимался? — Читал. Он любит читать часами напролёт, не обращая внимания на время, а потом, стоит солнцу взойти, он засыпает на моём плече… как сейчас. Мне хотелось улыбаться, не останавливаясь, освещая эмоциями весь парк, но вместо этого я пожал плечами, закусывая губу. — Я тоже люблю читать. Кто же не любит? Парнишка наклонил голову, чуть подмигивая. — Ты думаешь, в наше время «модно читать»? Уж поверь, многие не любят и не читают, а если читают, то… — Выпендриваются? — оборвал его я. Он кивнул. — Да, так и есть. После этого наступило долгое молчание, прерываемое детскими криками и редкими ругательствами их родителей. Но мне ничуть не стало скучно. Вовсе. С Джерардом было приятно и уютно молчать. Да что уж, скажу честно, мы и на секунду не отвели взгляда друг друга, мягко и нежно улыбаясь, будто были знакомы более пяти лет. И мне было приятно. Джерард — тот самый мальчик, который хочет всё. И кто знал, что он станет моей следующей ошибкой. Хотя нет… Он слишком прекрасен, чтобы так называться. Он стал тем, кто сломал. Не буду врать и скажу, что я влюбился в них обоих: Джим — лёгкое дуновение летнего ветра, Джерард — зимний вихрь, вращающийся вокруг всего, что когда-то было прекрасным. Два разных мальчика, имеющие идентичные действия, стали половинками моего сердца. И я не был против. Быть частью прекрасного — удивительно, а быть частью их — слишком, чтобы описать словами. Мы продолжали молчать, обмениваясь мягкими взглядами и улыбками, как вдруг проснулся Джим, он будто маленький ребёнок потёр глаза кулаками, не отрываясь смотря на меня. Можно подумать, что это эпизод из мелодрамы, где главный герой получает симпатии сразу нескольких. Но, чёрт, я правда был польщён, когда две пары оливковых глаз мягко касались меня, изучая каждый миллиметр моей кожи. Мальчикам было не больше семнадцати. Слишком быстро влюбляются. И я не был против. Я хотел ощущать этот мягкий огонёк, вызванный быстрой симпатией. Это, скажу честно, было так же ново для меня. Немного времени просидев в парке, мы решили пойти в кафе, где мальчики активно рассказали о себе, то и дело перебивая и толкая друг друга. Мне нравилось их рвение быть первыми, не уступая, но Джим, понимая злость и глупость своего брата, всегда умел замолчать, давая тому высказаться. И это восхищало. Мальчик был умен и терпелив, когда другой слишком упрям и требователен. Но противоположности всегда дополняют друг друга, не оставляя времени на недостатки, ведь так? И они были двумя деталями пазла, который удивительно смотрится вместе. После этой встречи, мы стали чаще общаться, каждый день устраивая что-то похожее, не буду врать, на свидание. Мальчики стали частью меня, и я быстро к ним привык, желая больше времени уделять нашей симпатии. Но не все было так легко. Об этом вы сами должны догадаться. Джерард был слишком требователен: ему было мало взглядов, мягких поцелуев, какие я им дарил провожая домой, и нежных прикосновений. Ему был нужен только я. Не больше и не меньше. И я это понял, когда Джим попал в больницу с воспалением лёгких. Не думайте, я ничуть не чёрств, я каждый день навещал его в больнице, принося что-нибудь сладкое… Но Джерард, властный и иногда холодный, был против. Он боялся, что я буду больше времени уделять его больному брату. Хотя так и было. Но у всего есть объяснение. И мне было больно. Я боялся лишь одного: влюбиться в одного из них. Два мальчика, идентичные в движениях, были одним целым, какое нельзя разорвать. И я любил их обоих. Сильно и трепетно. Но Джерард хотел обратного. Хотел любви к себе, какой ему казалось мало. Глупый, глупый мальчишка. Но и я совершил ошибку, когда разрешил Джерарду переночевать у меня дома. Кто знал, что мальчик, чья улыбка ангела, резко станет ребёнком Сатаны? Он, не имея никакого стыда, встал передо мной на колени, прося заняться с ним сексом. Я был против. Отнюдь. Ещё рано. Но он, не став подчиняться моим требованиям, лишил себя одежды, показывая красоту своего нагого тела. И я не смог. Красивый мальчик, имеющий идеальные черты лица, стонал подо мной, царапая мою спину. И мне было приятно, хотя и чертовски больно. — Люблю тебя, — сорвалось с моих губ, когда мы смотрели на друг друга, приводя дыхание в порядок. Два слова — стали тем, что убило. Да ещё улыбка Джерарда. Он выглядел, словно взял самый ценный приз, какой была моя любовь. Я боялся влюбиться в одного из них. Но я влюбился. Джерард вёл себя, будто ничего не произошло, и я хотел верить, что так и есть, но, чёрт… Стоило Джиму выйти из больницы, казалось, все стало налаживаться: вот мы идём в кино, держась за руки, вот я целую каждого из них, провожаю. Но Джерард, мерзкий и глупый мальчишка, не хотел ничего из этого, и однажды, когда я их вновь провожал домой, Джим резко остановился, касаясь моих губ. Это не было чем-то необычным. Слишком привычно для нас. Но Джерард… Джерард закрыл глаза и выдохнул: — Пожалуйста, иди, тут осталось немного, мы сами дойдём. И я согласился, обняв их и пойдя в сторону своего дома, но что-то неведомое заставило меня сделать несколько шагов назад, требуя повернуться. Джерард, не имея никаких манер, избивал своего брата ногами, крича: — Ты никогда не будешь любить его. Он мой! Только мой! Ты нам не нужен. Я не заметил, как из моих глаз полились слезы. Я был во всем виновен. Только я. Тот, кто показал им, что значит первая любовь. Джерард продолжал избивать Джима, не смотря, что тот, как маленький котёнок, сжался в комочек, не сдерживая громкий плач. А я… А что я? Я испугался. Просто закрыл глаза и, не видя дороги, побежал в сторону своего дома. Я был виноват. Я. На следующий день я проснулся от громкого звонка, открыв дверь, я увидел Джерарда. Мерзкий мальчишка широко улыбался, произнеся: — А Джим вновь заболел, поэтому я без него. Ты же не против? Я пропустил его в дом, не говоря ни слова. Сценарий повторился, он вновь затащил меня в постель. Да и я не был против, грубо вбиваясь в его тело, будто отвечая болью на боль. Он слишком глуп. Слишком. Он заставляет страдать того, кто должен улыбаться. Кто виноват, что Джим любит меня? Только я сам. Джерард не должен лезть. Он вообще ничего не должен. Я хотел любить лишь только их двоих, мерзкий мальчишка лишь все испортил. И мне было больно, когда он, надев грязную улыбку, начинал мной играть, неоднократно заставляя заниматься с ним сексом. Нет, конечно, делать это с ним было приятно. Я искренне любил его, но также понимал, что это неправильно. Он действует слишком глупо. Избить человека, который является самым родным? Это низко. Он вел себя как грязный человек. Но я слишком сильно любил, закрывая глаза на его недостатки. Последующих два дня мы провели в постели. И не особо хотелось вылезать. Джерард был нежен, сладок и приятен. Он сносил мне голову, определённо. И я не имел шанса противостоять, то и дело лаская его бледное тело. Влюбленность — так страшно. И Джерард стал моим кошмаром. Он приходил, уходил. И, казалось, Джима никогда не было в нашей жизни, пока не наступил конец. Конец именовался его родителями. Кто знал, что Джим, убитый горем, все расскажет. Он рассказал, что мне уже давно за двадцать пять, что, конечно, является правдой, но это особо его не волновало, стоило его губам коснуться моих. Маленький врун рассказал, что это я его избил, принуждая к сексу, но этого не было. Я бы не смог. Он роза, какую страшно сорвать. Роза, какая слишком порочна… Возможно, за его слова мне бы ничего не было, но, когда в мой дом ворвалась полиция, я занимался сексом с Джерардом, не веря, что все реальное, — правда. Все произошло слишком быстро. И я не верил своим ушам, кто знал, что им едва исполнилось шестнадцать? Да что уж там, теперь это никого не волнует, ведь я сижу за решёткой, обвинённый в растление малолетних. Я правда хотел любить только их двоих, но что-то пошло не так… Мерзкий мальчишка, имеющий лишь пошлые мысли, все испортил, заставив его брата врать. Но время не повернуть вспять. Я не верну тот день в парке. Никогда. Вот, что бывает, когда влюбляешься в одного из близнецов.