День, когда ты в меня влюбился

      Гул затихающих на ночь голосов почти стих снаружи, но внезапный шум заставил Коумея покоситься на подрагивающую от небольшого ветра стену походного шатра. Но в следующий миг обиженно всхрапнула на тихую брань одного из дозорных отвязавшаяся лошадь, и принц вновь вжался щекой в жёсткую подушку, кутаясь в тяжёлое, но совсем не тёплое одеяло.       Коумей не любил военные походы. Быть постоянно наготове и настороже, толком не спать и трястись днём в седле на любящей взбрыкнуть лошади — это точно было не его. Да, есть такие одержимые, которым только волю дай — и пустятся в путь на подвиги. Да что там говорить, сам Коэн был порой таким, и Коумей делал судорожный вдох, когда в глазах брата загорался, как в эти бесконечные дни, воинственный огонёк. А потом младший Рен медленно выдыхал воздух сквозь чуть приоткрытые губы и отправлялся организовывать сборы. Да, пусть и лошадь у него вредная, и потом побаливает спина, привыкшая к мягкой кровати — ну лучше пережить эти мелочи, чем эгоистично остаться во дворце и окунуться в липкий ежесекундный страх за Коэна. Постоянно думать о том, что может случиться что-то страшное, а он узнает об этом лишь потом, когда будет уже поздно, и сойдёт с ума от осознания того, что не был рядом, не помог, не закрыл собой того, кого любит больше всего в этом хищном мире.       Тяжёлые знакомые шаги раздались снаружи, и Коумей тут же встрепенулся, поднявшись навстречу зашедшему в шатёр Коэну. Молча и привычно забрал тяжёлый меч, уверенными прикосновениями избавил устало зевнувшего брата от доспехов, тоскливо покосился на виднеющуюся под рубахой лёгкую, почти что невесомую кольчугу. Вот её-то трогать нельзя, потому что даже с огромной армией небезопасно быть беззащитным по ночам. И это Коумей тоже готов принять, несмотря на то, что уже подрагивал от желания вжаться спиной в обнажённую и всегда горячую кожу брата. Но пока что приходилось лишь ждать, получая только крупицы того тепла — от мозолистых ладоней, одну из которых Коэн пристроил на его животе, а другую — на шее, отведя собранные в низкий хвост волосы в сторону.       — Решили выдвинуться на час раньше, — тихо произнёс, утыкаясь подбородком в его макушку, Коэн, и Коумей едва сдержал недовольный вздох. — До Магноштадта ещё неделя пути, так что надо...       — Я знаю, — сонно откликнулся Коумей, немного поворачивая голову так, чтобы пальцы Коэна огладили его ухо. И довольно улыбнулся в тьму палатки, когда брат легонько дёрнул его за тяжёлую серьгу в виде сердца.       Коэн, поворочавшись, покрепче прижал его к себе, и Коумей, убаюканный его, пусть и почти незаметным теплом, сначала даже и не расслышал толком его слова:       — Никогда бы не подумал, что ты будешь так долго её носить.       — А? — сонно отозвался Коумей, и старший принц вновь тихонько дёрнул его за серьгу. — А, ну ты же сам мне её подарил, поэтому и ношу.       — Мы же были тогда детьми ещё, — хмыкнул Коэн, стягивая ленту с его волос и зарываясь пальцами в пряди.       — Да и ты тогда думал, что даришь серьгу «сестрёнке Мей», — усталость Коумея не была помехой его язвительности. — До сих пор помню твоё лицо, когда мы с тобой сбежали играть на то озеро, ну и ты понял, что...       — Молчи, — процедил Коэн, легонько шлёпнув его по лбу ладонью. — Ну и зачем ты помнишь это?       — Ага, так я и забуду тот день, когда ты в меня влюбился, — тихо засмеялся Коумей, чувствуя, как Коэн вновь зарылся пальцами в его волосы, массируя кожу головы. И пусть брат в тот момент молчал, то, что он улыбался — Коумей это чувствовал. На грани сна ощущал прикосновение его улыбающихся губ к своему уху с той самой тяжёлой серёжкой.