Алая лента

Я ушел от нее. От нее я ушел. Ушел я от нее. Я от нее... Проклятье, эти слова звучат в моей голове вот уже несколько дней подряд! Что бы я ни пытался делать, куда бы я ни бежал, в какой бы чертов темный переулок ни зашел - только эти слова. В разной последовательности. Они все повторяются и повторяются, и мне кажется, что я схожу с ума. Может, еще несколько раз - и они потеряют смысл? Превратятся в ничего не значащий набор букв. И мне не будет так мерзко. Нет. Я думал точно так же уже десять часов назад. И восемь. И пять. Время тянется так, словно чертов Андерс наложил на мои внутренние часы свою проклятую заморозку. Конус льда - кажется, так она называется? Я запоминаю названия заклинаний. Какой позор. Следующим шагом, наверное, будет братание с магами и священный поход на Казематы под лозунгом "Свободу волшебникам!" Мне становится тошно от этих мыслей. Но так я, по крайней мере, не думаю о том, как отворачивался от нее, отводил глаза и сочинял какую-то бессмысленную ерунду про память. Она ничего не поняла, но сделала вид, что поверила, и это сломило меня еще больше. Лучше бы она начала кричать, хватать все, что под руку попадется, и бросать в меня, пусть бы даже достала посох и запустила в меня парочку огненных шаров. Но она не сделала ничего. Она просто молчала. А я побоялся даже посмотреть ей в глаза. Задница Андрасте, я ведь снова думаю о Хоук. Не могу не думать. Она поработила мои мысли, и осознание этого не оставило мне ни единого шанса на счастье. Я свободен. Я больше никогда не буду рабом. Никогда. Любовь - самое страшное рабство. Будь она проклята. *** Я проснулся рядом с ней, уже понимая, что эта ночь будет первой и последней. Я дал слабину. Поддался своим низменным желаниям, не подумав о последствиях. Точнее, я не раз думал о них, но прикосновение ее губ мощным порывом ветра вымело из моей головы все мысли, кроме одной. "Я люблю ее". Смешно - я никогда не знал любви, или же знал, но не помнил, но сейчас я был абсолютно уверен в том, что это именно она. Ведь если любишь - положено целоваться, и не только, правильно? Именно так делают все свободные эльфы. Да и люди тоже. Хоук была в моих руках, такая... легкая и невесомая, словно сотканная из самых лучших снов, что я видел, пока был вынужден прислуживать Данариусу. Я мечтал тогда о вольной жизни, и она мне часто снилась, делая пробуждение особенно мучительным. Еще несколько секунд назад я любовался восходом солнца, дышал полной грудью и чувствовал себя свободным, но мгновение - и я снова лежу на полусгнившей деревянной койке, а шею жестко обхватывают железные тиски ошейника. И в тот момент, когда она распахнула глаза особенно широко, издавая какой-то отчаянный полувздох-полувсхлип, я вдруг понял, что ради нее я готов сделать все, что угодно. Прикажи она мне сейчас спуститься в Нижний Город и перебить там половину мирных жителей - и я выполню это, ни разу не усомнившись в правильности своих действий. Я застонал от отчаяния, а ей показалось, что это ее ласки возымели такое действие. Она прижалась ко мне, а я почувствовал, что задыхаюсь. Она провела рукой по моей спине, а мне почудилось, что по лопаткам хлестнули раскаленным кнутом. Я снова стал рабом. Более того, я сам согласился на это. Меня никто не заставлял. Никто... *** Я ушел, не оборачиваясь. Но перед тем, как она проснулась, я, презирая себя за слабость, опустился на колени и нашарил под кроватью ее алую мантию, вдохнул слабый аромат ее тела, которым пропиталась эта жалкая накидка, и, воровато оглянувшись, оторвал от нее небольшой лоскут. Говоря Хоук прощальные слова, я сжимал в пальцах красную ленточку и молился Создателю о том, чтобы он дал мне сил уйти. Вернувшись в свое поместье, я бессильно опустился в кресло и разжал пальцы. Алый лоскуток покорно лежал на моей ладони, как напоминание о том, что я безвозвратно упустил. Безвозвратно и совершенно добровольно. Я завязывал эту ленту на запястье, любовался ей, а потом меня охватывал какой-то бессознательный, панический ужас, и я чуть ли не сдирал ее, отбрасывал в дальний угол и тяжело дышал, не в силах больше сделать ни одного движения. Лента мерцала красным в мягком полумраке комнаты, словно маленькая лужица свежей крови. Кровь... Я никогда не боялся ее. Она так опьяняюще пахнет, напоминая мне о моем верном стальном мече, который помогает мне бороться за свободу. Я больше не раб. Я больше не раб! А когда эта лента обвивает мою руку, мне чудится противный лязг кандалов, снова заковывающих меня в свои железные объятья, лишающие права на нормальную жизнь. Это всего лишь видение. Всего лишь видение. Но я не в силах терпеть его, поэтому скомканная лента вновь улетает в другую сторону комнаты, разворачиваясь в полете и нахально помахивая мне одним из концов. Мне кажется, что вместе с этой лентой улетает моя жизнь, а я не в силах пошевелиться и ринуться за ней. Я делаю шаг. Еще один. Поднимаю чертов лоскут ткани с пола, крепко сжимаю в пальцах. Он такой теплый. Словно все еще хранит ее тепло. Завязываю ленту на горлышке очередной бутылки Агреджио Павали. Вино и эта лента. Все, что осталось в моей жизни. Бросок - и бутылка разлетается, слившись в смертельном поцелуе с одной из стен комнаты. Мелкое крошево осколков осыпается на пол, а горлышко - по какой-то злой иронии - остается целым, и теперь насмешливо подмигивает мне ярким огоньком ленты. Мне чудится, что там, среди осколков, бьется мое окровавленное сердце, но это всего лишь на секунду. На полу - только остатки недопитого вина, разбившееся стекло и проклятое горлышко с небрежно завязанным бантом из никчемного обрывка ткани. Нет, Хоук. Я не раб. Не глупый сентиментальный идиот, познавший первую в своей жизни любовь. Конечно, любовь действительно была первой, но это не меняет того, что я не идиот. Мне не нужны никакие сувениры, достаточно и того, что я вынужден носиться по подземельям с мечом наперерез и крошить все живое, что попадется на пути. Спиной к спине с тобой. Этой пытки достаточно для того, чтобы забыть о любой надежде на счастливую жизнь. Похоже, все, что мне остается - это забывать. Я просто разворачиваюсь и выхожу из комнаты. Позже, ворочаясь в постели и безуспешно пытаясь уснуть, я невольно наблюдаю за луной. Казалось бы, она должна просто неподвижно висеть в небе и бесстрастно взирать на все, что происходит внизу - в конце концов, ее дела простых смертных совершенно не касаются. А у меня такое впечатление, будто она сейчас смотрит только на меня, а лунные блики на моем лице - это ее холодные пальцы, от которых внутри все покрывается мерзкой изморозью. Я нашариваю рукой меч, с которым не желаю расставаться даже во сне, бессознательно сжимаю пальцы на рукояти, пытаясь найти в прохладе металла успокоение, но тщетно - мне лишь становится еще холоднее. Создатель, зачем? Что я делаю неправильно? В чем еще провинился? Разве может что-то быть хуже, чем постоянное бегство от прошлого и бесполезные попытки изменить свою судьбу, приводящие лишь к тому, что все становится еще сложнее, еще больнее, еще безнадежнее? Я избавился от необходимости беспрекословного выполнения приказов Данариуса, а теперь снова попал в кабалу. Кабалу, которая подарила мне призрачную надежду на счастье, на возможность быть понятым, быть необходимым, быть важным для кого-то. Кабалу, которая назвалась любовью. И я поверил в нее, открылся - а она захохотала и, откинув капюшон, показала мне свое мерзкое лицо, от которого я пытался уйти любой ценой. Рабство. О, это слово я ненавидел, пожалуй, еще больше, чем Данариуса. Этот проклятый волшебник стал только моим мучителем, а рабство - мучителем бессчетного количества людей и эльфов. Я бы не колеблясь отдал свою жалкую жизнь, если бы это могло спасти тех, кто заклеймен ужасной печатью этого слова. Всего лишь семь букв, но каждая из них, будучи поставленной на свое место, начинает дышать кровью, потом, слезами и безысходностью. Я проклинаю себя за то, что познал любовь. И клянусь, что больше никогда не повторю своих ошибок. Но прежде чем выйти из дома и отправиться на очередное задание, полученное Хоук от какого-нибудь треклятого храмовника или, еще хлеще, мага, я поднимаюсь наверх и, опустившись на колени, развязываю ленту, все еще обхватывающую горлышко разбитой бутылки. Ее не должно быть здесь. Но я знаю, где она придется к месту. Алая лента на запястье - символ моей искореженной жизни.