Кажется?

Вечерние сумерки сгущались над Драконьим пределом. И вечер этот был прекрасен. Луна стояла над горизонтом, такая большая и такая снежно-белая, что, казалось, протянув руку, можно было почувствовать на пальцах морозный трепет ночного светила. Чистая, яркая, она освещала новый лагерь драконьих наездников, подобно всевидящему оку Одина. Безусловно, это было хорошим знаком. Иккинг сидел у дотлевающего костра, так близко к бледному пламени, что Астрид могла разглядеть, как бликами переливаются веснушки на его лице. Он что-то говорил о драконах, о Драконьем пределе, о том, как же здорово, что, наконец, все наездники вновь вместе и готовы к новым приключениям. Да, юные викинги не путешествовали вместе уже долгое время. Год за годом на их плечи ложились все новые и новые обязанности. Деревня развивалась, строились новые дома, стойла, механизмы. В небе над Олухом появлялось все большее число крылатых ящеров, а новые наездники садились в седла все чаще. Викингов нужно было обучать, драконов тренировать, Арену поддерживать в надлежащем состоянии. Конечно, перестраивать мир, три столетия погруженный в нескончаемые войны с драконами, на новый, мирный лад было очень нелегко. Порой даже невыносимо. Иккинг помнил, как валился с ног, приходя домой под утро после очередного наполненного распрями и спорами дня. Помнил, сколько усилий пришлось приложить ради того, чтобы жители перестали пугаться частых взмахов драконьих крыльев над головами, и сколько времени пришлось потратить, чтобы соорудить так необходимые стойла, мастерские и склады. И помимо всего это приходилось сталкиваться с другими, более серьезными напастями: нападениями отбросов, безумными выходками Дагура и бесконечными неурядицами с вождями соседних племен. Безусловно, каждый проделал огромную работу. Каждый. Неудивительно, что за несколько лет подобной жизни наездники свыклись с новыми, куда менее интересными, но при этом не менее важными обязанностями. Рыбьенога уже невозможно было представить без толстого тома в руках и заумных фраз, которыми он одаривал каждого, кто прибегал за советом. Парень стал настоящим хранителем знаний, живой библиотекой, без которой жизнь Олуха такой, которой она была теперь, вообразить было очень тяжело. Сморкала уже несколько лет держал на своих плечах, как мог, организацию вооружения. Добросовестно проверял новые орудия и механизмы, точил мечи, временами помогал Плеваке и контролировал обучение юных воителей. И ремесло, которым занялись наездники, будь оно прикладное или научное, слишком глубоко вошло в привычки каждого. К восемнадцати годам Иккинг остался единственным из знаменитой шестерки Олуха, кто продолжал улетать все дальше и дальше от родного острова в надежде найти что-то новое, что-то невероятное и захватывающее дух. Но на неизведанных землях встречались лишь старые драконы, пустынные берега и дикие ветра, ледяными потоками отгоняющие искателя назад, словно запрещая приближаться к границе мира. В какой-то момент Иккингу показалось, что это конец. Конец всего: детства, приключений, полетов над Архипелагом. Никто не загорался былым энтузиазмом при новостях Иккинга, никто не изъявлял большого желания лететь с ним туда, куда, как часто любил говорить Плевака "ворон костей не заносит". Но вот, сейчас он сидел на далекой земле, Драконьем пределе, как окрестили его наездники, у медленно догорающего костра, слушал шум пенных волн, лизавших береговую линию, треск поленьев и смех девушки, которая была готова последовать за сыном вождя на край света. Глаза медленно сковывал сон, но парень все говорил и говорил, лишь бы Астрид продолжала смотреть на него своим лазурным, теплым и трепетным взглядом. Он рассказывал о тех островах, на которых побывал один, о новом Олухе, изменившемся за несколько лет до неузнаваемости, о своей амуниции, ловким движение рук доставал хорошо отточенный кинжал, точно указывал на созвездия в черном небе, по которым следовало ориентироваться в открытом океане, временами веткой переворачивал угли в костре и, когда наставало неловкое молчание и было слышно лишь шипение волн, тепло смеялся. И Астрид смеялась в ответ, улыбаясь и временами отводя от парня взгляд в сторону, словно отвлекаясь на нечаянно мелькавшую в сознании мысль или идею, которую не следовало терять. Но уж что точно из ее головы вылететь не могло, так это сам Иккинг. В последнее время она редко проводила с ним время, дела просто не давали передохнуть. Вождь Стоик грузил всевозможными поручениями, Готи жаловалась на недостаток трав, которые приходилось искать по всем близлежащим островам, а ночные патрулирования настолько выбивали из сил, что порой девушка отсыпалась дома до восхода солнца в зенит. Чего и говорить, иногда времени не хватало, чтобы просто подумать о редких встречах. Но теперь она сидела напротив него, так близко, что могла слышать дыхание парня, и невозможно было представить, что это тот самый сын вождя, хилый и беззаботный мальчишка, который когда-то портил все, к чему прикасался, и с огромным усилием поднимал меч двумя руками. Иккинг изменился, Астрид не могла понять в какой момент она это заметила, но он, безусловно, изменился. Вырос. Его руки, пускай всё такие же поджарые, теперь налились силой, лицо вытянулось, пряча детские черты, голос погрубел, а щеки покрыла рыжая, едва заметна щетина. В кузне парень с легкостью управлялся с тяжелыми грузами, запросто перетаскивал груды металла или мешки с какими-нибудь, ему одному известными инструментами. Когда он говорил, глаза его смотрели с решительностью, напором и зачастую - сверху вниз. Иногда Астрид дурачилась, хватала его за плечи и вставала на мыски, чтобы хотя бы на секунду посмотреть сыну вождя прямо в глаза. Тогда Иккинг на мгновенье замирал, наблюдая за неловкими попытками подруги, хитро улыбался и, выпрямляя спину, тянулся вверх, становясь выше еще на пол головы. Было забавно наблюдать за тем, как он рос: ударялся о дверной косяк, под которым еще недавно мог проходить не нагибая головы; ставил предметы на самые верхние полки, а потом искренне недоумевал, почему же никто не может ему подать их; спотыкался о собственный протез, который постоянно приходилось подправлять, потому что тот становился слишком коротким. Смешной - часто повторяла про себя девушка. И в то же время все чаще, затаив дыхание, смотрела, как сын вождя орудовал на кузне, с юношеской силой поднимая молот над наковальней или проходил мимо в новой, плотно обхватывающей каждый мускул амуниции. - Недели три назад я видел Кипятильников у острова Солнечного Камня, - оживленно говорил Иккинг. - Никогда они не забирались так далеко, я отследил их маршрут, и отметил внешний вид. И ведь знаешь, что? Они оказались немного меньше тех драконов, которых мы нашли недалеко от Олуха. И чешуя у них... Астрид не слушала. Только внимательно следила за движениями его губ. Как часто она ловила себя на том, что слишком пристально изучает парня? Его веснушки были похожи на скопления созвездий, глаза - подобно глубокому небосводу. От него всегда пахло кузней и какой-то горной травой, а дыхание было мерным и ласкало щеки девушки, когда Иккинг наклонялся близко к ее лицу. Слишком близко. Он украдкой улыбался, иногда из его легких вылетал тихий смешок. И на какую-то ничтожную секунду могло показаться, что парень готов ее поцеловать. Она, затаив дыхание, смотрела на его губы, затем переводила взгляд на зеленые глаза. Но он отстранялся, в наигранном недоумении поднимая брови и пожимая плечами, будто сделал что-то глупое и несуразное, будто, задумавшись, сделал больше, чем ему позволялось. Но она бы позволила. Кажется, раньше все было проще. Астрид помнит, как еще несколько лет назад запросто пропадала с ним целыми днями на другом конце Олуха или же, набрав в дорогу припасов, улетала на соседние острова. В конце концов, им никогда не было скучно, всегда находились интересные темы и шутки. Тогда подобные приключения на пару с сыном вождя казались чем-то само собой разумеющимся. Если Иккинга не было в деревне - Стоик спрашивал Астрид, если не было Астрид - ее отец спрашивал Стоика. Если же не было обоих - ответ был очевиден. Теперь все стало иначе. Конечно, они до сих пор делились разговорами, временами дурачились и смеялись над только одним им понятными шутками. Но все чаще, оставаясь наедине с Иккингом, Астрид чувствовала непонятную неловкость, все чаще в разговорах появлялись непонятные паузы. Отец нередко спрашивал про ее путешествия с сыном вождя и высказывал откровенное недовольство тем, что она остается с ним допоздна, а временами вообще ночует с парнем на неизведанном острове. Поначалу Астрид смеялась над этими упреками, слова отца казались ей нелепыми. Но не теперь. Сейчас, когда в распоряжении наездников оказался целый остров, их личный лагерь, дом вдали от дома... Она могла часами говорить с парнем, никто бы и ухом не повел. Вся ночь была в их распоряжении, и даже когда они отправлялись спать, то расставались не надолго. Интересно, чувствовал ли Иккинг то, что чувствовала она? Думал ли о том, о чем думала она? Иккинг продолжал свой рассказ: - Цвет чешуек отличается от местных драконов. Они слегка загибаются и отливают синевой, возможно, это связано с глубиной обитания. В конце концов, свет совершенно не проникает на такую... - Иккинг, заткнись, - Астрид не выдержала. Она смотрела прямиком на парня, и можно было заметить, как он в недоумении передернул плечами, словно кто-то выплеснул ему в лицо кружку с ледяной водой. Настало молчание, в глазах парня стоял немой вопрос. Кажется, если бы Астрид не продолжила говорить, он бы просидел с таким выражением лица до самого утра, пока Рыбьеног не позвал бы его изучать Драконий Глаз. - Ты знаешь, кажется, я влюбилась, - девушка чувствовала как эти слова огнем жгут горло. Но Иккинг не шевельнулся. Не подал и вида, что ему что-то сказали. Вновь молчание, неловкий вздох и его голос, до раздражения спокойный и уверенный: - Тебе кажется? Или... Астрид закатила глаза и усмехнулась, поднимая взор в небо. Боги, он переводил в шутку все. Даже сейчас. Сидел, как ни в чем не бывало перемешивая угли и с любопытством поглядывая на девушку, словно ждал, что же еще она скажет ему. И улыбался. Своей улыбкой, милой и теплой. В какой-то момент, отогнав навязчивые мысли, Астрид вновь почувствовала его дыхание на щеках. Он был так близко, что в зеленых глазах девушка могла видеть свое отражение. Вновь ее окутал этот запах, запах кузни, горных цветов и морской соли. Это заставляло забывать обо всем, неважно когда, неважно где. Когда теплая ладонь коснулась ее волос, убирая золотистую прядь с виска, Астрид невольно съежилась. Она улыбнулась, неотрывно следя за каждым его движением. Улыбка эта не сходила с ее лица и тогда, когда его губы соприкоснулись с её. Это был не долгий поцелуй, похожий на теплое дуновение морского ветра, когда легкие порывы направляют в лицо соленые брызги и заставляют жадно вдыхать воздух. Но Иккинг еще долго смотрел ей в глаза, будто боялся или не хотел отстраняться. И рука его все также лежала на ее щеке. В этот вечер они, действительно, засиделись у костра. О сне они вспомнили только тогда, когда на горизонте появились первые лучи, а где-то в лесу послышалось отдаленное пение ранних птиц. Тогда, прежде чем уйти в свою палатку, Астрид провела холодными пальцами по его колючему от щетины подбородку и прошептала: - Нет, мне не кажется.