Баллада

Лютик сидел в тени раскидистого дуба и лениво перебирал пальцами по своей возлюбленной лютне, еле слышно напевая мелодию. Время близилось к вечеру, и солнце садилось за горизонтом, окрашивая все, до чего еще могло дотянуться своими лучами-щупальцами в золотистые цвета. Геральт помешивал похлебку в чане над костром и бросал взгляды на удивительно тихого сегодня барда. Обычно поэт болтал без умолку, или пел. Но молчал – редко. Обычно в случаях крайнего шока, либо сочиняя очередную “великую балладу, о которой будут помнить и после его, Величайшего из ныне живущих мэтра Лютика, смерти”. — Чего ты там бубнишь, а, Лютик? Голос что ли потерял? Или сочиняешь стихи свои? — Сочиняю-сочиняю, Геральт. А для ума поэтического, знаешь ли, нужна пища не только духовная. — Тащи чашки, Лютик. Пища-то готова. И не забудь бутыли полные принести. Белоголовый разлил похлебку по чашкам и присел у дуба, рядом с бардом. Теплая летняя ночь была полна своими особыми звуками и запахами, в которых таилась скрытая угроза, стоило только напрячь особый ведьмачий слух и глаз: в кустах трещали цикады, ветер ласково шелестел листьями векового дуба над головой, в зеленоватом большом озере с уже закрывшимися кувшинками перед бардом и ведьмаком плескалась, изредка выпрыгивая, мелкая рыбешка, а подальше как будто плавала сирена, но сирен в озерах почти не водилось, так что ведьмак внимательно следил за подозрительными всплесками воды и смутными тенями, тут и там появляющимися вокруг озера и близ леса. Вся ночная живность, прятавшаяся от ослепительных и палящих лучей солнца днем, выползла сейчас в ночную прохладу. На охоту. Разомлевший от сытного ужина бард стянул с себя знаменитую шапочку с пером цапли, и, сделав немалый глоток медовухи, поставил бутыль рядом с собой. Геральт затушил костер, точнее, то, что от него осталось, и уселся обратно на свой расстеленный плащ, под дуб. Лютик раскинулся рядом с ним и обратил свои глаза к небу. Звезды, как маленькие лампады, освещали берег на опушке тихого леса. — Так что там со стихами твоими? — Геральт тоже сделал глоток медовухи и, допив, вытер рукавом рот. Белые волосы качнулись вперед-назад в такт его движениям, когда он ложился обратно на плащ под дуб. — Это баллада, Геральт… — Лютик сделал едва заметную паузу, его голос слегка дрожал, и Геральт уже начал подозревать неладное. — Она о неком барде, который попался в ловушку тех чувств, которые сам же и воспевал. Геральт только укнул, давая понять, что все еще не спит и внимательно слушает друга. Лютик почти каждую неделю влюблялся, и каждый раз это были чувства на всю жизнь. И любовь на века, но без обязательств, как утверждал сам мэтр. — …и чувства эти приходится скрывать, дорогой мой друг, — продолжал Лютик, — поскольку они сложны, и персона, к которой бард испытывает эти самые чувства, тоже не проста. Это тебе не девка из Эрридиля. — А что дальше, в балладе? – Ведьмак придвинулся ближе к полулежащему Лютику и, расширив свои кошачьи зрачки, увидел в барде признаки сильного волнения и даже страха. — А дальше… — не обладая сверхчеловеческим зрением, бард на ощупь нашел руку ведьмака, с шершавой, почти как наждачная бумага, теплой кожей и осторожно сжал, затаив дыхание. — А дальше дело было за персоной, — Глухо закончил он. Ведьмак ухмыльнулся, притянув к себе чуть ли не плачущего барда, и едва ощутимо поцеловал в губы. — Эх, Лютик. Странные же у тебя баллады.