Чтоб ослеп-оглох, Чтоб иссох, как мох, Чтоб ушел, как вздох. (М. Цветаева)
***
Уже много дней Муири не могла спать. Ее ночи были страшными: будь ее воля, они бы никогда не наступали, лучше работать весь день, падая от усталости, но при этом не оставаться одной. Лежа без сна на твердой постели Маркартской гостиницы, девушка вспоминала события последних месяцев – а потом и всей своей несчастной жизни в целом – и ее охватывала невыносимая жалость к себе, и слезы сами собой текли ручьями из ее глаз. И откуда в ней столько слез? Изредка Муири все-таки засыпала, однако ненадолго, и при этом ей снились короткие кошмары из недавнего прошлого. Иногда ей снилось, что она падает в какую-то черную неизмеримую пропасть, и каждый раз она просыпалась в ужасе, дрожа и все еще ощущая падение всем своим существом. Девушка не знала, что хуже: спать и видеть эти печальные сны или просто лежать и плакать. Хорошо, что ей, обездоленной и сиротливой, еще удалось найти место в этом неуютном каменном городе, который мало-помалу будто проникал в нее: Муири уже привыкла к жестким каменным ложам, к местной кухне, более соленой, чем в других городах Скайрима, к влажной пасмурной погоде. Во всяком случае, здесь было не так холодно, как в Виндхельме. Однако это был не ее дом. Оказывается, что дома у нее теперь нет и, возможно, никогда не было: люди, которых она привыкла считать семьей, выгнали ее как паршивую собаку, хотя сама Муири не сделала им ничего плохого. Сначала девушка думала, что все-таки виновата в чем-то перед кланом Расколотый Щит, но, чем чаще она вспоминала все произошедшее, тем больше приходила к убеждению, что не совершила ничего предосудительного – единственной ее ошибкой была любовь к Алену Дюфону, ненавистному предателю. Но разве можно было знать, что любовь принесет ей столько несчастий? Предательство Алена доставило Муири потрясение, от которого она до сих пор не могла оправиться. Оно нанесло ей рану, оставило зияющую огромную дыру внутри, края которой ныли и гноились. Даже то, как обошелся с ней клан Расколотый Щит, не принесло ей столько страданий. Ален был ее первой любовью, и она доверилась ему целиком. Лежа без сна на своей неудобной кровати, Муири вспоминала счастливые мгновения их близости и пыталась понять, в какой момент судьба привела ее к этому печальному итогу. Неужели это всего лишь урок быть не такой наивной? А не слишком ли велика цена этого урока? Слезы все текли по щекам девушки. Муири поворачивалась на живот и, уткнувшись лицом в маленькую подушку, давясь солеными слезами, зажмуривалась – и видела только Дюфона.***
Старая Ботела – хозяйка «Ведьминой настойки» - не расспрашивала свою новую грустную работницу ни о чем. Ей было достаточно, что Муири добросовестно выполняет свою работу, иногда даже чересчур поглощаясь работой в лавке. Девушка мало разговаривала, тихо перемывая склянки старухи или убираясь в помещении – иногда она даже не слышала, как Ботела обращается к ней. - Можно спросить вас? – однажды, задумчиво уставившись на бутылочку с какой-то алхимической смесью, негромко поинтересовалась Муири. Ботела сильно удивилась. - Конечно, дитя, - проскрежетала старуха. – Что тебя гложет? - Сколько вам лет? Муири подняла свои красивые, но впалые от усталости и слез глаза на Ботелу. - Минувшей зимой исполнилось восемьдесят три, - вздохнула хозяйка лавки. – Да уж, мало кто в Скайриме доживает до таких лет – есть чем гордиться! Ботела засмеялась, и ее хриплый смех отозвался эхом в тихой «Ведьминой настойке». - Наверно, вы много повидали и много знаете, - вяло заметила Муири. Старуха отмахнулась. - Повидала действительно всякого. Но сказать, что много знаю, точно не могу. – Ботела указала на свои бутылочки, расставленные по прилавку. – Единственное, что у меня получилось хоть как-то освоить – это алхимия, но разве я знаю о ней все? В этом мире столько всего непонятного и удивительного, что его невозможно познать целиком. Нет, человеческая жизнь слишком коротка: что такое восемьдесят три года для вечности? Муири посмотрела в пол. На какое-то время в лавке нависла тяжелая тишина. Наконец девушка заговорила, не поднимая глаз: - А вы знаете, откуда берется любовь? Старуха не сразу нашлась, что ответить. Она взглянула на свою собеседницу и уже хотела было сказать, что страдать из-за несчастной любви – это абсолютные глупости, и в жизни Муири еще встретится множество достойных любви мужчин, поэтому нет смысла печалиться. Но Ботела вовремя вспомнила, что ее молодая работница никогда не попадалась ей на глаза веселой, и что все это время девушка явно сильно страдала: возможно, и не стоило ей говорить такое, возможно, с ней произошло что-то действительно плохое. - Я тебе вот что скажу, - начала Ботела, - никто не ответит тебе на этот вопрос. А если и попытается – это будет полное вранье. Любовь невозможно объяснить. Это – неведомая сила. Ей не удается сопротивляться, она сродни магии. Признаюсь честно, у меня было много мужчин, - старуха криво усмехнулась, - но я никогда не могла понять, почему я любила каждого из них. Это просто случалось и все тут. - Неведомая сила, - шепотом повторила Муири, глядя в одну точку. - От судьбы не уйдешь, - разведя руками, заключила Ботела. Вернувшись в свою комнату в гостинице, Муири сжала кулаки. - Ненавижу тебя, Ален Дюфон, - негромко процедила она сквозь зубы. – Ненавижу весь Расколотый Щит. Вы поплатитесь за все мои слезы. И они снова хлынули из ее глаз – но уже от злости и бессилия.***
Когда Муири наконец удалось проникнуть в Маркартский Зал Мертвых, ее сердце забилось чаще. Мерзкий, удушливый воздух зала вызывал у нее рвотные позывы, но девушка держалась стойко. Ее не пугали мертвецы, тьма и то, что она находилась одна ночью в таком месте – при свете свечи ее воспаленные, горящие яростной мыслью глаза шарили по могилам, старым и совсем недавним. Муири значительно исхудала за время пребывания в Маркарте: из некогда красивой, цветущей девушки она превратилась в бледное костлявое существо, и только впалые, страшно сверкающие глаза говорили о том, что бедной девушкой владела какая-то навязчивая идея, которая только и держала ее дух в теле. Наконец Муири нашла пустую площадку, на которой вместился задуманный ею круг из свечей: девушка зажгла их и принялась рыться по могилам. Она не думала о том, что делает – наверно, ранее ее повергли бы в ужас собственные действия, но в этот миг Муири была сосредоточена только на одном. Девушка выбрала тело ребенка лет десяти, еще не совсем разложившееся, потому что его было проще вытащить из гроба и поместить в круге свечей. Только когда это было сделано, по коже Муири пробежали мурашки. «Что же я делаю?» - подумала она, но в сердце снова что-то кольнуло, и слезы подступили к глазам. Когда она протыкала мертвое тело заготовленным кинжалом, все вокруг поплыло от слез. - Милосердная Матушка, пошли мне своё дитя… Муири всхлипнула. С каждым новым ударом ее сердце наполнялось все большей ненавистью: она представляла, что ранит Алена Дюфона. - Вот тебе за каждую минуту моего несчастья! Вот тебе за шрамы на моем сердце! Вот тебе, вот тебе! Девушка громко разрыдалась и упала ничком у изуродованного ею трупа. Когда буря утихла, и она перестала сотрясаться в рыданиях, Муири взглянула на свои руки – они были в какой-то бурой липкой жиже, наверно, такой стала кровь несчастного умершего ребенка. Внимательно посмотрев на дело своих рук, она ужаснулась и поспешила прочь из Зала Мертвых – она выбежала, не разбирая пути и так ничего за собой не убрав. Ночной влажный воздух несколько ее успокоил. Муири даже показалось на миг, что это был только очередной кошмар. Но ее руки оставались грязными.***
Каждый день Муири ждала каких-то вестей, хотя сама не знала, что и как произойдет. Однако каким-то образом теперь ее жизнь казалась не такой уж безвыходной – девушка обрела цель. О совершенном в Зале Мертвых черном таинстве шептались все в городе, но дальше шепота ничего не заходило – о таких вещах не подобало говорить вслух. Никто не знал, кто его совершил, никто не видел Муири той ночью в тех местах. Но девушка все еще не могла спать. Она видела перед собой Дюфона, и тогда она не знала, что испытывает к нему – то ли прежнюю нежность первой невинной любви, то ли жгучую смертельную ненависть. Это чувство было чем-то средним, как бы противоречиво и странно оно ни было; Муири любила представлять, как собственноручно выковыривает ему глаза и пронзает сердце, как он кричит от невыносимой боли и содрогается в предсмертных конвульсиях, как жизнь медленно угасает в нем. Однако эти грезы не приносили ей удовлетворения, и, свернувшись калачиком на постели, она снова плакала, сама не зная, от чего. Одной ночью кто-то тихо постучал в ее дверь. Муири быстро поднялась и прислушалась. Ее сердце забилось с бешеной скоростью. Первой мыслью девушки было не шевелиться ни за что на свете, нет, никто не должен знать, что она здесь. Ей не могло это показаться. Страх парализовал Муири, тревога нарастала в ее душе с каждой секундой. В дверь постучали снова. Смутно девушка сразу поняла, с чем связан этот ночной стук. Что же она сидит, разиня! Нельзя сдаваться, ведь уже столько сделано. Быстрым движением Муири вскочила с постели и бросилась к двери. На пороге стояла девочка. Ночной мрак скрадывал ее черты, но, кажется, она была примерно такого же возраста, как несчастный мертвый ребенок, которого выбрала для таинства Муири. Девушка задрожала. - Тетенька, - жалобно пропищала девочка, - у вас не найдется чего-нибудь из еды? Я так устала, я заблудилась в вашем городе! Муири, все еще дрожа, впустила девочку внутрь и зажгла еще несколько свечей. Пока она делала это, таинственная девочка закрыла дверь изнутри. - Ладно-ладно, оставим этот цирк, - серьезно произнесла гостья, взглянув в лицо Муири, прежде чем та успела что-то сказать. – Я здесь по твоему зову, Муири. Мать услышала твою молитву. Девушка замерла. Она ощутила, как покрывается холодным потом. Глаза девочки хищно сверкнули в свете свечей. - Ты никогда раньше не встречалась с Темным Братством? – усмехнулась девочка. – Меня зовут Бабетта, и пусть тебя не смущает мой вид. Девочка широко открыла рот и обнажила маленькие острые клыки. Муири ухватилась за стол, чтобы не упасть. - Ну так что? – не унималась Бабетта. – Представь, что я здесь, чтобы исполнять желания. Правда не все, а только самые радикальные. – Девочка рассмеялась. - Чьей смерти ты желаешь? Дар речи вернулся к Муири. - Алена Дюфона, - гневно проговорила она. - Этого недостаточно. - Бабетта покачала головой. – Расскажи о нем больше. - Я знаю только, что он возглавляет лагерь разбойников в каких-то двемерских развалинах недалеко от Виндхельма. Я слышала это уже после того, как он… Муири запнулась. Она не знала, что нужно говорить Темному Братству, а что нет. - Продолжай, - мягко проворковала Бабетта. – Рассказывай все, что считаешь нужным. - Он ограбил клан Расколотый Щит в Виндхельме, – прорычала Муири сквозь зубы. – Он… он втерся ко мне в доверие, чтобы подобраться к этой семье. А после всего случившегося они выгнали меня на улицу, хотя вырастили меня и всегда повторяли, что я им как дочь и сестра. Как же. Ненавистные ублюдки! Глаза Муири загорелись от злобы. Бабетта улыбнулась. - Считай, что этот Дюфон уже мертв, - ласково сказала она. – У меня не случалось промахов за все триста лет. Может, что-нибудь еще? Не хочешь больше никому отомстить? Слова Бабетты, брошенные на готовую почву, возымели свое действие: до этого Муири не посещала эта мысль, но теперь она задумалась. - Да, - жадно проговорила она. – Хочу. Убей их всех! Нет, нет, погоди. Так не пойдет. Я хочу, чтобы они помучились. Хочу, чтобы этот клан больше не знал радости. Убей Нильсин. Мерзкая тварь, называла меня своей сестрой, но отвернулась от меня в один миг. Пусть они узнают это чувство. Убей Дюфона и ее, Нильсин Расколотый Щит. Я заплачу вдвое больше, я достаточно здесь накопила. Бабетта ничего не ответила, но глаза девочки смеялись, когда она прошмыгнула за дверь.***
Повторный стук в дверь посреди бессонной ночи раздался через несколько недель. Муири ждала его с нетерпением, поэтому не стала дожидаться второго раза и со всех ног бросилась к двери. На пороге снова стояла Бабетта. Ей не пришлось ничего говорить: Муири сразу впустила ее внутрь и захлопнула дверь. - Ну что? – затаив дыхание, выпалила она. - Все готово, - просто ответила Бабетта. Было что-то страшное в светлых, почти звериных глазах девочки. - Мне нужны подробности! – воскликнула Муири. - Тише, тише, - понизила голос Бабетта. – Ну что тебе рассказать? Нильсин было просто убить – я подкараулила ее в темном переулке и попросила милостыню. Рассказала ей грустную историю о том, как у меня умерли родители. – Бабетта расхохоталась. – Глупая баба так растрогалась, предложила мне всяческую помощь… А я возьми да и пырни ее ножом в живот. Как же она верещала, когда я высасывала из нее кровь. Муири задрожала, но испытала какое-то приятное чувство. - А Ален? Что с Аленом? - Тут было сложнее, - призналась Бабетта. – Он действительно засел в развалинах с кучкой головорезов. Пришлось прикинуться заблудшей овцой только для того, кто стоял на часах – вот было потехи, он так и не понял, откуда в их логове взялась маленькая девочка. Но разве он мог подумать, что я опасна? - Так что с Аленом? – нетерпеливо воскликнула Муири. - Мертв твой Ален, - вздохнула Бабетта. – Он чуть не обделался, когда увидел, как я разодрала зубами горло одного из его бандитов. Даже не сопротивлялся. Муири расправила плечи. Ей как будто стало свободнее дышать. - Он сильно мучился? – холодно спросила она. - О да, - улыбнулась девочка-вампир. – Я пыталась продлить это удовольствие. Когда он подыхал, я передала ему привет от тебя – его затухающий взгляд при этом был бесценен. Жаль, что ты не видела. Муири закрыла глаза и выдохнула. Она испытывала в тот миг очень необычные чувства: и боль, и наслаждение, будто в момент лишения невинности. - Но ты просила убить двоих, а я извела целую кучу людей, - с упреком заметила Бабетта. – Мне пришлось изрядно попотеть. Девушка бросилась к своему столику и достала несколько кошелей с золотом. - Вот, держи. - Муири всунула их все в руки Бабетты. – Забирай. Это все, что у меня есть. Спасибо. Я не забуду твоей помощи. Девочка улыбнулась. - Тебе спасибо, Муири. Было весело. Я давно так не развлекалась. Если понадобится что-то еще – обязательно обращайся. И Бабетта ушла. В ту ночь Муири впервые спокойно уснула, и кошмары ей больше не снились.