СПБ*

POV Beigbeder Родной дом. Вечер с чашкой кофе с молоком. Говорят, что молочные шоколадки - это для романтичных особей и детей. А, ну и пусть их. Говорят и черт с ними. Беру пару долек и макаю в кофе. Знаете, это очень-очень вкусно. Наверняка, сами так не раз делали. Делали, да? Делали? Ели шоколадки с кофе? Елиелиели?* Ели, знаю. И вам тоже нравились. И нравятся. Независимо от того - лесбиянка ли вы, сирота, танцор, писатель или звезда. Так вот, сижу я вечером в своем доме. В типичном американском доме, где из окна видна лужайка, ящик для почты находится не в компьютере, а у дорожки, где всё чисто-чисто. Счастливый вечер, должен сказать - жена с детьми уехали к теще, погостить, на улице середина весны - вечерами не жарко, моя последняя книга имела большой успех, а веранда сегодня наконец-то расчищена мною от детских лопаточек, ведерочек и прочих увеселительных предметов. Так что, без угрызений совести, я могу пойти почитать на веранде. Расчищенной мною. На столе жены лежит "Удушье" Чака Паланика. Оу. Вечный мой конкурент. Говоря по правде, я его уважаю. Правда, уважаю. Не с напыщенностью говорю, что он достойный соперник и бла-бла-бла, а, говоря проще, мне он чертовски нравится, как писатель. Вся его грязь, льющаяся из-под его пера, это тошнотворное... А, впрочем, ладно. Круто и всё тут. Только вот я хрен кому-то в этом признаюсь! Ахахаха! Вот не такой ангел я, как вы подумали. Беру книгу и выключаю настольную лампу в комнате жены. Шторы на окнах задернуты, видны соседские дома. У меня одноэтажный дом, такие же и у соседей. На улице свежо, слышны голоса мальчишек. Я вытащил на улицу кресло-качалку с клетчатым пледом и, вздохнув, плюхнулся в него. Неимоверное чувство счастья сразу же посетило меня. POV Palahniuk Светофоры слева, собачьи какашки справа. Луна на небе, чтоб она сдохла. Вот бы с нее что-нибудь скинули и попали мне на затылок. Мне, поганому неудачнику и отсоску. Отсосок, отсосок, отсосок. Ничтожество. Всего пару часов назад я рвал страницу за страницей. Я заплатил только за половину дороги такси, чтобы никто не видел мое позорное паломничество. Я шел по району почти наугад. Сраный топографический кретинизм, будь он проклят. Будь я проклят. Знаешь, как я нашел твой адрес? В телефонном справочнике, подумать только! Чертовы газоны с тупорылыми садовыми гномами. Я ползал по ним и лизал пиво, которые выставляли для улиток. Ты знал? Ты знал об этом?! Я до боли стискиваю кулаки. До боли в суставах и ладонях – ногти впиваются в кожу. До крови бы. Знаете, что меня пугает? Накладные ногти. Я всегда представляю, как они застревают в каком-нибудь тухлом дверном косяке, как брызжет кровь. Tectum.** Глаза болят так, что кажется, что этой самой крови там уже куда больше нормы. На сколько процентов глаза состоят из воды? А из соли? Чертова анатомия. Я знаю ее не дальше собственного пениса. Я вообще уже ничего не знаю. ____ Примечание: * Намек на "Рассказики под экстази" - в начальном рассказе автор употребляет только вопросительные предложения Tectum** - кровь (лат.) POV Beigbeder Легкий весенний ветер был с запахом свежести. Как будто кто-то вытрахал, выстирал и выбросил на улицу этот ветерок. И теперь он на улице, вытраханный, выстиранный порошком с запахом свежести и одинокий. Ладно, не будем разводить сопли. Я вдохнул полной грудью и ощутил, как в легкие как будто попала жвачка со вкусом морозной свежести и обдала их этой самой свежестью. И ноздри изнутри тоже обдала нехило. Такое ощущение. Приятное. На улице было пусто, только иногда проходили мимо парочки с розочками, детишки с игрушками и прочая хренотень. Вдруг, я увидел человека, который быстро, странно бежал, подскакивая, видно, он сильно нервничал. Когда он приблизился и я смог рассмотреть его лицо, я понял, что у него какая-то боль. Что он чуть не плачет. Мне его стало жалко. POV Palahniuk Ты сидел там, в этой качающейся штуке, как умудренный опытом старец. А я, как тупой отсосок, по-прежнему полз по чистенькой дорожке. Великан и мальчик-с-пальчик. Принц и нищий. Король и шут. Ты смотрел мне в лицо. На мою зареванную помятую физиономию. Ты мог бы не пялиться с таким странным выражением – я, черт возьми, и так чувствую, как по моим щекам текут эти вялые «скупые мужские слезы». Щетина эта мерзкая. Какие там скупые, мать их. Я ревел, как сто тысяч африканских рабынь, которых тащили в Америку на грузовых судах. И их детей тоже. Половина умирала. Копошились там, в отсеках. Привет, самая свободная в мире страна! И статуя свободы тогда еще не белила свой потолок. -Эй, парень, - окликнул ты меня. Ну вот. Началось. Морально выдранный во все отверстия отсосок по имени Чакки подтащил себя к невысокому забору. И как он разглядел мою физиономию в этих траханых сумерках? Чтоб они сдохли. Черный молочный коктейль. Коктейль с трупными ядами. Один глоток свежего сырого воздуха – и я пропал. -Здравствуйте. Как я ненавижу это выражение. С вопросительным знаком, а ответа ждать не приходится. Чертова страна. И почему я не родился французским подданным? Тогда это я, может быть, сидел бы сейчас в креслице с пледом. Отрастил бы бороду, стал бы волосатый, как Исав, и пялился бы на всяких отсосков. А не стоял бы, зареванный, как изнасилованная школьница. POV Beigbeder Ебаный насрать! Это, чего, Чак? Паланик?! Не верю. Нет, нет, нет. Таких совпадений не бывает. Он подошел к калитке и толкнул ее ногой. - Ей, полегче там! - крикнул я, пристав с кресла. Он виновато посмотрел на меня, его ярость, секундная ярость, сразу же прошла. Он подошел ко мне. Зареванный, как крокодил. В смысле - мокрый такой же. Или бегемот. Знаете, такой с красноватой толстенной кожей, сплошной пленкой покрытой водой. Его лицо, если бы не щетина, напомнило мне тело бегемота. Да. Если бы он не был таким красивым. - Ты чего плачешь? - я не люблю слезы. Неважно - кто плачет. Женщина, мужчина, ребенок. Пол никогда и нигде не имеет для меня значения. Мне просто жаль. А так как я неплохо умею успокаивать, то я поскорее попытался успокоить Чака и узнать какого, собственно, хера он тут развёл. Он вытерся рукавом поношенной куртки и сбивчато вздохнул, пытаясь успокоиться. - Чертов Бегбедер! Ты мне всю жизнь, сука, испортил! Моя книга нихрена не покупается, я всего лишь вечно ноющий и мерзкий придурок, который пишет тошнотворную бредятину! Я обалдел. Правда, обалдел. Пару секунд не мог ничего сказать, а потом стал орать на него еще сильнее, чем он на меня: - Какого хрена ты тут городишь, Паланик?! Я сижу в этом треклятом кресле, читаю твою хренову книжку и думаю - мать моя горгулья, почему, какого черта мне не дано такой способности изъясняться матом и вызывать такую бурю эмоций этим? Почему?! Он посмотрел на меня сначала, опешив. А потом как-то с недоверием, с обидой. И заплакал. Разрыдался. Говорил, что я насмехаюсь над ним. Пришлось его, всё еще рыдающего, проводить в дом. *** POV Palahniuk - Ты...Т-тыы...-всхлипывал я, не имея даже отдаленного представления о том, как я хочу его называть и что ему сообщить. Просто вытирал сопли и слезы рукавом куртки и ругал себя на чем свет стоит. - Мистер Бегбедер, сэр...-я решил я сменить манеру разговора – перед этим сделал пару вдохов, чтобы немного успокоиться. Когда берут кровь из вены, велят дышать носом, интересно, почему это? – вы... - Паланик, мать твою, какого черта, - хмуро выругался он, - какой я тебе сэр?! - Но... - Помолчи. Вон, иди садись, и хватит уже ныть! Я послушно, с какой-то мазохистской радостью просеменил к дивану выполнять его приказ. Рухнул на него и сполз, так что голова оказалась почти на одном уровне с задницей. Только представьте себе, как обдирали кожу с несчастных маленьких телят, чтобы я мог погреть тут свою тушку. Или взять, к примеру, меха. У его жены, чтоб она сдохла, наверняка есть шуба. Слышали о том, что меха возбуждают мазохистов? Глаза нещадно болели от такой непривычной для них работы, я по-прежнему противно, помимо своей воли всхлипывал, наблюдая, как он достает какую-то бутылку и стаканы. «Пятнадцать человек на сундук мертвеца Йохо-хо, и бутылка рому...» Я смотрел на него. Я валялся перед ним кверху пузом, как чертова дохлая гусеница. Жевал собственные сопли и давился рыданиями, когда он садился рядом. - Мистер Бегбе... - Заткнись уже! – рявкнул он, так что я подскочил, рискуя свернуть себе шею. Я знал парня, который прыгнул с вышки в неглубокую реку и зарылся макушкой в песок, так что каждый его позвонок вошел в предыдущий, разрывая ткани и нервы. К несчастью, он выжил. - Прости. - Какая же ты сопливая тряпка, - фыркнул он, разливая по двум стаканам Chivas Regal* и протягивая один мне, - а по твоим книгам не скажешь. Черт тебя подери, да ты гений! «Пей, и дьявол доведет тебя до конца Йохо-хо, и бутылка рому...» - Я тупой хуесос, - хрипло повторил я уже вслух, сделав два или три глотка, - ты, сукин ты сын...Талант...Чтоб тебя....Блять! Я разозлился на себя, понимая, что несу чушь, понимая, что я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО жалкая хуйня, и снова из глаз покатились эти мерзкие горячие сукины дети. Я попытался стереть их, но их было больше. Я смирился с поражением. С еще одним. Я заплакал опять, а потом заплакал еще сильнее от сознания того, что заплакал. Фредрик смотрел на меня со смесью, как мне казалось, жалости и отвращения. Как на убогого безногого калеку или карлика. - Я такой....тупой говнюк...Со своей блевотной хуйней, этими всеми кишками, пидарами с органами наружу..! Я сдаюсь...Я полный неудачник. - Не сравнивай себя и меня. - Прос... - Блять! Да помолчи ты! Я всхлипнул, как малолетний педик, и прикусил язык. - Не сравнивай. Не сравнивай хуй и палец. - Не доказано, кто из них лучше, - тихо сказал я, пялясь на свой стакан, откуда мне подмигивала красивого цвета жидкость. - Ты – хуй. Я – палец. - Ебать, что за хуйня, - простонал я, чувствуя противную дрожь во всем теле, - я пришел просто сказать, что я говно, а ты...А ты, мать твою, счастливый подонок! Счастливый талантливый сукин сын, чтоб тебя..! На столе – фотография тетки. Волосы желтые. Это называется – немного обесцветить. Про эту крашеную суку с растяжками на сиськах – уж конечно у нее есть растяжки, на сраной фотке рядом с ней мальчики-близнецы – до того рыжие, что в носу свербит – про эту поблядушку он писал? - Жена? – кивнул я. - Да. Я засмеялся и одним глотком осушил стакан. Так пьют, когда провожают в последний путь. - Счастливый сучонок... _____ Примечание: Chivas Regal* - марка виски POV Beigbeder Почему он рыдает? Почему? Я ему тут чуть ли не в любви изъясняюсь, говорю, что его самый главный конкурент, я, Фредерик Бегбедер, я обожаю его книжки. Этого обдолбанного Виктора, его мать-шизофреничку, этого придурка, который возил в коляске озабоченного мужика, оставившего после себя квартиру, этих мальчишек, которые дрочили где ни попадя и с чем ни попадя... Обожаю. Восхищаюсь. Люблю, черт возьми. А он ноет как тупая малолетка. Черт, Паланик, да ты и есть тупая малолетка. Ты не тот брутальный мужик, который знает про всех, кто дрочил, и кто не дрочил, как можно кончить на пару минут, и в какой позе лучше всего делать минет, когда ваш самолет попал в турбулентность... Ты - тупая озабоченная малолетка. Да, да. Ну что ж, озабоченным - свои забавы. Я, с какой-то осторожностью, как новорожденного, когда только принимаешь его из рук твоей жены с благодарной улыбкой, боясь сделать больно, обнял его. Он сидел, уткнувшись носом в свои грубые мозолистые руки. Ноль реакции. Хорошо. Тогда я осторожно погладил его по коленке. POV Palahniuk Что за хрень?! Я замираю. Он тоже замирает, потому что чувствует, что замер я. Поднимаю голову. Глаза. Его сероватые глаза. Красивые. Ебаный в рот насрал. Кажется, я становлюсь сентиментальным. - Ты че? – вяло бормочу. Широкая длиннопалая ладонь этого литературного гения уже непозволительно выше моего колена. А вот это уже странно. И почему я тогда, черт побери, молчу и не рыпаюсь? Тупой отсосок. Я бы позволил ему сделать с собой что угодно. Я отброс. Как там это? Trash. Мусор. Ошибка природы. Эрато* смеялась так, что у нее чуть пупок не развязался, когда я, новорожденный, орал так, словно с меня кожу сдирали. Обычно дети так и делают. Он внезапно наклоняется ко мне, второй рукой облокачивается о мягкую спинку дивана справа от моей грешной и пустой головы. Нет, она, конечно, не пустая – там эта серая скользкая дрянь, именуемая мозгом. Мозг, мне кажется, похож на дерьмо чем-то. Не думаю, что у бога, или кто там создал мою похотливую тушку, было достаточно времени, чтобы заниматься всякой хуетой вроде дизайна органов. Я смотрел в его глаза. Я не моргал. Кажется, не дышал. Одно дело – когда не дышишь по собственной инициативе, другое совсем – когда тебя заворачивают в целлофан и ты не можешь вдохнуть даже унцию воздуха. Так дохнешь быстрее. Слышали об этом парне, что мог пару часов просидеть, завернутый в полиэтиленовый пакет? Фредрик, наоборот, дышал часто и поверхностно, как дышат кошки или астматики. Уж он-то всяко не астматик. Значит, кот. От него пахло кофе. Обожаю кофе. Однако это все очень странно – между нашими лицами меньше пяти сантиметров, у меня неплохой глазомер, и если мне вздумается чихнуть, я рискую крепко приложиться носом о его нос. Полная хрень. - Не плачешь уже?..Это хорошо....-шепчет он, и его теплое кофейно-шоколадное дыхание обжигает губы сладким. Я непроизвольно вжимаюсь в чертов диван, забыв уже даже о том, что меня окутывает плоть мертвецов. Интересно, как они так делают, чтобы от кожи не воняло тухлятиной? Чертовы хитрожопые пидарасы. - Не плачу...-только и бормочу, очевидно, для того, чтобы создать видимость беседы. Какая там, к хуям, беседа. Я дрожу, только уже не от рыданий, а от чего-то непонятного. Что это? Страх? Во всем теле тянущая слабость. Да что, во имя ада, он творит?! А творит он следующее. Нащупывает мой член через ткань штанов, и я издаю удивленный всхлип той тональности, которой и сам от себя не ожидал. - Какого...че за херню ты... - Заткнись. Ты сам сказал, что ты неудачник и отсосок. Ухмыляется. Ебать твою кошку. Не нравится мне его ухмылка. - Сказал...-шепчу, чувствуя на губах его горячее дыхание, сладкое, как у девчонки. - Хотел быть хуйней и уебком? Ну так ты им будешь! ______ Примечание: Эрато* - греческая муза любовной поэзии Я не успеваю ничего сообразить своими куриными мозгами. Он впивается в мои губы, и я негромко вскрикиваю ему в рот – больше от неожиданности, чем от чего-то еще – и он внезапно зажимает мои запястья руками. Вот как, я, оказывается, непроизвольно начал сопротивляться. Он сильнее меня. Мне больно. Я мотаю головой, как кошка, которая не желает принимать лекарство от глистов, которое пихают ей в глотку. Мне больно. Кажется, он сейчас переломает мне все кости, что есть в этих сраных руках. Правильно, Фред. Так я точно больше не напишу ни единой строчки. Требовательно и грубо раздвигает мои губы языком, скользит внутрь. Мне не хватает дыхания после долгого рева. Шмыгаю носом, жадно втягиваю в себя воздух. Вдох-выдох. Замечаю, что в такт собственному дыханию начинаю инстинктивно двигать бедрами. Какого черта?.. Отвечаю на поцелуй. Он сгребает меня в охапку и стаскивает с дивана на пол. Хвала небесам, на полу есть ковер, и он не кожаный. Нет, вы только себе представьте – кожаный ковер! Это открытие, которое помогает мне сделать моя уже разгоряченная кожа, меня радует и, пожалуй, успокаивает. Расслабляюсь. Совершенно зря. - Не надо...- вырывается из моей прокуренной груди слабый, полный скулежа стон. - Придется смириться, - тихо и томно шепчет мне прямо в рот, слега посасывая и отрывисто выдыхая, - раз уж ты такой неудачник. Я судорожно сглатываю. Он стаскивает с меня рубашку. Он прикусывает кончик моего языка, а потом вдруг отстраняется и – я даже не успеваю сообразить ничего – одним резким толчком перекатывает меня на живот. - Чего ты собрался...со мной...делать? – сипло выдыхаю я, тычась носом в ковер и чувствуя, как в задницу мне упирается его эрекция. Твою мать! Какого черта я не испытываю никакого отвращения?! Какого лысого хрена?!... Я был ужасно перепуган собственным возбуждением. Щелчок застежки от ремня. Черт возьми. - Н-нет...Не надо..! Я попытался выползти из-под него, но он слишком сильно прижимал меня к полу, так что моим жалким попыткам не суждено было увенчаться успехом. Молния джинсов. - Надо было думать, прежде чем приползать ко мне и ныть... Делаю еще один отчаянный рывок, как ни странно, безрезультатный. Чувствую себя крысой, с которой играет кошка. - Пожалуйста... В моем голосе странное выражение. Что это? Похоть? О Боже..! Я начинаю слабо и как-то совсем уж жалостливо скулить, когда он срывает с меня джинсы. Снова пытаюсь вырваться, но уже не проявляю такого энтузиазма. Начинаю хныкать. Он вдруг разворачивает меня к себе – словно в тумане вижу его покрытое испариной, искаженное почти болезненной гримасой лицо, а потом он горячо, как-то совсем уж судорожно целует меня. Я сосал его язык, изо всех сил пытаясь оттянуть это...Это...Чувствую, как он массирует вход. Отрывается от меня. Шепчет: - Может, прекратим? Мотаю головой – да, умоляю! Плачу, чувствуя пыльный запах ковра. Он снова усмехается – не вижу, но чувствую. Чертов сукин сын... Входит в меня и я, уже не сдерживаясь, сипло ору в голос. Хотя, наверное, мне не так уж и больно. Застывает на месте, я издаю слабый стон. Толчок. Выгибаюсь под ним. Проводит по моей заднице ладонями, сжимает, до синяков. Кричу. Толчок. Я где-то слышал, что во время анального секса не обязательно засаживать по самые яйца, а этот подонок сейчас занимался именно этим. Толчок. Задевает что-то внутри меня, входя. Начинаю испытывать какое-то безумное, непонятное ощущение, покалывающее. Толчок. Еще один. Я уже смирился со своим беспомощным положением, я отдаюсь в его руки, а он продолжает резко и уже куда более быстро вколачиваться в меня, а мне уже посрать, я стараюсь двигаться быстрее, но в унисон с ним, чтобы не замечать, не замечать, что желание начать ласкать себя самому становиться невыносимым...Я откуда-то знаю, что этого делать не стоит, что это лишь испортит все... Я уже сам насаживался на него, а Фредрик внезапно обхватил мой член и начал быстро двигать ладонью. Толчок, еще один, еще, еще один, я уже потерялся. Что-то теплое внутри меня. По тому, как я через несколько минут задрожал всем телом, он понял, что я тоже кончаю. POV Beigbeder Я лежал на ковре, а он, вопреки моим надеждам на то, что он полежит в моих объятиях, начал судорожно собираться. Собираться, громко сказано, конечно, так как из рук у него все валилось, штаны не натягивались на худые бедра, где я оставил синяки, а рубашка нарочно запутывалась и оказывалась то задом наперед, то наизнанку. Я лежал и смотрел на это презабавное действо, положив руки под голову так, что сейчас головой, получается, я лежал на внутренней стороне своих локтей. Должно быть, я смотрелся победоносно, хаха. Полузакрытые глаза, улыбка одним уголком рта. Кот. Кот, наевшийся сметаны. Чистый секс, когда ты знаешь, что твоя партнерша не забеременеет, что не надо ее нежно целовать и называть "детка". Грубый мужской секс. Должно быть, красиво смотрелось со стороны. - Фред, и все-таки, это не изменит продажу книжки, я так и остался тупым говном, теперь, в придачу, еще и трахнутым, - грустно сказал Чак, прекращая попытки одеться. Меня аж затрясло. - Паланик, тебя еще раз трахнуть?! - Всё, всё, всё, молчу, - начал он успокаивать меня, видя, что я разозлился. Вдруг я услышал, что к нашему дому кто-то подъехал на машине, а через пару секунд услышал два детских голоса. - Паланик, - заворожено смотрел я на дверь, - Паланик, продажу книги я тебе увеличить не обещаю, но нашу репутацию еще можно спасти, - и мы, схватив вещи в охапку, побежали в мою комнату. Одеваться.