Второй после Мадары

      — Кайтен! — завизжала Ханаби, и голубой вихрь взметнулся вокруг неё.       Девочка остановилась и засияла широкой счастливой улыбкой, одновременно пытаясь отдышаться. Волосы прилипли к влажному лбу.       Хиаши удовлетворённо смотрел на дочь. Всё-таки Неджи успел поставить ей никак не дающийся кайтен. Окончательно довела до ума его она, конечно, сама, пока Хиаши с племянником сражались в рядах армии Альянса. Было время, когда он едва не разочаровался в обеих дочерях. Однако это позволило ему по-другому взглянуть на племянника. Он признал, что помощь Неджи просто необходима ему для тренировок обеих наследниц. Не только Хинаты. Иногда глядя на серьёзного, сдержанного, не по годам талантливого парня он видел в нём сына, которого у него никогда не было. Хиаши в глубине души чувствовал некоторую вину за то, что Неджи рос замкнутым. В детстве он часто был более чем строг с ним, даже однажды применил силу проклятой метки… Однако Хиаши успокаивал себя тем, что всё так или иначе пошло племяннику только на пользу, что мужчина, а тем более шиноби, и должен быть таким: немногословным, собранным, вдумчивым и упорным.       «Прости, меня, Хизаши… Я снова ничего не смог предотвратить. Неджи достоин называться твоим сыном. Моя семья навсегда останется в неоплатном долгу перед твоей».       Из грустных мыслей Хиаши выдернул звонкий голос. Дочь сосредоточенно старалась сложить какие-то печати, смешно морща нос и помогая себе комментариями всех действий вслух. Или она обращалась к нему? ..       — Ханаби? — девочка встрепенулась и выжидательно замерла. Значит, не ему. — Твои тренировки стали показывать хорошие результаты. Продолжай в том же духе.       Хиаши направился к выходу из тренировочного зала, намереваясь прилечь отдохнуть. Прошла всего неделя с тех пор как его выписали из госпиталя, и всего две со дня наступления внезапного перерыва в войне. Окончанием никто это называть не смел, слишком непредсказуемые попались противники и слишком внезапно они отступили. Не похоже это было на конец. Хотя говорят, что одного из врагов всё же взяли в плен. И даже якобы собираются предать опытам Орочимару… Змееобразный нукенин неожиданно переметнулся на сторону Конохи, чем заслужил нечто вроде временного прощения, и околачивался теперь где-то поблизости. Ходили слухи, что он даже бывает нередким гостем в резиденции Хокаге-самы. Должно быть, это была ложь, потому что из-за огромного количества раненых Пятая целыми днями пропадала в госпитале. Включать бьякуган Хиаши медиками было на некоторое время строжайше запрещено, поэтому убедиться во всём самому пока не получалось. Да Хиаши и не стремился. Наверное, сказывался возраст, но хотя бы на короткое время истово хотелось выкинуть из головы всё, что связано с войной.       Заметив, что отец уходит, Ханаби приуныла, но природная непоседливость уже через минуту подхватила её за шкирку и выкинула на улицу. От избытка энергии активировав бьякуган и представив, что преследует целую группу вражеских шиноби, Ханаби стремительно припустила по направлению к больнице, вытянувшись вперёд и отведя прямые руки за спину для быстроты. Ей не терпелось похвастаться успехами перед сестрой. _________       Благодаря тому, что отец ещё не отказался от намерения сделать Ханаби в будущем главой клана, её уделом было домашнее обучение. Однако это мягкое название совершенно не соответствовало колоссальным нагрузкам, каких не знали подрастающие шиноби в Академии. Клан Хьюга ко всему подходил серьёзно и обстоятельно, до войны очень многие тренировки проводил для неё сам отец. Живая и любознательная Ханаби страдала от дефицита общения с ровесниками. Все остальные дети Хьюга обучались в Академии, а её одногодок в клане и вовсе не было. Между тем в её день было упаковано столько тренировочных часов, что казалось, он им мал и скоро лопнет, как резинка. Неджи и Хината были часто заняты на миссиях, однако иногда всё же удавалось их где-нибудь достать и оккупировать хотя бы на пару часов. Тогда Ханаби была счастлива, придумывала кучу занятий и тараторила без умолку, стремясь выплеснуть все свои мысли, накопленные за время разлуки.       Начало Четвёртой Мировой Войны ознаменовалось для Ханаби величайшим разочарованием — несмотря на то, что она была всего на два года младше Хинаты, на войну её не взяли. Она впахивала как проклятая, она старалась быть лучшей среди молодых шиноби в клане, хотя бы после Неджи. Но от Хокаге поступил чёткий приказ: все, кто младше шестнадцати, остаются охранять Коноху. Времена, когда детей отправляли воевать, давно прошли — назло Ханаби. Однако если бы дело было только в этом... Ханаби была лишена возможности защищать деревню и мир шиноби по другой причине: клан принял решение не подвергать наследницу такой опасности. Это было обиднее всего. А ей ведь уже в этом году будет семнадцать!..* Несправедливо.       Однако очень скоро Ханаби обнаружила в сложившейся ситуации плюсы. Во-первых, тренировки больше не норовили отобрать у неё всё свободное время. Более того, они стали его продолжением — и только. Все её сенсеи отправились на фронт. Ханаби упражнялась тогда, когда сама считала нужным. Ей доставало самостоятельности и ответственности для того, чтобы не лениться, и увлечённости — для того, чтобы не терять интерес к саморазвитию. Однако сколько теперь было свободы для новых дел и приключений!       Во-вторых, стены квартала больше не были преградой. Раньше ей не разрешалось надолго покидать их пределы (Хьюги ещё не оправились от двух похищений старшей дочери главы клана), но теперь следить за ней стало почти некому, и Ханаби активно и самозабвенно исследовала деревню. Ловила деловые стайки мелких, которым доверили патрулирование Конохи, и важно ими командовала, периодически припугивая бьякуганом. Время от времени устраивала им массовые соревнования, заливисто смеясь над их ниндзюцу. Малышня не обижалась, они чувствовали в ней лидера, который чуть уменьшал пустоту покинутости их сейчас многими взрослыми. Пару раз Ханаби даже попыталась снарядить экспедицию наружу — да хотя бы в лес — однако выбраться удавалось лишь ей одной. Мелкие то ли были ещё слишком неуклюжи, то ли боялись быть замеченными и наказанными, а потому не слишком старались. Никто не признавался вслух, что не хочет быть похищенным или убитым вражескими шиноби. Сказать такое значило опозориться перед сверстниками. Ханаби этой гордостью мелких мысленно восхищалась. Сама она тоже боялась за родных, но не за себя, и чуть что — пулей бы вылетела на фронт, на подмогу. Даже если бы это означало ослушаться опостылевшего уже приказа.       Но из деревни всё казалось мирным и спокойным, старшие если и получали новости с фронтов, то не подавали вида. Всё, что Ханаби знала — что войну объявил старичок-нукенин Учиха Мадара, родоначальник коноховских Учих. И что толком не ясно, как он до сих пор жив и что у него за войско, но большим оно вряд ли может быть. Сама Ханаби втайне считала бьякуган гораздо могущественнее шарингана, поэтому всегда усмехалась напыщенности Учих и много раз представляла, как появляется на поле боя и одна с лёгкостью разносит в пух и прах этого Мадару. ___________       Стоило только войскам вернуться в Коноху, как ловушка кланового квартала снова захлопнулась, кровожадно чавкнув, проглотив Ханаби и закусив её свободой. Население Конохи заметно поредело, но с ранеными Ханаби столкнуться не успела — их незамедлительно переправили в больницу.       Известие о смерти Неджи заставило Ханаби ощутить, словно прямо над её ухом ударили в гонг, и от этого звука весь её мир вокруг начал осыпаться, как штукатурка со стен. Он крошился, крошился много дней.       В конце концов окружающее пространство стало напоминать мятую бумагу. Будто все декорации сжали в комки, чтобы выбросить, как неудавшиеся рисунки. Спустя неделю Ханаби спохватилась, нашарила картинки в мусорном ведре своего пыльного отчаяния и кое-как разгладила их, чтобы хоть чем-то заклеить пустоту вокруг. Получилось плохо: краска на них облупилась и потускнела, а на неизгладившихся сгибах и вовсе отсутствовала. Но по крайней мере стало не настолько промозгло, как было.       Понемногу начиная приходить в себя, Ханаби стала ощущать изменения атмосферы в деревне. Напряжение, запах скорби в воздухе достигли своего апогея и стали размягчать всё вокруг каким-то наведённым, неестественным безразличием — в том числе стены квартала. Все были тревожно заняты своими делами, за Ханаби так и не был толком установлен строгий присмотр. Разве что Хината запретила соваться в госпиталь, сказав, что за отцом она там достаточно присматривает, его скоро выпишут, а ужасы войны Ханаби стоит стремиться не видеть как можно дольше. Ханаби не хотелось перечить и расстраивать сестру, она была счастлива, что та вернулась живой, и не стала создавать ей лишних проблем.       После выписки отца ничего не изменилось. Его обычная, ещё «довоенная» отстранённость приобрела оттенок потерянности: он, казалось, почти не замечал не только Ханаби, но и вообще ничего вокруг. Скользил по дому как привидение: ещё чуть-чуть — и будет ходить сквозь стены. Ханаби надоедало болтаться по кварталу, и она периодически мигрировала за пределы, уже не боясь встретить сопротивление родни. Из сумбурных рассказов немногих более или менее подлеченных и уже выписанных очевидцев мало что было понятно. Мадара оказался не Мадарой, вернулись отступники Орочимару, Учиха Саске, воскрешены и убиты множество бывших Каге, водили хороводы, в кого только не вселяясь, хвостатые демоны, причём-то там был какой-то Лунный План… У Ханаби голова шла кругом, создалось впечатление, что все шиноби были разбросаны по разным фронтам или частям фронтов, потому истории не вязались. Она всё пыталась встретить какого-нибудь более или менее адекватного рассказчика, но те, кто наблюдал эпицентр событий (если таковой был), либо находились сейчас при смерти, либо были страшно заняты и совершенно не попадались на глаза. Хината же возвращалась домой заполночь и сразу засыпала. Говорить о войне она отказывалась напрочь.       Ханаби вернулась к тренировкам, они помогали приводить мысли и эмоции в порядок. Совсем недавно стал почти идеально удаваться кайтен, что на какое-то время и вовсе ввело её в эйфорию. На волне бушующей энергии Ханаби даже рискнула притащить отца и уговорила его посмотреть. Она чувствовала себя пятилетней девочкой, изо всех сил старающейся заслужить гордость папы. И — о, счастье! — преуспела в этом. __________       На входе в госпиталь разогнавшаяся Ханаби чуть не впечаталась в как раз покидающую его Моэги — девчонку из команды внука Третьего, одну из мелких, с кем она забавлялась в Конохе во время войны. «Странно, это ведь было совсем недавно…» — пронзила мозг неповоротливая мысль.       — Ой. А ты что тут делаешь?       — Я… Помогаю, Ханаби-сан. Я же медицинские техники изучаю…       Ханаби округлила глаза. Значит, малявкам можно тут, а ей нельзя?       — А если… без техник? Ну то есть просто руками? Как ты думаешь, мне разрешат помогать? — признаваться малышне в том, что в клане Хьюга почему-то мало кого учат медицине, да и то специфической, было неприятно. Но очень обрадовала забрезжившая перспектива проводить побольше времени с сестрой.       Моэги задумалась.       — Вообще все ирьёнины постоянно жалуются на то, что нам не хватает рук. Поэтому, думаю, любая помощь будет нелишней. К тому же у тебя бьякуган! Ты можешь видеть чакру! — она восторженно улыбнулась. — Но лучше тебе всё-таки спросить кого-то из старших…       — Ты Хинату не видела? — перебила уже мысленно убежавшая вперёд Ханаби.       Моэги опять помедлила перед ответом. Пятая точка Ханаби уже требовала приключений и страшно раздражалась такой неоперативности.       — Кажется, я видела её на первом этаже… Но не уверена. Ханаби-сан, спроси у дежурного на входе, он обычно в курсе, за кем какие палаты…       Нетерпеливо кивнув, Ханаби исчезла в дверях госпиталя. ______________