Второй после Мадары

      Разгорячённый после сражения Обито выглядел совершенно иначе. Что-то звериное в нём достигло предела и стёрло любые намёки на нежность и простоту. Теперь он предстал перед ней в своём боевом обличье — сложный, накачанный адреналином, уверенный, перепачканный чьей-то кровью (Ханаби знала, что не своей — она пристально наблюдала за боем и видела, что он не пропустил ни одной атаки).       Обито убивал без колебаний, быстро и точно, не избегая жестокости, но и не стремясь к ней, все его движения были эргономичны — ни одного лишнего. Он, безусловно, знал, что она наблюдает за ним. Он приказал ей наблюдать. Но в его действиях не угадывалось ни малейшего позёрства, какое мужчины проявляют, когда пытаются обратить на себя внимание. Ханаби уже перешагнула ту грань, за которой поджидает, с тихим скрипучим смехом потирая ручонки, неумолимая и коварная потребность во взаимности. Незаметно для себя она уже безнадёжно увязла в ней, и бесполезно стало дёргать то одной, то другой ногой, пытаясь не дать этому чувству окончательно засосать себя. Она погружалась туда стремительно: вот — по грудь, вот уже — по шею. Скоро станет нечем дышать. В голове билось только одно: «А он?»       Ханаби ощущала, что сильно повзрослела за этот месяц. Что было причиной? Смерть Неджи — первое большое горе, прокатившееся по её семье? Первая серьёзная работа — госпиталь? Или это странное путешествие, впервые жизнь вдали от дома, преступление?.. Ханаби вспоминала себя до — и остро чувствовала огромную пропасть между ней и той девочкой, что разучивала кайтен. Жизнь той была закована в кандалы границ фамильного квартала, нынешней Ханаби же — с уникальной техникой глаз Обито — принадлежал весь мир.       Она с замиранием сердца прогоняла от себя мысль о том, что будет, когда эта миссия закончится. Когда они найдут этого Мадару, как бы его там на самом деле ни звали, и передадут в Коноху информацию о его местонахождении. Может быть, им прикажут не возвращаться, а остаться следить за ним? Тогда можно будет побольше времени провести вместе… Что будет в деревне, что сейчас творится в деревне, в клане, она тоже старалась не думать.       Ханаби закусила губу, чувствуя, что если Обито сейчас не подаст сигнал, надолго её в борьбе с этими мыслями не хватит. Нужно было на что-то переключиться, что-то делать, иначе они прогрызут голову и вывалятся наружу. И тогда станет видно, какая Ханаби слабая, как она всего боится и как не достойна называться Хьюгой.       Обито прошёлся по трупам — Ханаби вздрогнула — протыкая их в центр груди кунаем. Конечно, добивать — это правильно. Правильно. Это профессионально. Так и нужно.       Он махнул рукой в её сторону, показывая, что закончил.       Она подбежала. Обито скользнул по ней взглядом, в котором последний раз полыхнул, исчезая, шаринган. Ханаби впервые проводила его с уколом сожаления. Ей никогда не казались красные глаза привлекательными. Боже, что вообще за цвет для глаз. Белый — идеально. Терпимо — чёрный. Но Обито алый, безусловно, шёл.       Она уточнила у него, в силе ли ещё идея о привале, и, дождавшись кивка, принялась снимать мокрый плащ, надеясь наконец-то высушить. Мокрым было всё, но она позволила себе скинуть ещё только сандалии. Её охватывало неожиданное смущение при мысли раздеться перед ним. И совсем уж неловко было вспоминать, что до этого он одежду срывал с неё сам.       Обито своим дыханием развёл костёр. Ханаби задумалась над тем, как же сильно ему подходит стихия огня. Он пристроил их плащи на ветки дерева над пламенем, достаточно высоко, чтобы температурный максимум до них не доставал. А затем… совершенно невозмутимо стянул с себя всю остальную одежду и отправил туда же.       Ханаби сглотнула. Ну и что теперь делать? Мокнуть глупо и опасно — не хватало ещё подцепить простуду во время миссии. Но её всю будто сковало по рукам и ногам, хотя хотелось убежать далеко-далеко, чтобы не краснеть тут, не стоять, как вкопанная, пялясь на чужое тело и не зная, куда деть своё. Обито сел боком к ней и спиной к костру, закрыл глаза и сложил руки в печать. Казалось, он просто концентрирует чакру, что после боя выглядело вполне логично. Но Ханаби не покидала мысль, что таким образом он избавляет её от смущения, давая возможность раздеться не под его взглядом.       Чтобы наконец-то решиться, Ханаби тоже закрыла глаза и стянула футболку через голову. Однако чтобы видеть, куда её бросать, пришлось-таки снова воспользоваться зрением. Но лучше бы она этого не делала. Лучше бы просто бросила на землю рядом.       Обито стоял неподалёку, прислонившись спиной к стволу дерева, и наблюдал за ней. Шаринганом. А может быть в его глазах просто отражались огоньки костра.       Смущения действительно как не бывало. Ханаби захлестнула ярость. Продолжая по дороге расстёгивать бельё, она подошла размашистым шагом и что есть силы швырнула его в лицо Обито, мечтая, чтобы это был кунай. Одной рукой перехватив подарок, второй он одновременно прижал её к себе за талию. Совсем не нежно. Грубо. Его рука была жёсткой и не давала и шанса вырваться. По её спине прошлась шершавая ладонь. Ханаби уставилась в багровые глаза, в которых огонь костра смешивался с кровью. По его лицу и торсу плясали причудливые тени. Она чувствовала, как к животу прижимается твёрдое, и понимала, что выбраться не получится. Что она может его сейчас бить, кусать, царапать, даже использовать дзюкен, но он её не отпустит. Этот голодный взгляд её скорее возьмёт в плен гендзюцу, несмотря на бьякуган, несмотря ни на что. Ладонь достигла низа спины и вцепилась в ягодицу. Ханаби от неожиданности вскрикнула. Пальцы явно оставляли синяки. Не задумываясь над тем, что делает, она влепила Обито звонкую пощёчину. Он даже не шелохнулся. В его глазах сверкнуло жидкое пламя, наполнив их до основания.       Уверенный, властный поцелуй. Обито не стеснялся проталкивать язык глубоко внутрь Ханаби, исследуя всё, что попадалось на пути. Она кусала язык, кусала губы, но это его не останавливало, от этого он будто больше распалялся и вцеплялся в неё с удвоенной силой.       Всё та же рука переместилась на затылок, а затем крепкой хваткой сжала сзади под волосами шею, чтобы Ханаби было еще сложнее мешать поцелую.       Что ж, тогда ей тоже не обязательно сдерживаться. Тогда она тоже будет делать с ним всё, что хочет.       Ханаби набросилась на него так сильно, что довольно толстое дерево едва не затрещало. Она перехватила инициативу с языком, вцепилась в его плечи до побеления костяшек и придавила пульсирующий член животом. «Дзюкен!» — выпустила Ханаби чакру в локоть, чтобы он наконец-то отпустил её шею. Его пальцы чуть разжались, он угрожающе зарычал. Обито прижимал её сильнее, почти до хруста рёбер — она раздирала ему плечи ногтями, заставляя возбуждение прокатываться по его телу, выливаясь смазкой на её живот. Он почти уже ничего не контролировал, не владел чакрой, ночь окрасила его глаза в чёрный. Он ослабил хватку на талии всего на миг — и только для того, чтобы сорвать с Ханаби последние лоскутки ткани. Она с лёгким удивлением ощутила, что по ногам течёт. Сильно. Так сильно, как никогда. Вот, значит, какой ей нужен Обито. Грубый и бесцеремонный. Обито-убийца.       Внезапно Ханаби запрыгнула на него, обхватив ногами, и заставила вонзиться в себя во всю длину. Будто какая-то сила её швырнула на него. Обито застонал, сжал пальцы крепче и медленно сполз по дереву вниз, оставляя спиной на рельефе ствола кровавый след.       Он заполнял её всю, Ханаби чувствовала, как он пульсирует у неё внутри без всяких фрикций, огненный, изнемогающий от желания. Обито вцепился в её бёдра, насаживая на себя ещё глубже, хотя глубже уже было некуда — их бёдра плотно соприкасались, обжигая друг друга.       Внезапно он подобрался и опрокинул её назад, лишь чуть подставив в последний момент под спину руку. Нависая над ней, Обито стиснул её груди вместе и стал втягивать в себя по очереди соски на грани терпимого, периодически зализывая боль языком, быстро мечущимся от одного твёрдого раздразнённого ореола к другому, благо расстояние позволяло. Из-за этого Ханаби казалось, что во рту у него одновременно оба соска, при этом Обито вбивался в неё, внизу её ни капли не жалея. И Ханаби было плевать на колючую траву, на впивающиеся в кожу камешки — она вся превратилась в смесь боли и удовольствия, которые создавали внутри причудливые завихрения. Этот водоворот уносил её куда-то далеко, где не было ничего — ни миссий, ни войны, ни страха, ни душевных терзаний, ни даже нежности. Только она — и воплощение безумия в виде Обито. Инь и Янь. Воздух и огонь. Белое и чёрное.       Он причинял ей боль — и ей хотелось разделить эту боль с ним. Она сжимала его везде так, что сводило пальцы. Царапины от её ногтей тут же заживали — и их непреодолимо хотелось возобновить. Если он не рычал от боли, ей было не достаточно. Она впивалась, впивалась, впивалась в него, пока не ощущала, что он тоже на грани, что этот водоворот захватил и его. При других обстоятельствах она бы никогда не позволила себе слизнуть дорожку крови на его груди от свежей царапины, это ведь так… жестоко. Она бы стеснялась этим наслаждаться. Но сейчас жестокость органично вплеталась в их слияние, была закономерным продолжением страсти двух животных, а животным неведомо стеснение.       В ответ на этот её порыв Обито хищно улыбнулся.       Теряющий рассудок от всего происходящего, он тискал её грудь уже совершенно неосознанно, сильно, не давая себе труда взвешивать усилия и останавливать пальцы. Когда вдруг он особенно нестерпимо выкрутил соски, Ханаби вскрикнула и, не задумываясь, ударила дзюкеном по тенкецу на запястьях. От неожиданности Обито всем весом упал на локти на землю по обе стороны от неё. Они или их чакры настолько взаимопроникали друг в друга, что Ханаби физически почувствовала эту его боль, она ничем не отличалась от её собственной.       Она вспомнила, как он этими руками только что убивал врагов.       И вдруг нежно-нежно его поцеловала.       Обито в очередной раз вошёл в неё и замер.       Запыхавшийся, обливающийся огненным потом.       Ханаби ласково продолжила поцелуй.       И вдруг он дёрнулся всем телом, не сдержав низкий измождённый стон.       Ханаби не отпускала его губы, обращаясь с ними так же бережно, несмотря на то, что руки по привычке всё ещё сжимали его плечи до синяков. Ей нравилось пропускать сквозь себя его оргазменные спазмы, заставляющие тело содрогаться.       Когда они стали чуть-чуть сходить на нет, ей захотелось подвигаться ещё. Она толкнулась бёдрами к нему, с удовольствием ощущая, что он внутри ещё твёрдый. Обито хрипло застонал: похоже, она мучила ещё не готовые к новым ласкам, чересчур чувствительные нервные окончания. Но ей было плевать, она должна была получить своё. А он уже показал, что достаточно вынослив, чтобы это выдержать. ____________       Мир потихоньку просыпался вокруг него. В уши ввинтился треск сверчков, трава, повинуясь ветру, защекотала ногу, капельки пота стали прохладно испаряться со спины, множественное покалывание сообщало о том, как сильно затекли руки. Движение под ним заставило зажмуриться и заскулить. Ну зачем же так сразу, Ханаби, зачем… Послеоргазменный туман вокруг постепенно разрезали звуки — вот дышит Ханаби, вот — стучит его сердце… совсем не там, где положено. А Ханаби не унималась. Кажется, она придумала что-то новое, потому что толкнула его в грудь, заставив почти лечь на спину — если бы не попавшийся на пути ствол дерева, об который не очухавшийся до конца Обито крепко приложился. Во время этого манёвра член выскользнул из неё, заставив его ещё раз вздрогнуть от интенсивности ощущений. А после — похолодеть. Вот теперь Обито точно облажался. Глядя на дорожку спермы, он чувствовал себя полным идиотом. Великий стратег. Протеже Мадары. Реинкарнация Рикудо. Хозяин Нового Мира. Мнил о себе невесть что. И не смог сохранить контроль, чтобы не кончить в девчонку.       Видимо, взгляд у него был совершенно беспомощный, потому что Ханаби внезапно рассмеялась.       — Эй. Не волнуйся. Ничего страшного, сейчас не то время. Я немного… мм… разбираюсь в этом.       Обито прямо ощущал, как его вид сменяется из беспомощного в недоумённый, но от этого не менее идиотский.       — Нет, это не значит, что я… Ты у меня первый, да.       — Я и не думал…       — Что первый?       — Нет… То есть да… Чёрт.       Обито потёр ладонью лицо, старясь встряхнуться и наконец-то прийти в себя. Перед глазами мелькали невесть откуда взявшиеся образы, заканчивающиеся… застрявшим в стене кунаем.       — Мне понравилось, — её голос нежно обволок слух.       Потом осторожный поцелуй — за ухом, в тонкую кожу, которой почти ничто никогда не касается — и россыпь мурашек по затылку, и захотелось в неге прикрыть глаза. Она мягко ерошит волосы, иногда чуть-чуть тянет за них — ровно настолько, чтобы почувствовать, что у тебя есть кожа на голове. Пальцы спускаются вниз по позвоночнику, приятно давя на него, заставляя невольно выпрямляться, отстраняясь от ствола. Вместе с маленькими пальчиками, скользящими от уха вниз: по шее, по ключице, — голову покидают последние мысли. Горячие губы сбоку на шее. Обито вдруг ловит себя на том, что был бы совсем не против здесь более жёсткого прикосновения — например, зубов. Ханаби будто чувствует это — и слегка прикусывает, щекоча его дыханием. Её руки сжимают его с двух сторон — с груди и со спины. Это ощущение нравится Обито, кажется, будто она везде. Между ног уже ноет. Не желая ждать, он обхватывает член рукой, попутно отмечая, что с запястьем что-то не то. Ханаби резко отталкивает его руку, нажимая как-то так, что запястье начинает всерьёз болеть. Но боль — не то, что может остановить Обито или прогнать возбуждение. Иногда даже наоборот. Ханаби вдруг наклоняется и… дует на влажную головку. Внутри Обито всё сжимается. Терпения всё меньше. Но он даёт ей возможность продолжать её странную игру. Она целует его в грудь и одновременно где-то внизу обхватывает рукой яички. Яркий цветной импульс бьёт в голову, Обито втягивает ртом воздух. Она снова пробегает по волосам. Столько разных прикосновений. Тело Обито теряется в этих робких — после недавнего — ласках, внутри сжимается пружина, заставляя тикать счётчик, отмеряющий остатки его терпения сидеть неподвижно. Чувствуется, что Ханаби с любопытством изучает его тело, отслеживает малейший отклик. Откровенно говоря, Обито не привык к долгим прелюдиям, они для него были всегда скорее пыткой. Вот и сейчас все силы уходят на то, чтобы не наброситься на неё и не разорвать на части. И чем дольше это длится, тем меньше шансов, что, когда дело перейдёт к главному, он будет в состоянии себя контролировать. Он благодарен за то, что она вынесла недавно его такого, почти не сдерживающего себя. Не оттолкнула, не побоялась. Вместе с тем Обито совершенно точно уверен, что отпусти он свою страсть на волю полностью, Ханаби это вряд ли понравится. Поэтому он поступил совсем некрасиво — но так, как давно хотелось: опустил руку ей на голову и надавил, прижимая вниз, к себе. Чтобы удержать равновесие, Ханаби упёрлась руками в его бёдра. И вдруг на головке сомкнулось кольцо её губ. Это было так долгожданно, так… интимно, что Обито почти сошёл с ума. В голове взорвался комок из ощущений, все его кошмары, вся его затаённая злоба и тьма, все его маски разлетелись на тысячу сверкающих осколков. Обито остался абсолютно беззащитен — и абсолютно счастлив. Она опустилась ниже — и это было невыносимо, хотелось кричать — и, кажется, он кричал — особенно когда головка упёрлась в нёбо. Как же горячо внутри. Эта огненная плазма разбегалась от члена по всему телу и безжалостно плавила Обито вместе с тем, что в нём ещё осталось. Ханаби впивалась ногтями в его бёдра — ему было всё равно. Он бы согласился на что угодно — да пусть отрезают пальцы по частям — но только чтобы она не останавливалась, никогда. Казалось, ничего лучше быть не может, пока Ханаби вдруг не подключила к процессу руки. Одна из них обхватила яички, другая — ствол члена, и Обито был готов умереть после этого — к чёрту всех и всё. Вот — единственное, ради чего стоит жизнь. Вот — высшее наслаждение. Особенно когда она провела языком по кругу — неумело, стараясь распробовать — и случайно задела уздечку. Кажется, Обито вцепился ей в волосы, кажется, она сильно ударила его по руке, но он был не в силах разжать, пока она не убрала губы. Он словно вынырнул после долгой задержки дыхания под водой, когда хватаешь воздух так рвано, неуклюже, что кажется, что разучился дышать. Посмотрев на его лицо, она потянулась к нему и принялась слегка посасывать его нижнюю губу, как совсем недавно… его. Обито не мог об этом думать, внизу живота начинало болеть. Вдруг её рука обхватила член — он вздрогнул от резкости прикосновения — недостаточно влажно. Ханаби догадалась и подтянула кожу, закрывая головку капюшоном и убавляя чувствительность. Обито издал благодарный стон. Её палец сквозь кожу лёг на уздечку — запомнила, как окончательно вышибить у него мозги — и стал двигаться вниз и вверх. Не прерывая эту восхитительную ласку, держащую Обито уже на грани, Ханаби снова опустилась вниз — и осторожно поцеловала яички. Потом так же осторожно втянула в рот — одно, затем другое, затем — о боги — оба вместе… Обито сорвался. Он почувствовал горячие капли на ногах и животе — и всепоглощающее тепло вдоль члена и по всему телу. Он изливался толчками, срывал горло — а в голову уже постепенно пробирались мысли о том, как же громко он себя ведёт, и как давно, и что это неосмотрительно и небезопасно, и что он даже барьер не поставил, и что грош ему цена как ниндзя, и что прав был Какаши, и — чёрт, почему Какаши, — и что он всё равно не может остановиться.       Ханаби несколько секунд сидела перед ним ошеломлённо — большая часть белой жидкости оказалась у неё на лбу и на волосах, она пыталась стереть её руками, но не получалось. Чуть только Обито начал немного владеть собой, он притянул к себе её за руки и поцеловал липкие испачканные ладони. Горько. Надо же, и как это едят?       Ему хотелось сжать её всю, вдохнуть, задержать в лёгких, в себе, и больше не выпускать. Она, такая маленькая, крохотная — и такое большое счастье. Впервые Обито почувствовал, как регенерирует сердце. Казалось, сила клеток Сенджу до него никогда не добиралась.       Он готов был отдавать ей всего себя без остатка. Она сидела у него на коленях, мокрая, до безобразия мокрая — Обито вспомнил, что она ведь ещё так и не кончила… Но никакого укола совести он не почувствовал — только азарт и бесстыжую похоть. Текущая самка. Решив, что с подготовкой, несомненно, покончено, он развернул её спиной к себе. В этом положении очень удобно грудь ложится в руки. Он вспомнил, как однажды уже держал её так — на верхнем этаже бывшего убежища Акацуки — и как уже тогда сходил с ума. Руки сами собой сжали эту драгоценность, впитывая в себя её мягкость, всё же немного сопротивляющуюся его пальцам. Ханаби вдруг накрыла его руки своими, останавливая:       — Больно.       Подавляя в себе истовое желание стиснуть сильнее, чтобы она не просто проговорила — прокричала это слово, может быть, даже умоляла его остановиться или вырывалась, — Обито, сделав над собой чудовищное усилие, расслабил пальцы. Не удивительно, что ей больно. Удивительно, что она сказала об этом только сейчас. Наверняка он оставил ей столько синяков… Она ведь не могла так быстро восстановиться, как он. Это Обито можно было не жалеть. Девушки вообще хрупкие. И так это сладко иногда — когда они позволяют тебе напрочь об этом забывать.       Зверское возбуждение требует выхода: он наклоняет её, заставляя опуститься на колени, и стремительно входит. Её ноги сдвинуты, отчего очень тесно внутри. Нутро обхватывает его плотной перчаткой, для Обито по-прежнему каждое движение слишком ощутимо, почти болезненно, но это скоро проходит. Он сжимает руками её ягодицы, заталкивая подальше мысль о том, что, возможно, стоит быть с ней помягче. Бёдра интенсивно бьются в нежное, упругое, это ментально заводит больше всего. Обито берёт такую амплитуду, что случайно выскакивает и, рывком заходя обратно, промахивается чуть выше. Конечно, он не помещается ни на сантиметр, конечно, Ханаби вскрикивает, отстраняется. Он ныряет вниз и целует пострадавшее место, долго, пока не чувствует, что она перестаёт извиваться и пытаться выскользнуть из его рук. Она расслабляется, она снова доверяет ему. Но Обито не может до конца отделаться от мысли, как же, наверное, было бы туго и хорошо — там.       Сгорая от удовольствия, он вбивается в неё до тех пор, пока она вдруг не вскидывается и не насаживается в последний раз сама, поднимаясь к нему и прижимаясь спиной так, чтобы он не мог двигаться. Обито различает негромкие обезоруживающие стоны, заставляющие его плотно притянуть её к себе обеими руками. Внутри на члене будто кто-то ритмично сжимает ладонь. До безумия приятно и горячо. Чувствуя, что больше не может, Обито зажмуривается, утыкается лицом в её тонкую спину — куда-то между лопаток, стискивает кулаки, не отпуская её из объятий, и ещё раз со всей силы толкается внутрь. Её вздымающаяся грудь под руками — и его собственное сердце, колотящееся так, будто готово пробить её спину, ворваться в грудную клетку и слиться с её. И больше Обито совсем ничего не чувствует. Разве только ещё — в раю.       Наконец-то. ____________