Stolen heart.

      С гитарой на коленях я сижу перед Пак Чанёлем и играю его мелодию, разрываясь от чувств, которые никогда не будут приняты им. И хотя каждая клеточка тела трепещет, это будет последняя песня, которую я ему спою перед уходом. Он с тоской смотрит в открытое окно в своей комнате, погруженный в воспоминания, которые не хочет отпускать, несмотря на боль, причиняемую ими. Я знаю, что сейчас он далеко от меня, дальше, чем когда-либо, бродит по аллеям с той, о ком написана мелодия. Я не знаю ее имени, но знаю о ней все. Знаю о их… о его чувствах. И жалею об этом… - Стань моей душою, птица, дай на время ветер в крылья, Каждую ночь полет мне снится…       Я не помню, откуда у меня появилась его нотная тетрадь, возможно из музыкальной академии, где я учился. Прихватил по ошибке или кто-то подкинул, но обнаружил я ее только через пару лет после выпуска, когда разбирал старое барахло. Из нее выпала фотография симпатичного улыбающегося рыжего Чанёля, когда я ее открыл, а имя узнал с обложки. Пожав плечами, я решил полистать тетрадь и обнаружил не только написанные песни, но и записи, никак к музыке не относящиеся. Это были своего рода письма, откровения, о том, что он чувствует и о чем мечтает, и все были адресованы одному человеку. И хотя имени он никогда не упоминал, чувствовалось, что адресат именно один. Девушка. Невыразимо прекрасная и бесконечно любимая. - Мне бы вспомнить, что случилось не с тобой и не со мною, Я мечусь, как палый лист, и нет моей душе покоя…       Не удержавшись, я решил сыграть эти мелодии и сел за пианино, но поняв, что что-то не идет, поменял инструмент на гитару, и вот волшебная мелодия заполнила мою небольшую квартирку. Я влюбился в нее с первых аккордов, и чем дольше играл, тем выше взлетала душа. Слова посланий становились не просто текстом на бумаге, но обретали краски и заставляли испытывать те же чувства, что и Чанёль. Но, к моему сожалению, не к какой-то незнакомке, а к нему… - Подойди ко мне поближе, дай коснуться оперенья, Каждую ночь я горы вижу, каждое утро теряю зренье…       Я играл мелодию за мелодией и не мог остановиться, а когда сыграл их все, начинал заново, пока не выучил очередность нот. Мне хотелось поделиться этими мелодиями, песнями со всеми: был уверен, что они не должны звучать только для меня. Я знал, что их больше никто не слышал, кроме автора, и это казалось кощунством. Но я не решался идти на студию, так как не знал, как отреагирует Чанёль на то, что я выпущу альбом с его музыкой. И пока я терзался сомнениями, мне каждую ночь снились ярчайшие сны с полетами на крыльях соколов, со снежными вершинами гор и темной зеленью хвойных лесов, навеянные чужими сочинениями. - Унеси меня, ветер северный, в те края, где боль и небыль; Как больно знать, что все случилось не с тобой и не со мною…       Альбом я все-таки выпустил на свой страх и риск. Не сказать, что он пользовался популярностью, но свои ценители нашлись. И одним из них оказался Чанёль, который появился в моей студии. Я узнал этого парня сразу, хотя он и изменился – не было больше рыжих волос и яркой улыбки, но были недлинные черные волосы и вежливая улыбка. Он казался более серьезным, по сравнению с собой на снимке, но не менее симпатичным. И хотя я ожидал обвинений, он был благодарен мне и даже не спрашивал как я получил его сочинения. Мы часто общались с того дня и чем больше я его узнавал, тем сильнее становилась моя симпатия. Но… - О тебе, моя радость, я мечтал ночами, но ты печали плащом одета, Я, конечно, еще спою на прощанье, но покину твой дом, но покину твой дом, но покину твой дом, я с лучом рассвета…       Его сердце и душа принадлежали той, о ком он писал, хотя мне казалось, что она всего лишь плод его воображения. Я чувствовал, что он погружается в пучину депрессии, хотя и старался не показывать этого, скрывая за улыбкой и смехом. Он бредил этой девушкой и отказывался слушать меня, если я начинал ставить под сомнение ее существование. Мое сердце трещало по швам от беспокойства за этого парня, и от своего бессилия… - Мне ль не знать, что все случилось не с тобой и не со мною, Больно ранит твоя милость, как стрела над тетивою…       При каждой встрече я играл и пел по его просьбе, хотя и видел, что эти песни терзают его душу, отказать не мог. Я не хотел… не хочу больше этого видеть. Понимаю, что эта дружба не приведет ни к чему хорошему и нужно ее прекратить, пока Чанёль и меня не утянул в свою тьму горечи. Сегодня я пою последний раз для него… - Ты платишь за песню луною, как иные - монетой, Я отдал бы все, чтобы быть с тобою, но, может, тебя, но может тебя, но может тебя, и на свете нету…       Когда последняя нота уносится в ночь за окном, я медленно убираю гитару в чехол и последний раз смотрю на Чанёля, который не отрывает взгляда от луны. - Прощай, Пак Чанёль. - Прощай, Бен Бэкхён.       И когда я уже закрывал двери, услышал хриплое «она умерла».