Счастливый Сильмарилл

День у дориатской принцессы не заладился с самого начала. Вот бывает же: и птицы поют, и цветы цветут, и новое платье струится по ветру шелково так, волной – а настроение все равно хуже некуда. А все почему? Из-за мужчин, конечно. С утра, например, дорогой папенька Тингол порадовал – завтрак еще закончиться не успел, а он уже завздыхал задумчиво, свитки с родословными благородных эльдар по столу разложил и осведомился этак с прищуром – мол, возлюбленная дочь моя, что у нас там с твоим сердцем? Не готово ли оно, сердце, к любви сияющей порывам, а? А то у меня тут на примете… О Эру. Пришлось бежать. Насилу вырвалась, даже булочку доесть не успела. Танцами отговорилась – занятия искусствами его величество поощрял и деликатный разговор до поры до времени согласился замять. Казалось бы, свобода. Ан нет! Только отдышалась, а тут навстречу Даэрон: в руках арфа, глаза бешеные, еще минута – и точно запоет. И, вот как пить дать, о чувствах. Менестрелям, конечно, петь положено, призвание такое, но почему же, о пресветлые Валар, их племя так слезливые баллады-то уважает? Тем достойных ведь много. Война, вот, например: смешались эльфы, кони, люди, ревут балроги, кровь кипит… И снова пришлось спасаться. Бочком-бочком по стеночке, а потом со всей прыти в лес – и это ей, королевской дочери! Думала, хоть на природе отдохнуть удастся: с некоторых пор по окрестным буеракам шастал некто по имени Берен, сын Барахира, суровый, косматый и – спасибо Варде за маленькие милости! – молчаливый. Ну то есть как молчаливый – на вопросы бедолага после двух-трех корзин со снедью отвечать согласился. По-солдатски коротко говорил, деловито, с подробностями. Сколько орков убил, как, чем, где – ну просто подарок, а не знакомство! …Или так она, Лютиэн, думала. До сегодняшнего дня. Потому что – сговорились они все, что ли? – в это утро о преимуществах косого рубящего удара в условиях ближнего боя Берен беседовать не захотел. А подсел к ней на бревнышко, откашлялся и выдал: - Замуж за меня пойдешь, а, Тинувиэль? Выходи! Света белого я не вижу, ночью черной не сплю, все о тебе думаю, сердце так и заходится. И этот, значит, про сердце. Того и гляди, запоет. И бежать уже некуда: во дворце папенька, в саду – Даэрон, а теперь и лес, оказывается, занят. Вот что тут делать? Нет, правда, что? Только злиться. И она разозлилась – от души, славно так, с размахом. Правду мудрые эльдар говорят, что опрометчивость – всех бед начало. Потому что если б не досада, разве бы сказала она, дитя разумной Мелиан, то, что сказала? Да ни в жизнь. А тут как накатило, аж зубы от раздражения свело. - Сперва докажи, Берен, - ляпнула, - что ты меня достоин! А то как мне понять, что это и вправду любовь? Вот принесешь Сильмарилл, может, и подумаю. Дура. И кто за язык дергал? Но и сын Барахира не умнее оказался: вскочил, кулаком себя в грудь стукнул и как выдаст: - А и принесу! И – чтоб его Моргот в пыль развоплотил! – напыжился, набычился – и так шустро во дворец рванул, что только его и видали. К папеньке-королю, значит. За благословением отцовским и чтобы на всякий случай познакомиться и впечатление правильное произвести. Ну что же, ха. Произвел. Его величество Тингол, владыка всего Дориата, чуть от ярости не задымился. С трона вскочил - волосы дыбом, уши встопорщились! - и как зашипит, ну чисто дракон: «Смертный! Жениться! На моей дочери! Да как посмел! Да Сильмарилла тут мало будет!» В общем, показал характер, показал. Берена в этот же час из королевства выставили, без еды, но с напутствием – иди, мол, за Сильмариллом, и скатертью тебе дорога, и пусть могилка пухом будет. А ее, Лютиэн? Под надзор, в комнаты, чтоб, выражаясь отцовскими словами, «над своим поведением поразмыслила как следует и родительское сердце таким потрясениям не подвергала». Какое тут настроение. Никакого. Мужчины!