Прозрение
Et tous les bateaux portent ton drapeau*… (c)
Пушечный залп чудовищной силы сотряс «Милагросу» от киля до верхушек мачт. И в тот же миг солнце померкло, скрытое густыми облаками порохового дыма, заклубившегося над морем. Запоздавший на сотую долю секунды грохот ударил в барабанные перепонки, сменяясь ужасающим треском проламываемой корабельной обшивки и переборок, испанскими проклятиями и стонами десятков людей. Лишь каким-то чудом Арабелла Бишоп сумела удержаться на ногах, схватившись за лорда Джулиана, который в свою очередь едва успел вцепиться в поручни полуюта, ходившие ходуном. Спустя мгновение послышался новый пугающий скрежет – и фок-мачта «Милагросы» со скрипом рухнула вниз, прорывая натянутую над палубой сеть. Огромный галеон резко замедлил ход, продолжая дрожать всем корпусом. Эхо оглушительного удара еще катилось над почерневшими волнами. Но дымовая завеса, гонимая свежим утренним ветром, быстро рассеивалась. И вскоре сквозь нее уже снова проступили очертания большого красного корабля, шедшего под английским флагом. Продолжая неторопливо двигаться между «Милагросой» и «Гидальго», он находился теперь так близко, что можно было различить лица людей, стоявших на его палубах. Мисс Бишоп прильнула к гакаборту, жадно вглядываясь в этот загадочный корабль, направляемый каким-то неизвестным, но отчаянным храбрецом. Величавый фрегат плавно прошел мимо, готовясь совершить поворот, когда луч света, пробившийся, наконец, сквозь серую пелену дыма, вдруг осветил его высокую корму. Выведенные на ней большие золотые буквы ярко заблестели на солнце, складываясь в имя корабля... «Арабелла». Сердце оборвалось, пропуская удар за ударом... «Арабелла», – прочитала она снова, не веря своим глазам. Дыхание сбилось. И все внутри безудержно затрепетало, когда она внезапно поняла, чей это корабль. «Арабелла»… …Так значит, это правда... Меньше чем через десять минут абордажные крючья заскрежетали по изуродованному телу галеона. И еще до того как большой красный фрегат накрепко пришвартовался к флагману испанского адмирала, на палубы «Милагросы» с диким ревом ринулись страшные полуобнаженные люди. Пистолетные выстрелы зарокотали в воздухе, зазвенели клинки... Яростный бой, закипевший на шкафуте, почти молниеносно сместился к баку и корме, куда бесшабашная толпа пиратов с поразительной быстротой оттеснила насмерть перепуганных испанцев. И теперь противники рубились на ограниченной площадке, прямо на глазах оцепеневшей от ужаса мисс Бишоп. Как ни крепилась Арабелла, но вид людей, ежесекундно падающих замертво под тяжелыми ударами сабель и топоров, заставил ее на короткое время лишиться чувств. Когда же мгновением позже она очнулась на руках у лорда Уэйда, то по воцарившемуся безмолвию сразу поняла, что бой окончен. Оттолкнув заботливые руки его светлости, она бросилась к перилам полуюта… И замерла. До этой самой минуты в груди у нее все еще теплилась слабая надежда… Глупая, ничем не оправданная, ни на чем не основанная… безумная надежда на то, что все это лишь ошибка, досадное совпадение… Недоразумение. Злой навет. Что слухи лгут. Что это, в конце концов, может оказаться какой-то совсем другой Блад. Но надежда эта испарилась, как только она увидела внизу на шкафуте, среди обломков и искалеченных тел, высокий стройный силуэт человека в испанской кирасе и шлеме. Обходя раненых и переступая через кровавые лужи, пропитавшие рассыпанный по палубе песок, этот человек шел молча, не поднимая глаз к полуюту. Но она уже знала, кто это. Ей не нужно было видеть его лицо, чтобы это понять. Стук собственного сердца выдал ей личность победителя. И эту походку, и эту фигуру, и эту манеру держаться она узнала бы из тысячи. И хотя нынешняя одежда его мало походила на скромный наряд доктора-невольника, в котором она привыкла его видеть, никакой ошибки быть не могло. Это был Питер Блад. Тот самый Питер Блад. Она вздрогнула, когда, горделиво распрямившись, он звонко обратился к побежденному адмиралу по-испански. И хотя она плохо понимала, что именно он говорит, не узнать этот голос, который больше двух лет звучал в ее воспоминаниях, она не могла... Это был его голос! Этот жесткий, самоуверенный, и невыносимо чужой человек говорил голосом ее бедного доктора Блада. Только теперь этот голос, бегло чеканивший испанские слова, звучал так сурово и властно, что по спине молодой женщины пробежал холод. Смысл слов капитана без труда угадывался по тому, как съеживался под его взглядом дон Мигель. Арабелла пристально следила за Бладом, узнавая и не узнавая его одновременно. Да. Это был он. Но как же сильно он изменился! Или… таким он и был? Раньше, до того как стал рабом ее дяди… Страх и растерянность подступили к сердцу мисс Бишоп. О, да что она знает о нем, в конце концов?!.. И знала ли она его хоть когда-то? Или же приняла за действительность собственные иллюзии?.. Боже... Как могла она так обмануться в этом человеке?.. Все те чувства, которые она испытывала с тех пор, как до нее впервые дошли слухи о том, что он стал пиратом, внезапно вскипели в ее душе, наполняя ее горечью. А вместе с ними вспыхнуло в памяти и то неприятное потрясение, которое она перенесла накануне, беседуя с лордом Джулианом – о том, что ее несчастный доктор теперь знаменитость среди кровожадных тортугских разбойников, и о его готовящейся свадьбе со знойной французской красоткой, мадемуазель д'Ожерон. Неизвестно почему, но то, что у него вообще была какая-то своя жизнь – без нее! – полная недоступных ей радостей и приключений, больно ранило и оскорбляло мисс Бишоп. Глубокая пропасть отделяла ее от этого человека. Он ей чужой. Чужой... Он забыл об их дружбе. Покончив с доном Мигелем, Питер Блад взбежал на полуют по красивому резному трапу. Лорд Джулиан, явно не подозревающий о том, кто перед ним, храбро шагнул навстречу капитану, вступая в разговор. Стоя рядом, эти двое представляли такой разительный контраст, что это непременно позабавило бы Арабеллу, если бы не всколыхнувшаяся в груди жгучая ревность, застлавшая ей глаза… Безумная ревность к этой незнакомой женщине, к этой незнакомой жизни, ко всем этим незнакомым людям, которые все время были рядом с ним. Пока сама она могла лишь гадать, собирая по крупицам неясные слухи, или хотя бы жалкие обрывки слухов… и бояться, что они окажутся правдой. И они оказались правдой. Она осознала, что, отмахнувшись от лорда Джулиана, Питер Блад смотрит теперь прямо на нее. И этот открытый светло-синий взгляд заставил ее щеки вспыхнуть. – Вы знакомы с мисс Бишоп? – ошеломленно проронил Уэйд. – Когда-то я имел такую честь, – медленно и, как показалось Арабелле, насмешливо ответил он. – Но, оказывается, у мисс Бишоп очень короткая память. Он еще смеет насмехаться над нею, этот невыносимый, этот неисправимый нахал! Этот проходимец, каторжник, пират! Он смеет говорить о ней в таком пренебрежительном тоне перед своими разбойниками! Она не какая-нибудь мадемуазель д'Ожерон, с которой можно обращаться, как с портовой девкой! Он смеет… Да как он смеет?! – Среди моих знакомых нет воров и пиратов, капитан Блад, – ледяным голосом отрезала она, впервые называя его вслух тем именем, которое давно уже стало легендой в здешних морях. Наглая, как ей казалось, полуулыбка мгновенно исчезла с его лица. Черные брови нахмурились. Вот так-то! Поставив его на место на глазах у всех, она не могла не почувствовать мрачного удовлетворения. Хотя на какой-то миг ей и показалось… что, произнеся эти слова, она совершила что-то страшное.***
Арабелла Бишоп, одиноко сидевшая на подоконнике в собственной спальне, медленно открыла глаза. Сейчас, когда все было потеряно безвозвратно, все счастливые возможности упущены, а жизнь ее – кончена, она снова и снова возвращалась мыслями в тот день, проклятый и благословенный день, который так неожиданно свел их вместе… А что же еще могла она делать теперь, когда ей не осталось ничего… ничего, кроме горькой памяти? И не существовало на свете более жестокого палача, чем собственная память. Чем это прозрение, запоздавшее на целую жизнь. Обо всем, что происходило после того разговора, она старалась не думать. Но помнила, что после тех ужасных слов капитан Блад больше не делал попыток подойти к ней. Строго говоря, он избегал ее все время, что она провела на борту его корабля. И в ту пору ее это вполне устраивало. Лорд Джулиан в порыве внезапного великодушия, и даже служанка Мэри, совершенно очарованная капитаном Бладом, без устали защищали его перед Арабеллой. Но она оставалась непреклонна в своих заблуждениях. – Капитан несомненно благороден, госпожа, – приговаривала мулатка. – Он спас нас. Страшно представить, где бы мы были сейчас, если бы не он… – Ах, Мэри, что ты такое говоришь! Благороден? Спас? Да он и понятия не имел, что мы находимся на борту того корабля, который он избрал целью своего безобразного налета! О каком благородстве может идти речь! В действительности Арабеллу ранило совсем другое, но признаться в этом кому-то она не могла. Просто не могла! То, что с усмешкой рассказал ей Джереми Питт в ответ на ее напряженные расспросы, не оставило ей никаких сомнений в правдивости гнусных слухов, переданных ей лордом Джулианом. Об убийстве Левасера и романе с мадемуазель д'Ожерон. Она еще не могла решить окончательно, какое значение все это имело лично для нее, почему это так ее волновало, и что она вообще испытывала по отношению к капитану Бладу. Единственное, что она знала наверняка – это то, что за минувшие два года не было дня, чтобы она не вспоминала о нем. А он – забыл. И она поспешила отгородиться от этой правды, отгородиться от него самого стеной холодного презрения. Стеной алмазной прочности. До того как он сумел объяснить хоть что-то. До того как он смог причинить ей новую боль. В том, что любые его слова сделают ей больно, она больше не сомневалась. Прошло совсем немного времени, прежде чем Питер Блад наглядно доказал ей, как она была неправа, как сильно ошибалась она на его счет, как несправедлива была по отношению к нему. Когда только ради ее спасения он принял из рук посланника ненавистного короля офицерский патент, добровольно вызвав на себя огонь такой силы, что менее храброго человека это могло бы сломать. Но и это не растопило ее сердца. Две недели… Господи! Целых две недели он торчал здесь, на Ямайке. И каждый день – каждый день! – он упрямо приходил в губернаторский дом, терпеливо снося все, что обрушивал на него ее свирепый дядюшка Вильям, не утруждавший себя манерами в общении с этим человеком. Он приходил, отчаянно ожидая, что она вспомнит о его существовании. Что она вспомнит о своем обещании. Что она найдет в своем сердце хоть немного доброты для него… Вновь и вновь не получая желаемого, он лишь горько улыбался. Слабой идиотской улыбкой. Он оставался спокоен и вежлив. Но в умоляющих взглядах, которые он бросал на нее украдкой, было столько боли, столько невыразимой тоски, что только слепая не поняла бы их значения. Но Арабелла Бишоп даже не смотрела в его сторону. У него на глазах она уделяла все свое время лорду Джулиану, подсознательно стараясь дать ему понять, что и у нее все просто отлично. Вот только кого она тем самым обманывала? Его? Или себя? Как она могла вести себя так жестоко? Как?! Как она могла быть так глупа, так неблагодарна?.. Он надеялся, что она хотя бы поговорит с ним… Но напрасно. Она не сделала ни единого шага ему навстречу. Она не сделала ничего. Она, пообещавшая ему поддержку, оттолкнула его, ослепленная глупой ревностью. И вот теперь его здесь больше нет. Питер Блад ушел из Порт-Рояла. «Вы вспомните, что меня вынудила к этому ваша жестокость…» О, она знала это! Теперь она это знала! Но уже ничего не могла исправить. Все кончено… Он ушел. Его не остановили ни форт, ни корабли эскадры. А как же иначе? Он ведь… капитан Блад. Когда Арабелла Бишоп осознала, что ушел он навсегда, первая волна оглушительного, черного отчаяния захлестнула ее с головой. Не в силах поверить, что никогда его больше не увидит, она провела первую ужасную ночь, сидя на окне в своей спальне и мучительно вглядываясь в синюю мглу над морем. Отчаяние ее сменилось глубокими страданиями, когда на утро она услышала правду от лорда Уэйда. Правду, которой жаждала всей душой. Правду, о которой не смела даже мечтать. И в которую боялась поверить… Эта правда, которая согрела бы ее сердце еще вчера, сейчас, после его ухода, вошла в ее грудь беспощадно, как стальной клинок. И ей захотелось вернуть его. Любой ценой. Так отчаянно, что она не задумываясь отдала бы за это половину жизни… Лишь бы увидеть его снова… хотя бы один, последний раз. Но к несчастью оказалось, что и ее дядя в своей злобной мстительности жаждал того же. И Арабелла поняла: желать возвращения Питера Блада – все равно, что желать ему смерти. Если судьба проявит к нему хоть немного милосердия, он никогда сюда не вернется. Он не вернется за ней. И это только ее вина. Словно в наказание, собственная память вновь и вновь заставляла ее переживать те безнадежно потерянные минуты, в которых звучал его красивый, его упрямый голос, и обиженно хмурилось его лицо… «Когда я был только рабом вашего дяди, вы относились ко мне с большей добротой…» И оставалось лишь судорожно кусать губы. До крови. Что она ответила ему тогда? Что теперь он ее доброты не стоит? Как она могла произнести такие слова? Как она могла?!.. «Видели ли вы хотя бы во сне, что значит – быть рабом?..» Нет. Конечно же, лорд Джулиан, которому он задал этот прямой вопрос, понятия не имел об этом. Но она-то знала! Знала, каким невыносимым было это унизительное положение для такого человека, как Питер Блад. И как мучился он в неволе. Ей это было известно лучше всех! И как смела она его обвинять, прекрасно зная, что он был осужден невинно? Что он ничем не заслужил такого страшного наказания... Ну почему, почему это не смягчило ее сердца?.. Его удивительно яркие, синие глаза снова и снова вставали перед ее мысленным взором. И она старалась зажмуриться, не в силах вынести тихого укора в этих глазах. «Только ради вас я нацепил этот королевский мундир… Я хотел, чтобы вы думали обо мне лучше… Вы сказали мне, что я могу искупить свою вину… Я не сделал ничего, чего мне следовало бы стыдиться…» Почему-то ей казалось, что он над ней насмехается. Каждый раз. А он был искренен… Господи, он все время говорил ей правду! Но она не слышала его. Не желала слышать. Меланхоличный голос лорда Джулиана всплыл в памяти, углубляя пытку: «Этот несчастный осмелился… полюбить вас» Как… как могла она этого не замечать, когда все было так очевидно?! Когда каждым своим поступком он стремился доказать это. Когда его драгоценный корабль носил ее имя… А она поняла это только сейчас. Только сейчас, когда он ушел… и не вернется. Он ушел… «Ваше счастье для него драгоценнее всего на свете...» И это тоже было правдой. А она оттолкнула его своим равнодушием. Теперь же, изнывая от жалости и тоски, ее сердце обливалось кровью. Но исправить сделанного она не могла. Он столько времени был здесь, рядом… Он был открыт перед ней. Всю свою душу, всего себя он готов был бросить к ее ногам. Ей оставалось только протянуть руку и взять то, чего она отчаянно жаждала сама. Милостивая судьба подарила ей такой счастливый шанс!.. И она упустила его. А теперь его нет. Она прогнала его – и он ушел. Для нее все было кончено. Очень скоро, однако, мисс Бишоп пришлось убедиться в том, что это вовсе не конец. И что мучения ее только начинаются. Спустя всего несколько дней после ухода «Арабеллы» из Порт-Рояла, ее неугомонный дядя, полыхая гневом, снарядил в погоню целую эскадру под командованием вице-адмирала Крофорда. Вдвоем они открыли охоту на капитана Блада, как называл это сам полковник. На эту охоту вместе с ними отправился и лорд Джулиан Уэйд, пообещавший Арабелле, что сделает все возможное для спасения Питера Блада. Но не убедивший ее. Несколько страшных и бесконечно долгих недель ждали ее впереди. Больше месяца она умирала от страха, оставшись в полном одиночестве в стенах губернаторской резиденции. И не имея иной собеседницы, кроме Мэри, которой вряд ли смогла бы рассказать о том, что терзало ее сердце. Каждый день она верхом приезжала на берег и часами вглядывалась в морскую даль. Со страхом и надеждой, словно ожидая, что на горизонте вдруг появится его парус. В каждом корабле, входившем в бухту Кагуэй, ей мерещилась его «Арабелла». Увидеть которую снова она так мечтала… и так боялась. День за днем эти бесплодные ожидания лишали мисс Бишоп покоя и сна. И за считанные недели она превратилась в собственную тень. Чувство вины и непоправимой потери, и горькая неизбывная тоска – все это подтачивало ее душу изнутри, словно червь. Высасывало жизнь. Под глазами молодой женщины залегли синеватые тени, лицо осунулось. Словно призрак бродила она по опустевшему, тоскливому от дождей саду, где состоялся их последний разговор. Где, закрывая глаза, она все еще могла слышать эхо его слов, и вспоминать его неловкую улыбку… Призрак среди призраков, день и ночь мучилась она ожиданием, сожалением... и страхом. И все ее желания отныне свелись лишь к одному неотступному порыву, который все больше напоминал болезненную одержимость, – оказаться там, где он. Быть там, где сейчас он. Где бы он ни был. На палубе пиратского корабля, на Тортуге, в кабаке, в плену, в какой угодно дыре – лишь бы рядом с ним. Интересно, если бы он знал об этом… вернулся бы он за ней?***
Могучая эскадра Крофорда возвратилась на Ямайку только в ноябре. К счастью, с пустыми руками. Оказалось, за все то время, что английские корабли крейсировали по Наветренному проливу, они не сумели не только захватить капитана Блада, но даже ни разу не встретились с ним. И помимо долгожданного облегчения это открытие подарило Арабелле Бишоп новый повод для тревоги. Где же он? Что с ним случилось? Куда он исчез из Карибского моря? Последующие месяцы слились в одну бесконечную ночь, полную самых глубоких женских страданий... Мучительной бессонницы, горького шепота в тишине одинокой спальни, и мокрых от слез простыней. Лорд Джулиан беспрестанно крутился около нее, пытаясь отвлечь Арабеллу от ее мрачных мыслей. Но все его старания оказались напрасны. Она не видела никого, кроме Питера Блада, который крепко сжимал в своей руке ее сердце. И каждый день сгорала все больше. И каждую ночь, на грани бодрствования и сна, из темноты ее одинокой комнаты на нее с упреком глядели его печальные светло-синие глаза в обрамлении черных ресниц... Когда же ей все-таки удавалось заснуть, то и во сне она продолжала видеть его одного. Она сама не знала, как сумела пережить эти месяцы.***
В марте следующего года в Порт-Роял пришли зловещие новости из Англии. Стало известно, что король Яков сбежал во Францию, а вместо него на английский престол, пользуясь единодушной поддержкой народа и пресвитерианской церкви, вступил Его Величество Вильгельм III Оранский. Франции была объявлена война. Спустя два дня после этого тревожного известия вернувшаяся домой с прогулки Арабелла Бишоп застала дядю в обществе лорда Джулиана и, что особенно ее насторожило, вице-адмирала Крофорда и капитана Трелони. Полковник пребывал в весьма опасном настроении. Сидя за обеденным столом, он воинственно жестикулировал полупустым бокалом и, судя по всему, был совершенно пьян. Никем не замеченная Арабелла нерешительно замерла в дверях. – Теперь-то он ответит мне за все, этот нахальный докторишка, – вещал Бишоп громогласно, хотя и несколько заплетающимся языком. – Клянусь, он будет умолять меня о смерти. Но легкой смерти я ему не подарю, нет. Прежде чем вздернуть наглого ублюдка на пристани, я сполна взыщу с него должок… Видите ли, когда-то я пообещал ему хорошую порку, господа. Ха-ха!.. И убей меня Бог, если я и в этот раз не выполню своего обещания! Я собью с этого проклятого скота всю спесь. Я живьем сдеру с него шкуру. Мерзавец захлебнется в собственной крови. Клянусь! – и полковник яростно воткнул вилку в остаток отбивной. Мужчины, сидевшие за столом рядом с ним, хоть и порядком захмелевшие, держались все же с куда большим достоинством. И в данный момент, слушая излияния кровожадного полковника, они лишь обменивались мрачными взглядами и тактично помалкивали. Уловив их неловкость, дядя сменил тему. – Во всем нужно искать свои преимущества, господин адмирал, – назидательно произнес он, наклоняясь в Крофорду. – Не будь объявлена эта война, разве сумел бы кто-то в открытую выступить против подлых пиратов, покрываемых Францией? А теперь… Клянусь Богом, теперь у нас просто развязаны руки! Это ли не подарок судьбы? Крофорд, высокий миловидный мужчина лет сорока пяти, с поразительно безвольным для вице-адмирала лицом, неуверенно кашлянул и поднял на полковника темные глаза. – Эскадра готовится к выходу в море. Но… Не кажется ли вам, Бишоп, что это предприятие несколько… необдуманно? Военное положение обязывает нас... – Вздор, – отрезал полковник. – С такими силами мы сможем захватить пиратов прямо на Тортуге. И отвоюем для Его Величества французские территории острова Гаити. Разве не станет это наилучшей рекомендацией в глазах нового короля? Честное слово, Крофорд, вам еще учиться и учиться! Вот его светлость отлично понимает, о чем я толкую, не так ли, милорд? Лорд Уэйд не ответил, потому что, повернув голову, вдруг заметил Арабеллу, застывшую на пороге, и учтиво поднялся ей навстречу. Проследив за его взглядом, вице-адмирал Крофорд и капитан Трелони повторили этот жест. Бишоп медленно обернулся в кресле, хмуро оглядывая свою племянницу. – А, явилась, – мрачно протянул он, не вставая с места. Бросив на него выразительно-предостерегающий взгляд, лорд Джулиан подошел к Арабелле и церемонно поклонился ей. Вице-адмирал в свою очередь посмотрел на Бишопа. – Думаю, – сказал он, – что на сегодня это все, дорогой полковник? Час уже поздний. Разрешите нам откланяться. Трелони промолчал, но на лице его, так же как и на лице его командира, было написано желание поскорее избавиться от общества губернатора. Полковник нехотя выполз из-за стола и отправился проводить джентльменов до дверей. Какое-то время из передней все еще были слышны их приглушенные голоса. Слуга принялся убирать со стола. Нахмурившись, Арабелла подошла к темному окну и встала около него в глубокой задумчивости, по привычке глядя в сторону моря. Но, услышав, что дядя тяжелой поступью возвращается в гостиную, она все же заставила себя повернуться к нему. Полковника чуть заметно пошатывало от выпитого вина. И на лице его застыло какое-то злобное выражение. Арабелла взглянула на него испытующе, и в глазах ее, удивительно напоминающих глаза ее покойного отца, отразилось столько явного презрения, что это мгновенно привело дядю в бешенство. – Ну, что смотришь? – рявкнул он. – Сама небось все слышала. Только так и будет. Арабелла потупила взгляд, не в силах и дальше смотреть на эту гнусную пьяную физиономию. – На войне как на войне – так, кажется, говорят эти проклятые французы? Ну что ж… На войне как на войне. Клянусь, на сей раз я выкурю этого гада из его логова. Или сравняю с землей чертову Тортугу, рассадник пиратства и порока. Как Господь Бог стер с лица земли Содом и Гоморру. Война так война, черт возьми! И я благодарю небо за то, что оно послало мне эту войну, дорогуша. Разве можно было придумать лучший повод, чтобы подрезать крылышки твоему голубку, а? Арабелла вздрогнула и резко уставилась на дядю. Тот мерзко ухмыльнулся. – Думаешь, я ничего не знаю, а? Думаешь, я слепой?! Тогда ты еще большая дура, чем кажешься! – О чем вы говорите… – пробормотала девушка, похолодев. – О чем? О твоей позорной влюбленности в этого бессовестного скота, вот о чем! О, будь проклят тот день, когда я пошел у тебя на поводу, согласившись купить этого негодяя!.. И не притворяйся, бесстыдница! Как ты только посмела, мерзавка, заглядываться на этого черномазого висельника! На этого грязного выродка! На эту тварь! После всего, что он сделал!.. После того, что он сделал со мной! – Я не… – Дура!!! – заорал полковник, окончательно рассвирепев. – Неблагодарная дрянь! Он яростно замахнулся на племянницу. Но Арабелла с криком увернулась от его пьяного кулака, так что он скользнул по ее щеке, не причинив серьезного вреда. Кажется, выражение смертельного ужаса, промелькнувшее в ее глазах, наконец, привело Бишопа в чувство. Рассеянно взглянув на свой кулак, он поспешно опустил его и шагнул к племяннице. Но та отпрянула к дверям, как испуганная лань. – Стой, девчонка… – пропыхтел полковник. – Стой. Я не хотел… Ты же знаешь, что я не хотел. Я... Арабелла! Арабелла бросилась из дома на улицу, где за это время уже окончательно стемнело, и вырвала повод своей лошади прямо из рук у грума, который собирался ее расседлать. Слава богу, он не успел сделать этого раньше, занятый лошадьми гостей. Слава богу! Без его помощи она вскочила в седло. Спустя считанные секунды свистнул хлыст. И лошадь рванула с места, вылетая за ворота. – Госпожа! – в панике закричал негр ей вслед, выбегая на темную дорогу. – Мисс Арабелла!!! Подгоняя кобылу что было сил, Арабелла вскоре прильнула к шее лошади – так велика была скорость. Она мчалась без оглядки, спеша убраться подальше от своего проклятого дяди, подальше от этого ада... Она не могла дышать в этом доме, который был настолько переполнен ненавистью! Разгоняясь в темноте, она рисковала разбиться насмерть, но сейчас это не имело для нее никакого значения. Ее собственная жизнь больше не имела значения. Лишь тогда, когда лошадь вылетела на свободный от растительности участок холма, откуда открывался панорамный вид на гавань, Арабелла оборвала эту безумную скачку. Палубы кораблей ямайской эскадры, которые она видела далеко внизу, были ярко освещены. Господи! Да неужто вся эта эскадра и впрямь снаряжается для похода на Тортугу? Арабелла пересчитывала про себя огромные военные корабли, постепенно приходя в отчаяние. Что бы ни твердил ее дядя о захвате французской Эспаньолы, она понимала, что в действительности все эти корабли направятся к маленькому острову на северо-западе от нее. И что единственная цель ее дяди – захват капитана Блада. О, если бы можно было его предупредить! Как?! Как ей предупредить его?! Невольно припоминая в эту минуту жестокие слова полковника, Арабелла впервые за все это время задумалась об истинной природе своих чувств к Питеру Бладу. Любовь?.. Странно, но до сегодняшнего дня она даже мысленно не называла свои чувства к нему этим словом. Неужели она влюблена? Но если… если это и впрямь любовь – самое прекрасное из человеческих чувств, почему же тогда ей так больно? Почему?.. Было ли и ему так же больно? Чувствовал ли он то же самое? То, что сейчас разрывало ей грудь… «Я люблю его!» Ей вдруг захотелось выкрикнуть это прямо в бархатистую ночь. Но умом она понимала, что он ее… не услышит. Крупные водяные капли неожиданно упали ей на лицо. Начинающийся дождь намочил волосы. Природа словно почувствовала ее отчаяние. Она не могла, не могла больше оставаться здесь. Она просто умрет, если он не заберет ее отсюда. Если он не придет за ней... Но нет. Он не придет. Больше не придет. И жить дальше ей незачем. Арабелла подставила дождю измученный лоб, и холодные капли смешались на ее щеках с горячими слезами… Что ж… В одном ее дядя Вильям был прав – его непутевая племянница никогда не выйдет замуж. Она обречена на вечное одиночество. Потому что никого больше, кроме того человека, которого потеряла навсегда, не представляла она рядом с собой. Ни с каким другим человеком не связала бы она свою жизнь. Ни к кому на свете не тянулась так сильно ее душа. На всей земле для нее существовал только он один. И так было всегда. С самой первой их встречи. Странно, что осознала она это только сейчас. Странно, что именно дядя раскрыл ей на это глаза. И жаль, что прозрение это наступило слишком поздно. Наверное, было бы легче, если бы она просто умерла. Впрочем… возможно, что именно этим все и закончится совсем скоро. Потому что… не может же человек жить без сердца. А ее сердце осталось с Питером Бладом. Уходя навсегда, он забрал его с собой.***
Сжимая в руках лампу, Мэри впустила в дом промокшую до нитки хозяйку. И всю дорогу до спальни не переставала шепотом причитать по поводу того, что мисс Арабелла совсем себя не бережет. Арабелла не чувствовала в себе достаточно сил, чтобы с ней спорить, поэтому, избавившись от мокрой одежды, молча выставила служанку за дверь, запираясь на ключ. Кажется, эта ночь обещала быть хуже, чем все предыдущие. И Арабелла еще долго сидела в постели, поджав колени к груди и всматриваясь в темноту. Они не поймают его, – утешала она сама себя, – не поймают. Это никому еще не удавалось. Он же капитан Блад. Он же… Горестно жмурясь, она снова представляла его рядом с собой. Представляла, что он никуда не уходил. Что он все еще здесь, сидит около нее и гладит ее по волосам… Она даже протянула руку, желая дотронуться до его лица. И очнулась, привычно наткнувшись на пустоту. Осознавая, что сладостное видение было лишь частью подступающего сна... Слезы, тоже ставшие такими привычными, сорвались с ресниц, прочертив две жгучие дорожки на бледных щеках. – Питер… – с тоской выдохнула она. И снова зажмурилась в отчаянной попытке вернуть этот чудесный сон. Но в тишине ее шепот прозвучал неожиданно громко. И чувство страшного одиночества накрыло ее с головой… Потому что никого не было. Никого. Ежась от внезапно подступившего холода, она соскользнула с постели, торопливо зажигая все свечи, какие были в комнате. После чего взяла со столика небольшую овальную миниатюру и поднесла к лицу. С маленького портрета на нее тихо взглянули теплые карие глаза очень похожего на нее человека. Арабелла часто обращалась к нему в своих мыслях. Но сегодня это было ей особенно нужно… – Папа, – прошептала она, вглядываясь в его лицо. – Я такая дура, папа… О, как бы ты бранил меня, если бы знал, как ужасно я себя вела!.. Она помолчала некоторое время, а потом призналась, наконец: – Я… полюбила мужчину. Самого благородного, самого доброго, самого достойного человека из всех… Ах, если бы ты только знал, какой он, папа!.. Я верю, что тебе бы он понравился. Она вздохнула, смаргивая слезы. – И он… он тоже полюбил меня, хотя я совершенно этого не заслуживала. А я прогнала его… Прогнала! Я своими руками… своими словами погубила его. Только из-за меня ему грозит теперь смертельная опасность. Только из-за моей глупости он может погибнуть!.. Но я же не вынесу этого! Что, что мне теперь делать? А что ты можешь сделать, глупая? Что ты можешь сделать? Разве только… Решительно вытерев мокрые щеки, молодая женщина отложила портрет и опустилась на колени, молитвенно складывая руки. Забывая в эту минуту о том, что Питер Блад иноверец… и заблудшая душа… И искренне веря, что Тот, к кому она обращается, и так поймет, за кого она просит. – Господи! – зашептала она, и пламя свечей затрепетало от ее неровного дыхания. – Милосердный Боже! После всего, что я натворила, я не имею права просить тебя ни о чем. И ты должен наказать меня… Так накажи меня, Боже! Накажи как угодно! Все, все забери у меня! Пусть лучше я умру. Пусть никогда уже не буду счастлива, – она сглотнула слезы, прикрывая глаза. – Только спаси его, Господи! Помоги ему! Не дай им причинить ему зло! Сжалься над ним. Спаси! ______________________________ *И все корабли несут твой флаг… (фр.) – строчка из песни «Je suis malade» Сержа Лама.