Люба

      От лица Сережи       Я живу, как во сне, все, что происходит, как будто не со мной. А я смотрю со стороны и только удивляюсь. Моя жизнь изменилась в один день, перевернулась с ног на голову. Все началось с того дня, когда Марине исполнилось восемнадцать. Я с самого утра не мог найти себе места. Этого дня я ждал и ждал. И вот он наступил и не принес ничего, кроме пустоты. Я хотел купить ей цветы. Купил герберы, она их любила, я знал. Встретил ее во дворе. Она была с Настей. Хотел вручить, но она не взяла. Настя расхохоталась, увидев меня с цветами.       - Что за пережиток прошлого? Тебе не смешно? Хомячок, ты совсем из ума выжил. Думаешь, она с тобой пойдет? Нет, постесняется. У нас с киской другие планы. Мы сегодня ее пахана раскрутим и оторвемся на славу. Она свое совершеннолетие всю жизнь помнить будет.       Они обе расхохотались. Настя выхватила из моих рук цветы, бросила их на асфальт и растоптала. Я не смотрел на нее, смотрел на Марину и вдруг заметил слезы в ее глазах... Она прошептала "Прости" одними губами, так, чтобы не заметила Настя. Они обе направились в подъезд Борисовых. А я пошел готовить ужин для матери и себя. Назавтра, прямо с утра, я направился к Борисову. Хотел поговорить о работе и заведовании. Я уже несколько месяцев был исполняющим обязанности завлаба. Но мне хотелось большего. Материал для кандидатской я уже набрал, осталось только писать. Но это мелочи. Я хорошо писал, я знал свои сильные стороны. Я был настроен на серьезный разговор, в котором мне придется отстаивать свои позиции и приводить контраргументы самому академику. Я хорошо знал, что в своем кабинете передо мной будет не милый дядя Саша, которого я безумно люблю, как единственного отца, а будет директор института, и я буду не сын, а сотрудник, замахнувшийся на серьезную должность. Моя прыть поугасла, когда вместо директора я столкнулся с закрытой дверью.       - Татьяна, шеф вышел? - изумленно спросил я, так как в это время он всегда работал у себя.       - Его сегодня не будет, звонил, сказал обращаться к Исакову по всем вопросам. Да, завтра тоже не будет. Отдыхайте, Сергей Владимирович.       Она тепло посмотрела на меня и добавила:       - Что-то срочное? Зайдите вечером к нему и поговорите.       Я усмехнулся и ушел. Валера сказал, что отец приболел, но был явно расстроен. Что-то конкретное я из него вытащить не смог. Я позвонил дяде Саше, он сослался на радикулит, от помощи отказался. Вечером по скайпу связался с тетей Любой. О болезни мужа она не знала, Ваню прооперировали. Все. Осталось только ждать. Прошло еще два дня. Вечер выдался унылый. Мать напилась, так как рассталась со своим любовником. Она сетовала на жизнь, плакала, причитала. Ругала всех мужчин на чем свет стоит. Оказывается, она ему изменила, он узнал и бросил ее. Я воспринимал все ее слезы по поводу неудавшейся жизни как кино про кого-то постороннего, которому сопереживаешь, пока смотришь фильм, потом еще с полчаса. А потом забываешь, переключаясь на что-то более интересное, чем чужая жизнь. Так было до тех пор, пока она не начала вспоминать отца. Моего настоящего биологического, реального отца. К своему стыду, я его не помнил. Совсем не помнил. Фотографий его у матери не осталось. Она все порвала и выкинула. Его образ в моих воспоминаниях раннего детства был каким-то размытым пятном. Это пятно имело голос, какие-то выражения. Иногда во сне оно со мной даже говорило. Я не знал, были ли эти разговоры и действия прошедшей реальностью или плодом моего больного воображения. С годами я просто потерял интерес к своему биологическому отцу. Он не интересовался мной, а я им. Я знал, что он живет и работает в Питере, знал, что он патолог, как и я. Дядя Саша говорил, что он хороший грамотный патолог. Но он есть он, а я есть я. И у меня один отец, но две матери. Вот так. Мать говорила об отце с такой любовью и искренностью, которых я у нее даже не подозревал. Но все ее излияния и откровения с мельчайшими подробностями интимной жизни, о которых, наверное, сыну рассказывать не следует, я списал на излишки алкоголя. Наконец мать отрыдалась и уснула. Я уложил ее в постель, укрыл и лег в свою кровать, на своей кухне. Теперь она найдет нового ухажера, приведет его домой вместе с грязью. Терпеть не могу грязь, а тем более вот такую, человеческую. Я планировал завтра же купить еще моющих и дезинфицирующих средств для ванной и кухни. Потом понял, что у меня паранойя. Мой сон продлился совсем недолго. Телефон звонил и звонил. Я взял трубку.       - Сережа, это я, Марина. Я понимаю, что ты не захочешь со мной разговаривать. Просто выслушай. Папа спит, поэтому я звоню ночью. Все последние дни он сидел рядом с моей кроватью, боялся, что я не смогу жить. Я убедила его, что смогу. Кто бы убедил в этом меня... Сережа, я хочу сказать, чтобы ты знал. Я люблю тебя, всегда любила. Прости, если сможешь. А не простишь, я тоже пойму. Я и отца люблю, несмотря ни на что. Я зря жила. Говорят, что когда я родилась, меня еле вытащили с того света. Представляешь, зря вытащили. Отец завтра пойдет на работу. Институт не может без своего руководителя. Я так хочу увидеть маму. У меня самая лучшая мама на свете. Пусть странная, пусть не такая, как все, но она самая-самая! Прости меня, Сережа!       - Мариша, подожди. Что случилось?       - Тебе лучше не знать. Ты придешь завтра? Молчишь... Я понимаю и принимаю все как есть.       Она отключилась. Я набирал ее сотовый снова и снова, но он не реагировал. Утром я взял свою сумку с ноутбуком, вместо привычного костюма и рубашки надел джинсы и футболку и пошел к Борисовым. То, что произошло, не укладывалось в моей голове. Дядя Саша рассказал все, ничего не скрывая, в присутствии Марины. Я принял решение сидеть с ней. Написал заявление на отпуск, несмотря на осуждение в глазах отца. Отправил его на работу, обещал звонить каждый час. Он знал, что я смогу позаботиться о ней, но не одобрял этого. Я работал, даже смотреть на нее не мог. Первое чувство было возмущение, потом брезгливость, а потом меня захлестнула жалость. Но на жалости отношения не строят. Я смотрел на нее, когда она засыпала под действием успокоительных, любовался ее точенным лицом, черными, как смоль, волосами, длинными ресницами, лепными губками. Я рассматривал ее губы и заметил, что следов прокола нет. Значит, она носила клипсы и на губе и на брови. "Вот дурочка", - подумал я. Я не знал, злюсь я на нее или нет, смогу ли простить и принять ее. Но с каждой минутой, проведенной с ней в одной комнате, я понимал, что люблю ее так же, как и раньше. И злость отступала, медленно, но навсегда. Наконец наступил момент, когда злость и жалость окончательно покинули мою душу. У меня остались лишь трезвый ум и огромная всепрощающая любовь.       Вечером я осторожно постучал в двери кабинета дяди Саши.       - Заходи, Сережа, - не поднимая глаз от компа, произнес он. - Проходи, садись. Минутку подожди, а то мысль потеряю. Ты ел?       - Да, мы готовили с Мариной. А вы? Пойдемте на кухню. Или вам сюда принести?       - На кухню, сынок. Пошли, я закончил. Дочь спит?       - Да, я ей укол сделал. Я спросить хотел, мне можно у вас ночевать?       - Ты мой сын, ты дома. С матерью говорил?       - Нет. С тетей Любой по скайпу. Она не знает о Марине.       - Хорошо. Так что ты решил?       - Я хочу быть с ней. Если она позволит.       - Любая должна быть счастлива и землю целовать, по которой ты ходишь. Мне не нравится это. Она тебя не стоит.       - Но ведь никто и не продается. А сердцу не прикажешь. Я так много пережил без нее, что сама мысль о том, что ее не будет со мной, мне страшна. Понимаете?       - Конечно. А что дальше, ты думал?       - Будет семья, дети. Закончу диссертацию.       - Ты мою позицию понял, но ты взрослый человек. Ты очень ответственный человек, сынок. Ты веришь ей?       - Не ей, в нее верю. Ешьте. Еще положить?       - Спасибо, видно, что ты готовил. Вкусно. Твоя кровать на месте, шкаф тоже, Валера возражать не будет. Переноси вещи и поговори с матерью.       Разговор с матерью не принес ничего хорошего. Про Марину я говорить не стал, просто сказал, что переезжаю временно к Борисовым. Она возмутилась. И первым вопросом стало, на что же она будет жить. К своему ужасу, я понял, что она привыкла к тому, что я ее содержал. Я покупал продукты, готовил, стирал, убирал. Она тратила свою зарплату на себя. А теперь ей снова придется о себе заботиться самой. Она кричала, ругалась, плакала. Говорила, что я не имею права так с ней поступать. Тогда я сказал, что наверно скоро женюсь и приведу жену вот в эту квартиру. Я предложил ей переехать на кухню, а сам я с женой буду жить в комнате. Тогда мама предложила компромисс в денежном эквиваленте. Я принял ее условия. Теперь все свободное время я мог посвящать моей девочке, любви всей моей жизни. Моей Марине.       Вскоре она стала совсем моей. Мне нечего было больше ждать. Ей уже восемнадцать, и она хотела меня. Я поговорил с ее отцом, сделал официальное предложение, и теперь мы жили вместе. Даже свои вещи я перенес в ее шкаф. Я навел там порядок, выкинул все, что она по моему мнению не должна больше носить. Затем мы сделали уборку в комнате. Марина всегда знала мой пунктик насчет чистоты. Я не мог налюбоваться ею. Она была тихой и покорной. Нет, не сломленной, а именно покорной.       Со дня на день должна была вернуться тетя Люба. Я ждал ее как никогда. Мы с Мариной сможем пожениться. Я не мог назначить дату свадьбы без разговора с ее матерью. Нет, конечно, я переживал за Ваню, я скучал и по нему, и по моей второй матери, но я был эгоистом.       Марина спала, она последние дни стала много спать. У меня отгул, вернее, библиотечный день. Я должен после свадьбы поговорить с дядей Сашей о заведовании. Конечно, не сейчас, позже. Я не думаю, что он будет против. Я заканчиваю писать диссер. Еще немного, и я покажу ему готовую работу. Статьи выходят регулярно. На них прекрасные отзывы. Я переписываюсь чуть ли не со всеми ведущими патологами мира. Я горжусь собой, а когда я закончу работу, мной будут гордиться и Борисовы. От моих тщеславных мыслей меня отвлек звонок в дверь. Я открыл не задумываясь. Передо мной была Настя.       - Можно войти? - с вызовом спросила она. Она пыталась быть наглой и уверенной в себе. Но если наглость была ее натурой, то с уверенностью в себе у нее на этот раз не вышло. Уж больно потрепанной она выглядела.       - Нет, войти нельзя. Что тебе? Говори и проваливай.       - А ты груб.       - С кем поведешься. Так что тебе надо?       - Марину. Я хочу ее попросить забрать заявление в полиции.       - Что?! Ты ее о чем-то просить хочешь? После того что ты с ней сделала?       - Не я, Сергей, я не хотела. Она что, с тобой?       - Со мной, и что?       - Дашь с ней поговорить?       - Нет. Уйди из ее жизни. Останься страшным сном и все. Не беспокой ее.       - Но меня посадят!!!       - А ты не заслужила?       - Я пыталась дать ей жить со всеми красками, так, чтобы чувствовался вкус...       Ей не дала договорить неизвестно откуда появившаяся Марина. Она была бледно-зеленоватого цвета и ужасно зла.       - Какие краски ты мне хотела дать, вот эти? - она сорвала с себя халатик, так что пуговицы посыпались по полу. Лицо перекосило от гнева, руки дрожали. Настя с ужасом смотрела на багровые рубцы.       - Я не хотела... я не знала...       - Я кричала, громко, неистово громко. А ты, где ты была? Молчишь? Ты научила меня ненавидеть из зависти. У меня было время подумать о тебе. Ты просто завидовала обеспеченной и красивой девочке и тому, что у меня был парень. Настоящий, хороший, порядочный, который меня любил. По-настоящему любил. Ты воспользовалась моими неприятностями и осуществила свой план. Да, ты добилась своего - я больше не красивая. Но я тебе благодарна. Я наконец поняла, кто есть кто. Ни одна подруга, даже правильная и искренняя, не заменит родителей. Ты таковой не являлась. А у меня потрясающие, необыкновенные, самые лучшие родители в мире. И самый лучший любимый человек. Так что спасибо тебе. Ты помогла расставить приоритеты и все понять. Я заберу заявление и позволю тебе катиться по наклонной. Ты все равно свое получишь.       Я надел на нее свою рубашку. Марина послушно всунула руки в рукава и прижалась к моему голому торсу. Она потерлась щекой о волосы на груди и с улыбкой посмотрела мне в глаза.       Настя стояла опустив голову.       - Я пойду? - почти шепотом спросила она.       - Конечно, - как-то очень весело ответила моя девочка. Быстро закрыла входную дверь и кинулась мне на шею. Я поднял ее, а она обвила меня руками за шею, а ногами за талию.       - Сереженька, библиотечный день отменяется, наступил Маринин день, - заговорщицки произнесла она. Я не возражал.       Через несколько дней была конференция. Я готовился. Марина приносила еду и чай, мы почти не общались. Но она все понимала. Вчера сказала:       - Сережа, может,я сама поговорю с папой о тебе?       Я запретил. Он увидит меня на конференции и сам все поймет. Утром прилетела тетя Люба. Накануне вечером Марина сообщила об отсутствии месячных. Хоть бы беременность, подумал я. Это решило бы много вопросов с Мариной. Я был уверен, что она будет замечательной матерью. Ребенок не даст ей сорваться, и она однозначно бросит курить. С алкоголем мы вроде покончили. Я попросил ее сдать анализы в институте, а потом бы мы встретились. Вечером состоялся разговор с тетей Любой. Марина ей все рассказала. Тетя Люба поплакала мне в жилетку. Она была еще не готова стать бабушкой. Она меня любит больше моей родной матери. Да она и есть родная мать, моя мама.       В день доклада я ушел из дома ни свет ни заря. К своему удовольствию, в конференцзале я увидел тетю Любу. Она беседовала с какими-то незнакомыми мне людьми. Я не успел с ней даже поздороваться. Дальше был доклад. Я был спокоен. А о чем волноваться? После доклада я отвечал на вопросы. Их было много. Тот мужчина, который говорил с Любой, попросил меня представиться, сказал, что он мой коллега из Питера. Я назвал свои имя и фамилию и поверг его в шок. Кто он? Я видел его впервые. Или нет? Ладно, не буду заморачиваться, сейчас встреча с Мариной. Я буду отцом. Интересное, необычное ощущение. Я мужем-то еще не стал. Интересно, там сын или дочь? Этого я так скоро не узнаю. Марина теперь совсем моя, сейчас возьмем результаты анализов и к тете Любе. Получу от нее по первое число! Но ничего, потом в ЗАГС - подавать заявление. У меня все очень хорошо, я счастлив и готов кричать об этом! Пусть удивляются.