Сорвался

Мидорима недоумевает и злится, с неохотой признаваясь себе, что виноват, возможно, он сам. Кроме того, он отчётливо помнит, что никогда не говорил Такао что-нибудь вроде «мы с тобой лучшие друзья» или «вот теперь мы напарники навек». Между ними только баскетбол — для Мидоримы это ясно, как день. Он никогда не интересовался, что думает по этому поводу Такао. Да и что тут думать — одноклассники и сокомандники, больше и быть ничего не может. Просто во время Зимнего кубка все как с ума посходили. И он тоже. Только вот Зимний кубок закончился, а Такао нет. Конечно, Акаши был тем, кто всё это устроил, но Мидорима прогоняет эту мысль, не позволяя ей развиться. Виноват не Акаши. Виноват Такао, которому палец в рот не клади. Такао достаёт Мидориму в двадцать раз настойчивей, чем раньше. Его смешки и подколы, его слова и его прикосновения всюду, залепляют уши, забиваются в ноздри, мешая дышать, липнут к языку, так что Мидориме приходится вязко сплёвывать их бессмысленные пустые разговоры, в которые Такао неизменно его вовлекает. Иногда Мидорима всерьёз мечтает о том, чтобы перевестись в другую школу, а ещё лучше — переехать в другой город, где Такао точно не сможет его достать. Да хоть под землю провалиться, всё лучше. Мидорима понятия не имеет, как с этим справляться, потому что раньше ни одному человеку не приходило в голову прилипнуть к нему, как банный лист. Он думает о том, как другие люди расправляются с подобными помехами, но запугивать или грубить ему не подходит. В мире, в котором живёт он, люди объясняются словами, но Такао не понимает никаких слов. Такао, как сорняк, появился в его жизни из ниоткуда, разбросал семена, выпустил побеги и борьба с ним пока что бесплодна. Мидорима открывает пенал, чтобы убедиться в правильности своего ответа на последний пункт теста, и в очередной раз обнаруживает там пустоту. Конечно, дело в Такао, и возмущение накрывает Мидориму с головой — будто тяжёлая рука ложится на затылок и неприятно сводит плечи. Невероятная наглость — брать без спросу чужие вещи. Мидорима никогда не брал без спросу чужие вещи, потому что это неправильно. Эта неправильность раздражает до зуда в кончиках забинтованных пальцев. Хочется немедленно всё исправить, но как исправить Такао, не свернув ему при этом шею, он не представляет. На следующем уроке Мидорима чувствует, как плотный ком сворачивается у него в глотке, лишая дыхания — хочется криком приказать этому идиоту заткнуться. В биологии тот никогда не был слишком хорош, только вот тему, по которой Такао несёт сейчас полную ахинею, Мидорима объяснял ему вчера у себя дома, где тот, разумеется, вёл себя не так, как полагается вести себя в гостях, а как всегда, очень развязно и фамильярно. Ответственность всегда была одним из несокрушимых столпов, что поддерживали жизнь Шинтаро, и раз уж он взвалил на себя труд подтянуть одноклассника по предмету, то должен был сделать это хорошо. А сейчас выходит, будто бы он плохо постарался и не выполнил свою работу. Это тоже неправильно. Это вообще не правда. Мидорима ловит себя на том, что с каждым днём раздражается на подобные мелочи всё больше и больше, и старается одёрнуть себя. Вторым столпом, поддерживающим его существование, является контроль. На перемене этому столпу суждено пошатнуться, когда Такао, закончив высмеивать очередной талисман — всего лишь флакон дамских духов — переключает своё внимание на телефон в руках у Шинтаро, загораживая экран лохматой головой. — Давно бы пора тебе завести девушку, Шин-чан! — говорит он почему-то очень громко. — Она слала бы тебе такие миилые смайлики! А ты наверное писал бы ей «сдохни». Отвечал бы ты своей девушке «сдохни», а, Шин-чан? Когда Такао заканчивает вопить, на Мидориму уже смотрит пол-коридора. Чтобы успокоиться, он затыкает уши наушниками, переслушивая сегодняшний гороскоп и ни на что особо не надеясь. Почему-то, Оха Аса забывает предупреждать, что очередная неделя для Раков снова будет чертовски неудачной. К концу недели его вера в гороскопы впервые за всю жизнь ослабевает — какого бы везения ни сулили звёзды, каждый день заканчивается одинаково — он выходит из себя после выкрутасов Такао, и это несмотря на то, что от велорикши он избавился месяц назад, чтобы не давать тому повод доставать себя ещё и по утрам. На баскетбольной тренировке расслабиться тоже не удаётся — Мияджи-младший орёт, как припадочный, по любому поводу, и Мидорима почти с ностальгией вспоминает семпаев. В очередной раз обнаружив перед уходом домой на своей сумке пыльный след «прости-прости, Шин-чан, я случайно об неё споткнулся, дай отряхну», Мидорима только устало трёт переносицу. На улице лёгкие сумерки темнят свежую весеннюю листву, но вибрирующее внутри горячее надоедливое раздражение отвлекает от красот природы. — Ты домой? Пошли вместе, Шин-чан! — источник раздражения, как всегда, доволен и днём и собой. — Иди вперёд, — пробует наугад Мидорима, — мне надо задержаться. — Я подожду, Шин-чан! — Такао заглядывает в лицо, проникая своим дьявольским ястребиным взглядом под стёкла очков, под черепную коробку, в самый мозг. Что сделал бы в таком случае Акаши? Мидорима изображает самую яростную гримасу, на которую только способен, и слегка задирает подбородок. — Я сказал, что пойду один. Такао хохочет. Мидорима чувствует, как где-то в грудной клетке зарождается импульс — даже не идея и не мысль — дразняще простой и естественный выход, взывающий к первобытным привычкам. Почему-то, это приносит мимолётное облегчение, будто он решил, наконец, сложную задачку, хотя, разумеется, решением это не является. А ещё он невольно думает, что у Такао идеальное тело. Ещё через несколько дней Мидорима окончательно утверждается в мысли, что Такао — его персональный демон, приставленный к нему за грехи, совершённые в прошлой жизни, иначе как объяснить, что Такао веселят именно те вещи, которые раздражают Мидориму больше всего. Странно, что весь свой дьявольский потенциал Такао раскрыл только под конец года — не иначе, присматривался, чтобы теперь петь самые раздражающие мотивчики, жевать самую вонючую жвачку и шутить самые дурацкие шутки, обильно сдабривая всё это радостным «Шин-чан!». Вскоре звёзды вознаграждают Мидориму за терпение — выходит новый том супер-популярной манги про баскетбол, и весь класс, разумеется, исключая его, пару дней увлечённо читает и обсуждает очередной виток нелепой истории. Шинтаро почти наслаждается этими тихими деньками, ровно до тех пор, пока Такао не решает, что лимит спокойной жизни для Мидоримы исчерпан, и пора начать передразнивать его манеру говорить. — Нанодаё, — шепчет он жутким голосом Мидориме в ухо при любой возможности. — В команде не должно быть разногласий! — орёт Мияджи, размахивая руками. — Ты отвлекаешься, Мидорима-кун, — поджав губы, говорит молодая учительница по биологии, хотя Мидорима почти уверен, что знает предмет лучше неё. — Раки сегодня на четвёртом месте, — лгут звёзды. Настроение портится, голова трещит, теряются счастливые предметы, а весенний дождь настигает в самое неподходящее время. Когда выясняется, что талисманы специально прячет от него Такао, радости это не прибавляет. После очередной тренировки Мидорима малодушно сбегает, не оставшись отрабатывать трёхочковые. Наступающие выходные обещают немного тишины и спокойствия в компании учебников, книг и, может быть, пианино — он давно не садился за ноты. Прохладный после дождя прозрачный сиреневый вечер оседает на сырой листве, и Мидорима думает, что глупо было так злиться, но настрой портит врезавшийся в него с разбега Такао. — Если будешь стоять тут и озираться, совсем стемнеет, Шин-чан! Мидорима хмурится. Вовсе он не озирался! Такао копирует его выражение лица, поправряя несуществующие очки, и улёгшееся было раздражение разгорается с новой силой. — Смешно же, Шин-чан! — Такао строит невинные глаза и сам себе отвечает, — вовсе не смешно. Нанодаё. Мидорима просто сбегает в незнакомом направлении, не дожидаясь, пока его закрутит в злобный слепой вихрь собственной ярости. Он не замечает, как зажигаются фонари. Широко шагает в темноту, наступая на блестящие в каплях воды колючие искорки-осколки разбитого вдребезги вечера. — Куда ты, Шин-чан? Заблудишься! Ты же нечасто в этом районе бываешь? — голос Такао настигает его из-за спины, заставляя замереть в жёлтом круге фонарного света. — Это не твоё дело, — от напряжения уже почти больно. Пусть он уйдёт, просто уйдёт, просто… — Что у тебя за дела в этом месте? Важная встреча? Тут никого нет! Ты успеешь сделать домашнее задание?.. — кажется, от него так просто не сбежать. — Повторяю, это не твоё дело, Такао. Иди домой. Уже поздно, — горло выталкивает короткие предложения как кашель. Сколько раз надо повторить, чтобы он услышал? Ухо обжигает громкий шёпот, цепляющий за самые кишки, выдирающий его из-за стены самоконтроля. — Ты забыл прибавить «нанодаё», Шин-ча… Мидорима чувствует, как злость искажает его лицо, вычерчивая на нём новые острые линии. Коварный импульс, так и не успевший стать мыслью, минуя все заслоны из ответственности и морали, перетекает из клокочущей сердцевины прямо в кулак, и в следующий момент Такао уже сгибается пополам, вытаращив глаза. Ударить ещё раз, надавить ладонью на макушку, припечатывая носом о выставленное колено, оттолкнуть — всё это секунды. Сводившее пальцы напряжение отпускает, и от внезапного облегчения хочется взлететь. У Такао и правда идеальное тело — не слишком хрупкое, не слишком мускулистое, прекрасно подходящее для того, что с ним сделали сейчас. Такао сидит прямо на грязной земле, зажимая разбитый нос, а Мидориму до краёв наполняет прохладное опустошение, грозящее вот-вот обернуться чем-то неприятным, и он набирает знакомый номер, чтобы попросить немного уверенности и спокойствия взаймы. — Я слушаю, Шинтаро. — Акаши… — уж этот разговор точно не обернётся бедламом — никакой лишней болтовни и глупых шуток. — Ты что-то хотел сказать, Шинтаро? — после Зимнего Кубка Акаши изменился, но привычка называть знакомых по именам иногда возвращалась. — Ты слышал про эту новую мангу? — нелепая тема для разговора, но голова пуста, а собеседник ждёт ответа. — Я удивлён, что ты её читаешь, — Акаши некоторое время молчит. — Однако, я не считаю, что стоит пренебрегать подобными вещами. Они могут подсказать неожиданное решение…кому-нибудь другому. Неразумно было бы попасться на уловку, описанную в манге. — Действительно, — этот разговор вызывает у Мидоримы улыбку. Обсуждать с Акаши мангу и получить подобный ответ — такого ещё в его жизни не было, но этот звонок напоминает о чём-то давнем, знакомом, почти родном. — Это всё? — Да. До встречи, Акаши. — До встречи, Шинтаро. Мидорима уходит, не взглянув на вытянувшееся лицо Такао. На следующий день он просыпается пустым и напряжённым. Как будто всю ночь пил, если бы когда-нибудь пил. Или как будто долго плакал, если бы когда-нибудь долго плакал. Он стёрт до нуля, он как первозданно-белый чистый лист бумаги, и это не самое лучшее ощущение. К тому же, он чувствует себя немного виноватым. С другой стороны, звонить Такао и извиняться страшно не хочется — во-первых, это аннулирует весь воспитательный момент, во-вторых, так тому и надо, разве нет? После непродолжительных размышлений, Мидорима всё-таки тянется к телефону и обнаруживает там новое сообщение. «Не могу поверить, что мне удалось вывести тебя, Шин-чан! Ты не такой занудный, как кажешься! Это было действительно жутко, но наверное, ты был прав. Но если будешь слишком долго злиться, у тебя разболится живот! До встречи~» Кажется, дела идут лучше, чем он предполагал.