Passion

Шуга проснулся очень рано, пока все спали, тихо вышел из комнаты и побрел на кухню. Часы показывали четыре утра, спать совершенно не хотелось, и он заварил себе кофе. В коридоре кто-то громко топал, открывая и закрывая двери, громко ругаясь, и Юнги в очередной раз пожалел, что общежитие Бантанов находится в самом здании агентства. Он напевал песни себе под нос и невольно думал о Чимине, о врачах, которые могут выболтать прессе всю информацию о его состоянии, и о еде. Юнги не ел примерно три дня, для виду ковыряя ложкой в тарелке с супом, а затем тихо выливая всё содержимое в раковину. Он ссылался на свой ужасный аппетит (ему реально ничего не хотелось есть) и боли в животе из-за каждодневных тренировок, когда его звали завтракать или ужинать. Приходилось каждый час чистить зубы, чтобы не оставалась неприятная вонь во рту — то был запах желудочного сока — и есть освежающие конфеты со вкусом мяты. От них тоже постоянно тошнило, и, дабы разбавить эти серые три дня голода, Юнги заварил себе немного кофе. Держа чашку с горячим напитком в одной руке, другой он листал новостную ленту. Про Бантанов ничего не говорили, и это не могло не радовать — люди склонны унижать остальных из-за зависти — поэтому он, допив кофе, убрал телефон и облокотился о спинку удобного стула, блаженно вздыхая и закрывая глаза. Кое-какая сонливость все-таки осталась, подумал Юнги. Он встал, вымыл чашку, задумался, что ему делать дальше в столь ранний час, и снова присел на стул. Глаза покосились на холодильник, но Юнги ущипнул себя, стараясь не отвлекаться на этот белый хранитель лишних калорий. Не удержавшись, он подбежал, раскрыл дверцу и принялся вслух изучать блюда, лежащие там. — Булочка с джемом... Пятьсот калорий в ста граммах, — ужаснулся Шуга, — отвратительно. Я ни за что её не съем. Он взял это хлебобулочное изделие и выбросил его в мусорное ведро. — Что у нас еще есть... Темный шоколад... — Он развернул упаковку, — пятьсот тридцать пять калорий в одной плитке, а какао всего лишь сорок пять процентов, — покачал головой Юнги, — так дело не пойдет, — и выбросил шоколад. Он убрал овощи и фрукты на самую дальнюю полку, понимая, что если он съест что-то из них, то обязательно сорвется. — Торт в шоколадной глазури со взбитыми сливками, шестьсот калорий в ста граммах, а тут целое кило! — испуганно воскликнул Юнги, — Джин, не думал, что ты способен на такое. Торт тоже полетел в ведро. Шуга поспешил выйти на улицу и выбросить всё в мусорный контейнер. В голове уже созревали догадки насчет того, что он скажет остальным про выкинутую еду — либо это все съел он, либо Джин. Мемберы лишь усмехнутся, понимая, что ему действительно нужно поправиться, и ничего не скажут. Но Юнги так не думал. Каждый день, глядя в зеркало, он разглядывал свои бока, живот, ноги и шею. Он был готов пожертвовать чем угодно, лишь бы увидеть желанные выпирающие ключицы, ноги-палки и ребра. Ты недостаточно красив, шептал себе Юнги, если бы ты похудел, то стал бы самым идеальным человеком на свете. Это желание не давало ему даже коснуться еды и заставляло читать обертки продуктов с составом, белками-жирами-углеводами и калориями. На здоровье он плюнул и теперь чувствовал сильную слабость после любых активных действий. Приходилось носить с собой нашатырь, чтобы не упасть в обморок. Иначе о его планах бы узнали. Этого и боялся Юнги больше всего. Вернувшись с такой своеобразной прогулки, он плюхнулся обратно в кровать. Болела голова, но Шуга помнил очень важное правило — пить таблетки натощак нельзя, будь то обезболивающее или даже витамины. Живот издавал звук умирающего кита, и Юнги, обняв себя, тихо застонал. Организм требовал пищи, а разум ненавидел его даже за просто мысли о еде. Юнги сам не заметил, как заснул. Проснулся он по звону будильника Джина (он с ним в одной комнате живет) и все равно повернулся к стене, зевая. Джин уже встал, направился к двери, но вдруг остановился. — Юнги, ты не спишь. — Это был вопрос? — он повернулся к стоящему неподалеку Сокджину. — Нет, утверждение. — Ага. — Поможешь мне с готовкой. — Это был вопрос? — Юнги усмехнулся. — Нет, утверждение. — Я просто хочу лежать в кровати весь день. — Ты пенсионер? — Это было утверждение? — Нет, вопрос, — засмеялся Джин, — ладно, валяйся, старик. — Ты, между прочим, старше! — Я хён, а ты старик. Юнги цокнул. Сокджин постоял в комнате еще секунд тридцать, надеясь, что Шуга передумает, а потом вышел с недовольным вздохом. Юнги победно улыбнулся. Он хотел бы рассказать Джину, что ненавидит себя, даже когда просто смотрит на еду, а тут ему пришлось бы готовить... Но нельзя. Никому нельзя узнать, даже Чимину, действия которого в последнее время стали меняться. Память потихоньку восстанавливается, и Чимин может запомнить маленький секрет Юнги. Он повозился в кровати еще какое-то время, а затем встал. Спать перехотелось, желудок все еще просил подкрепления в виде пищи, а слабость ушла, Юнги почувствовал прилив бодрости. Ему пришла идея убраться — в комнате было грязно (хоть Джин и чистюля). Он подошёл к шкафу и начал аккуратно раскладывать одежду по полкам. В углу комнаты он заметил веник. Подметая пол, Юнги снова почувствовал некую слабость. Он присел на пол и взялся за голову, начиная судорожно дышать. Из коридора послышались шаги, и он поспешил встать, хотя бы облокотившись о стену. Это был Хосок. Он постучался и, не дождавшись ответа, вошел. Он удивился, увидев бледного Юнги. — Шуга-хён, что случилось? Тебе плохо? — Нет, все в порядке. Просто не выспался. Лицо Хосока смягчилось, значит, поверил, мысленно усмехнулся Юнги. — Ясно. Тебя Джин звал, просил помочь с завтраком. — Вот паразит... Скажи ему, что я сплю. — Он сказал, чтобы я тебя бил, если ты будешь сопротивляться. — Тогда я незаметно погуляю по зданию, ладно? А ты скажи, что не нашел меня. — Ты идиот, хён. — А ты еще хуже. Юнги усмехнулся и вышел из комнаты. Хосок тоже тихо посмеялся в пустоту, оглядывая комнату, и пошел к Сокджину. Шуга зашёл в танцевальный зал. Он посмотрел на себя в зеркальной стене — его кожа и волосы почти сливались. Он выглядел как настоящий призрак. Юнги закрыл дверь на ключ, подошел к зеркалу и дотронулся до своего тела. — Какой ты толстый, Мин Юнги, — прошептал он, — ты хочешь быть худым, но не пытаешься есть на полведра меньше, — он схватился за лицо, — у тебя отвратительно жирные щеки, — похлопал себя по бедрам, — огромные и некрасивые ноги, — пощупал свой живот, — свисающие бока... Я ненавижу тебя! — почти плача, закричал он, смотря в зеркало. Каждый раз, оставаясь наедине с собой, Юнги плакал от своего несовершенства. Он вправду ненавидел себя за каждый лишний сантиметр, за то, что видно только два ребра, за пухлое личико. Один раз он даже разбил стекло, чтобы не видеть себя, и за это ему, конечно, досталось (стекло, как сказал стафф, было дорогим). Чонгук пытался не заплакать, Тэхен стоял и не понимал, что произошло, остальных мемберов не было рядом, а Чимин мирно спал, будто готовился проснуться и всё забыть. После того момента, собственно, Юнги старался голодать, но слабая сила воли этого хрупкого человека брала вверх, и он ел. Рвоту он еще не вызывал — боялся. Слабительные Джин прятал где-то на кухне, чтобы никто не брал их без разрешения. Юнги понимал, что если он объявит голодовку, либо о его замыслах узнают, либо он упадет в обморок от потери сил. Но раз у Чимина отпуск, может, менеджер устроит выходной и остальным? Тогда Шуге не станет плохо на сцене. Еще раз посмотрев на свое несовершенное тело и заплаканное лицо, он встал. Захотелось танцевать до потери сознания и не обращать внимания на себя в зеркале. Так Юнги и сделал, включив громкую музыку и практикуясь. Но уже через минуту он перестал, увидев себя танцующего в отражении. Каждая часть тела тряслась от жира, и он уже не смог подавить в себе приступы плача. Было бессмысленно орать вслух о ненависти к себе, его мог кто-нибудь услышать, поэтому он просто смотрел на себя и плакал. В зале были весы. Юнги, дрожа, подошёл и встал на них. Они показывали пятьдесят килограмм и триста грамм. Шуга вспомнил, как недели две назад взвешивался и весил примерно ровно пятьдесят девять кило, и порадовался своей маленькой победе. Но ему было мало. Он хотел дойти до сорока. И если никто не будет мешать ему, всё получится, он дойдет до идеала и больше не будет плакать, видя себя в зеркале. Кто-то попытался зайти, но дверь была заперта, и Юнги уставшей походкой поплелся открыть её. То был Чонгук, с типичной для него в последнее время кислой миной. Он грустно посмотрел на Шугу. — Хён, мне скучно, — заныл он, — я посижу у тебя, ладно? Юнги никогда не был против компании Чонгука, с каждым днем он нравился ему все больше и больше. И в последнее время макне много переживает, плачет (даже больше, чем старший) и редко улыбается. Он очень волнуется за Чимина, и если Юнги подаст виду, что ему тоже плохо.. Лучше прервать эту глупую цепочку болезней, чтобы не ухудшить ситуацию в группе. Поэтому сейчас Юнги не хотел, чтобы Чонгук видел его опухшие от слез глаза, треснувшее стекло и выкинутые в мусоропровод сладости. — А где Тэхен? — Не знаю, я тоже его искал. Помогать Джину-хёну не хочу, Хосок-хён опять в своем планшете сидит, Намджун-хён в плохом настроении... Чимин-хён спит, — проговорил Чон. — Прости, Гук, — вздохнул Шуга, — я хочу побыть один. Он словил на себе жалостный взгляд младшего. Юнги внезапно подумал — а ведь Чонгуку с его-то характером сейчас похуже. Да и своим отказом он лишь привлечет внимание, поэтому он вздохнул, пряча глаза: — Ладно, заходи. Напряжение спало, Чонгук выдавил из себя подобие улыбки и зашел. Юнги оглядел его — Чон был выше, толще, хоть и с мышечной массой, и если бы он не скрывал свое состояние, то обязательно предложил бы ему диету. — Чонгук, сколько ты весишь? — Почти восемьдесят кило, а что? Юнги хихикнул. — А давай сядем на диету? — Зачем, хён? — Разве это не прекрасно — быть худым?! Чонгук замешкался. — Мне больше нравятся мышцы... — Чонгук, мы айдолы, а не какие-то боксеры. Худоба украшает как женщину, так и мужчину. Просто пойми, я хочу тебе помочь. — Хён... — Чон посмотрел на старшего с толикой благодарности, — хорошо, но на какую диету мне сесть? — Голод, — не моргая, произнес Юнги, — самое лучшее средство. — А если я умру? — Гукки, я никогда не пожелаю того, что может тебе навредить, слышишь? — Шуга подошел к Чонгуку и коснулся его щеки, — Я лишь хочу тебе помочь. — Хорошо, — закусил губу Чон. — Ты уже завтракал? — Нет. — Вот и не ешь. И да, — Юнги строго взглянул ему в глаза, — я бы хотел попросить тебя о конфиденциальности. — В смысле? — Никому не говори, что ты голодаешь. Хёны тебя не поймут, будут отговаривать, а если узнают, что я тебе сказал, я на тебя обижусь, — Юнги надул губы, — ты меня понял? — Да, хён. — Повтори всё, что я тебе сказал. — Н-никому не доверять, — сглотнул Чонгук, — никому ничего не рассказывать, кроме тебя. — Умничка, — Шуга отстранился и похлопал младшего по плечу, — а теперь покажи свои навыки в практике. Идём на кухню. Пройдя несколько лестничных пролетов, они спустились на кухню к Джину. Оттуда приятно пахло, и Чонгук хотел было облизнуться, но строгий взгляд старшего помешал ему это сделать. Чем ближе они подходили к кухне, тем отчетливее были слышны голоса. Все уже вернулись, ожидая этих двоих к завтраку. Постучавшись, Юнги вошел. — О, Юнги-хён, Чонгук, вы как раз вовремя. — Тэхен приветливо улыбнулся, — мы как раз хотели позвать вас. Садитесь завтракать. Чон неуверенно посмотрел на Шугу и, откашлявшись, сказал: — Мы не голодны... Джин нахмурился. — Как это не голодны? А ну садитесь, — он поставил две тарелки на стол. Чонгук сел рядом со старшим, наблюдая за его движениями. Юнги неторопливо взял ложку, мокнул ее в бульон, затем потянулся за специями и, сохраняя непринужденное выражение лица, засунул пустую ложку в рот и промычал: — Вкусно! Чонгук проделал всё тоже самое. Ему очень хотелось поесть, но он же обещал Юнги-хёну поддержать его идею. — Гукки, что-то ты плохо ешь, — заметил Хосок, — что, вправду аппетита нет? — Есть, но совсем чуть-чуть... Я могу отдать свою порцию кому-нибудь. — Отдай мне, — вмешался Юнги, и Чонгук удивился, — я хочу есть. Через десять минут на кухне никого не осталось, кроме Чонгука, Юнги и Джина, но скоро и последний ушёл куда-то. Шуга вскочил с места, подошёл к раковине, вылил нетронутые супы и быстро вымыл тарелки. — Ты сыграл очень убедительно, — он подал голос первым, — но не делай так больше. Лучше подожди, пока все уйдут, я даже готов отвлекать Джина. Если мне придется забрать твою порцию и в следующий раз, они заподозрят что-то неладное. Будь осторожен. — Спасибо, хён, — улыбнулся Чонгук, — знаешь, я даже подумал, что голод — не такая уж и плохая идея. — Я отчаянно пытался доказать это тебе, — Юнги закрыл кран, — а ты сам всё понял. Умный малой. Настроение у Юнги значительно поднялось, и он обрадовался, что все его труды не прошли даром. Естественно, о здоровье своем или Чонгука он и думать не хотел, а младшего было легко одурачить, если это была просьба Юнги или Намджуна. Чон всегда верил им, думая, что они говорят только правду, поэтому он был убежден в правильности своих действий, впрочем, как и сам Шуга. Еще раз напомнив о конфиденциальности, Юнги ушел к себе в комнату. Ему еще нужно было посмотреть в интернете калорийность некоторых приготовленных блюд. Он провел за планшетом примерно девяносто минут, иногда поглядывая на часы. Уже пробило девять утра, через три часа проснется Чимин, и день пройдет как всегда однообразно. Такая обыденность всем надоела — неужели Чимин все еще не может ничего вспомнить без посторонней помощи? Хоть, конечно, пару дней назад он утром открыл дверь, а не просто стоял у кровати, но больше массовых изменений не происходило. Каждый мембер выучил свои реплики на зубок, что и когда говорить Чимину, причем время всегда абсолютно совпадало. Они словно стали запрограммированными роботами. Юнги встал и, собираясь подойти к двери, споткнулся о воздух. Потеряв равновесие, он упал. Он мысленно надеялся, что никто не услышал грохота из его комнаты, и, для безопасности прислушавшись в тишине, так и остался лежать на полу. Ему не было лень вставать — чисто физически не хватало сил. Он свалил свое самочувствие на то, что сегодня очень рано встал. Но дела ждали. Он, привстав на локти, устало вздохнул, задумался о чем-то неважном и, наконец, встал. Кружилась голова, и как только рука потянулась к полке с таблетками, Юнги одернул себя. Он запрещал себе пить таблетки натощак. Обвиняя во всем раннее пробуждение, он ушел обратно в зал. Чонгука там, конечно, не было. Он наверняка гуляет где-то с Тэхеном, подумал Юнги. И этим он завидовал макне-лайну. Эти двое были очень дружны. Любой бы позавидовал их отношениям — они в одну минуту могли быть то братьями, то лучшими друзьями, то мамочкой и сынком, женой и мужем, злейшими врагами.. Тэхен морально поддерживал Чонгука, а тот терпел все его странные выходки. Они идеально подходили друг другу. Юнги же был одинок. В группе семь человек, и он считал себя лишним. Намджун отлично сочетался с Джином, они были словно родители Бантан. Хосок и Чимин тоже хорошо проводили время вместе, про Тэхена и Чонгука можно вообще промолчать. И оставался Мин Юнги, единственный и никому не нужный. У него были идеи умереть, сброситься с окна, поджечь себя или выпить снотворное, но он никогда не был эгоистом. Он понимал, что если совершит суицид, то подвергнет опасности и остальных мемберов. Они, вероятно, будут переживать. А фанаты? Ему хватило новостей, что, например, когда Ву Ифань ушел из EXO, некоторые поклонники покончили жизнь самоубийством. Шуга не хотел, чтобы из-за его глупости погиб кто-то другой. К тому же, он еще не достиг своего идеала — сорок кило. Еще один час пролетел незаметно, и до пробуждения Чимина оставалось совсем немного. Юнги почувствовал, как ему скучно, танцевать совершенно не хочется, калории уже заняли весь его мозг, а пообщаться с мемберами он сам не желал. Оставалось лишь поспать, что, собственно, Юнги и сделал. Он проснулся за десять минут до примерного "доброго утра" Чимина. Юнги лишь актер в спектакле, в котором он должен быть строгим и серьезным хёном. Он пошел в танцевальный зал, ожидая Тэхена и Чимина. Они пришли очень скоро, и Юнги еле удержался, чтобы не зарыдать прямо на плечах Чимина. Он натянул фальшивую улыбку и повернулся к младшим. — Хэй-хэй, народ, — Чимин, ну-ка, скажи, кто я? Юнги мечтал, чтобы Чимин назвал его правильно, но этого никогда не происходило. — М-м-м... Хоуп? Шуга усмехнулся. — Эй, Хосок, мы что, так похожи? Нет, я Юнги. — Я-я думал, ты рыжий.. — Чимин поник. Дрожащий Юнги подошёл к нему и потрепал его волосы. — А ты знаешь такое слово, начинающееся на "крас", а заканчивающееся на "ка"? — Краска, — зачарованно повторил Чимин, — понятно. — Я надеялся, ты запомнишь это слово хотя бы со вчерашней встречи. — Что? Всё было таким же? Юнги реально хотел выплакаться. Да, чуть не закричал он, и ничего не меняется, всё повторяется изо дня в день, всем это надоело. Вместо этого он ответил по-другому: — То, что ты просыпаешься, видишь Тэхена, к тебе приходит Чонгук, потом вы с Тэ идете ко мне, всё это повторяется изо дня в день. Повисла напряженная тишина. Пока Чимин переваривал полученную информацию, Ви успел улизнуть, и в зале остались только они двое. Юнги вздохнул и отошел, будто бы не желая продолжать разговор, на самом деле стыдясь своей "обыденной" реплики. Чимин покраснел и выбежал из зала, оставляя Юнги одного. Шуга попытался вспомнить, что дальше по "расписанию": они все идут есть еще раз, чтобы покормить Чимина, разыгрывают смешной диалог и уходят. Сначала мемберы шутили неуверенно, но сейчас это вошло в привычку. Пока Чимин встречает Намджуна и помогает Джину с готовкой, еще есть достаточно времени. Нужно было уже продюсировать новые песни, писать тексты, и, по расчетам Юнги, часа хватит. Ровно в час дня по корейскому времени Тэхен сообщил ему, что суп готов. Суп утром, суп днем, суп вечером. Поэтому, наверное, Шуга не ел вообще. Он пришел на кухню предпоследний. Все уже ели, конечно, кроме Чонгука. Тот уныло ковырял ложкой в тарелке и сверлил стену взглядом, но, увидев Юнги, улыбнулся и почувствовал поддержку. Уже через пять минут пришли остальные и стали ошиваться у плиты, прося Джина налить каждому из них побольше (в то время как Юнги вылил содержимое тарелок голодающих). Еда почти никого не оставила равнодушным. Чимин завел разговор: — Эй, парни... — Да, Чимин-хён? — Просто... Давайте поговорим. Юнги закатил глаза. Ему порядком надоел этот ежедневный разговор. — О чём? — Например, о жизни. — Чимин, я не знал, что ты у нас философ. Обычно такое говоришь, что за тебя стыдно. — Отвали, Хосок. — Я вообще-то Юнги. — Чёрт.. — Шучу, я Намджун. — Хосок! — Ладно, ладно, Чиминни, ты был прав. Я Хосок. — Идиот. — Подеритесь тут еще. — Мы позовем тебя, когда начнем, Тэхен-а. — Мне достаточно ежедневных пинков Чонгука. — Чонгук, пинай этого придурка почаще и посильнее. — Как скажешь, хён. Тэхен и Чонгук, как всегда, отличились: первый громко смеялся, второй — прислушивался к бурчанию своего живота. Тишина уже не казалась напряженной и непривычной, мемберы поблагодарили Джина за вкусный суп и куда-то убежали, не желая оставаться и мыть всю грязную посуду. Юнги ушел самый первый, боялся подозрений от остальных, и лучшим средством было сейчас запереться в музыкальной комнате и создавать ремиксы. Позже ему нужно было идти и слушать детские песенки Чимина на пианино, затем уехать по делам с остальными мемберами, и уже перед сном намекнуть младшему, что все безнадежно. Все то же самое повторялось четыре дня. Чонгук и Юнги падали в обморок по одному разу от голода и сильных физических нагрузок (к счастью, их никто не видел), Чимин оставался "роботом", пилящим однотонные фразы изо дня в день, Тэхен начал что-то подозревать, а остальные, кажется, ничего и не замечали, к облегчению Шуги. В час дня все собрались на типичный для них обед. Джин разливал всем суп в тарелки, Юнги продумывал план, как его обмануть, а Чимин уже готовился завести разговор. — Эй, парни... — Да, Чимин-хён? — Мне кажется... Шуга-хён болен анорексией. Возникла напряженная тишина. Шуга переглядывался с Чонгуком, все остальные шокировано смотрели то на Чимина, то на Юнги. — Что? — И еще он заставил Чонгука голодать. Они не едят уже почти неделю. Чонгук вздрогнул. Он резко встал из-за стола и попятился к двери. Тэхен остановил его. — Это правда? — он строго посмотрел на младшего. — Нет, нет, я ем. Вы же сами видите. И Юнги-хён ест. Мы наедаемся на ночь. Да и Джин-хён кормит нас одним супом каждый день. — Чон начал оправдываться, украдкой глядя на Юнги, свою единственную поддержку. — Он врет, врет, — вскочил Чимин, — я видел, как он выкидывал еду из холодильника. И Юнги-хён тоже. — Это ты обманщик, — отчаянно воскликнул Чон, — мы с хёном вменяемые и здоровые! — Чонгук, — Намджун уставился на макне, — в последнее время ты вправду похудел. Мышцы пропали, я думал, мне показалось. Но, судя по словам Чимина, он прав. — Нет, не прав, — Чонгук начал шмыгать, — просто... просто я понял, насколько я отвратителен, а Юнги-хён хотел мне помочь.. — Что ты не любишь в себе? — Не знаю, — он закрыл лицо руками, — свои пухлые щеки, толстые бедра и ноги, несколько слоев жира на животе... Я просто хочу быть красивым, как Юнги-хён.. — Юнги, черт подери! — Заорал Намджун, — ты хоть понимаешь, что наделал? — Я ни в чем не виноват! — Шуга тоже повысил голос, — если бы Чимин ничего не сказал, всё было бы хорошо! Чимин, только что ты испортил жизнь нескольким людям. Чимин издал звук, похожий на жалобный вой, и убежал в неизвестном направлении. Чонгук облокотился о стену, чувствуя, как ему снова становится плохо, все, кроме Намджуна и Юнги, подбежали к нему, а эти двое смотрели на друг друга и пытались понять, что они сделали не так. Чимин лежал молча, зарывшись в подушку, чувствуя поглаживания на спине. Чонгук пришел успокоить его, но не знал, как завести разговор. — Прости меня, хён, — его голос дрожал, — я правда не ел несколько дней. Но как ты узнал об этом? — Я слышал ваши разговоры, — он еще сильнее сжал одеяло, — я просто хотел помочь.. — Ты уже помог, — Чимин не видел лица младшего, но так и чувствовал, как тот тепло и искренне улыбается. — Еще чуть-чуть, и я не смог бы остановиться. — Ты не болен анорексией, я думаю, — промычал старший, — зато Юнги точно страдает этим. Из угла комнаты послышался какой-то шум. Чонгук повернулся и обнаружил там Шугу, издалека казавшегося скелетом. — Гук, ты не мог бы оставить нас с ним наедине? — медленными шагами он шел к кровати, — я хочу поговорить с Чимином. Чонгук доверчиво взглянул на Юнги, кивнул и вышел. Юнги подошел, взглянул на Чимина, лежащего лицом в подушку, погладил его по голове и взял лежащий неподалеку блокнот. "Jimin's memory" — Отличное название, — он кашлянул и пролистал страницы и открыл новую, чистую, быстренько что-то написал и протянул его владельцу. Чимин поднял голову, устало глядя на свой блокнот, и прочитал то, что настрочил Юнги. "P.S. Юнги болен анорексией. Он не хочет есть и совершенно не любит себя. Но он желает, чтобы ты ему помог. Ты же справишься?" Он кинул на Юнги взгляд, полный надежды, прижал к себе блокнот и прошептал: — Конечно. Я сделаю всё, чтобы ты вылечился.