Ягоды крыжовника

— Спать хочу, — сказала Нанаба, подгребла поближе картонные папки с завязками, устроила голову. Ханджи хмыкнула, дернула за угол одну из-под нанабиной щеки, проворчав, что не на расчетах же по динамиту дрыхнуть. — А полезных дел нет? — Полно, — зевнула Нанаба куда-то в бланки ревизии и зажмурилась ещё сильней, всем своим видом красноречиво показывая: сплю, не трогай, сил нет. Она пришла в командирский закуток лаборатории в конце долгого и жаркого дня, положила перед Ханджи бумажный кулек со спелым крыжовником и заявила, что день на жаре её доконал, что в полуподвале лаборатории прохладно и что её титаном отсюда не выгонишь, пока не высохнет насквозь мокрая футболка на спине. И что хочется спать буквально непреодолимо, поэтому, пожалуйста, ну пятнадцать минут, и не трогай ради наших добрых отношений. Ханджи отношения ценила. Протянула руку, убрала золотую прядь со лба, чтоб не мешалась, подула на измученное лицо — ресницы дрогнули, Нанаба улыбнулась, и Ханджи тоже. Пусть поспит ребенок. Приятно иногда вспомнить, что друзья, даже очень мудрые и отчаянные, на десяток лет моложе и отлично сходят за младших братьев и сестренок, и за ними можно поухаживать, совсем чуть-чуть, но с удовольствием. Кулек был плотный, туго, но бережно свернутый, чтобы не помять ягоды. Ханджи осторожно, чтобы не скрипнуть ни стулом, ни половицей, встала, прошлась к рукомойнику, высыпала крыжовник в глубокую миску с чистой водой — ягоды вынырнули на поверхность, будто желая глотнуть воздуха матовыми розовыми боками. Она выловила одну, положила в рот, прикусила плотную кожицу — по языку растеклась кисло-сладкая мякоть, тот же вкус, что в детстве, когда Ханджи с сестрами обирала соседские сады в их пригородном поселке. Вторая ягода оказалось недозрелой, что, впрочем, впечатления не испортило, не все поспевают одновременно - каким-то достается меньше солнца, какие-то позднее начинают набирать силу, и всё-таки живут на одних ветках и питаются от одного корня, и срывают их вместе, хотя одни уже завершили свой жизненный цикл, а другим бы ещё подрасти. Щелкнула ручка входной двери, легкие шаги прошуршали в огороженный стеллажом угол командира, Нифа, показавшись в проеме, уже открыла было рот, но вовремя осеклась, увидев, как Ханджи поднесла палец ко рту и показала глазами на спящего лейтенанта. Нифа понимающе кивнула, приподняв уголки губ, постучала по папке, даже без шепота, одними губами очертила слово «результаты», пристроила папку на ближайшей полке и, получив разрешение уйти, шмыгнула обратно. Прядь снова упала на лоб, Ханджи опять осторожно подцепила её пальцами и убрала за ухо — Нанаба даже не поморщилась, только быстро облизнула губы и снова задышала ровно и глубоко. И спит, как ребенок, только без любимой игрушки. Скорее всего, у неё, как и у самой Ханджи, была вручную сшитая мамой тряпичная кукла с пуговицами вместо глаз, и звали её как-нибудь смешно, но красиво. Шаги Кейджи трудно было с чьими-то спутать, он прогрохотал, словно вколачивал каблуки в половицы, и влетел с громким: — Командир, там… Ханджи скорчила злобную мину и, одной рукой придерживая миску с крыжовником, другой показала ему кулак. Нанаба завозила щекой по папке, чмокнула губами. — Что? — спросила Ханджи страшным шепотом. — Титаны Розу проломили? — Никак нет, командир. — Без меня решаемо? — Д-да… — ответил он неуверенно. — Ну так иди и реши, — а для большей убедительности бросила в Кейджи ягодой, он поймал и ухмыльнулся вдруг совершенно по-бандитски, кивнул на Нанабу и передразнил, наклонив голову к сложенным ладонь к ладони рукам, мол, во дает, пушкой не разбудишь. Эрвин Смит, заглянув, вопросительно приподнял брови и указал волевым подбородком на вопиющее нахальство спящего перед ним солдата. Ханджи в ответ улыбнулась и развела руками, виновато-умоляюще заглянула в глаза, а после сунула под нос остатки крыжовника. Приподнялась на носочках и шепнула командору прямо в самое ухо: «Ну, пожалуйста». Эрвин покосился на ниточку слюны между расслабленными губами, на упрямую прядку на лбу, потом в упор поглядел на Ханджи и погрозил пальцем, буркнул, что устроили тут тихий час, запустил руку в миску, набрав в горсть сколько смог ухватить со дна, а после, ставя ноги осторожно и бесшумно, как в детстве, когда спал младший брат, вышел за дверь. Солнце садилось поздно, но здесь, в полуподвале, темнело значительно раньше и раньше приходилось зажигать лампу. Ханджи задула спичку, поправила фитиль и коснулась нанабиного плеча. — Просыпайся, соня. Затекла, наверно, уже вся. Нанаба распахнула глаза, выпрямилась, потерла лицо ладонями, потом только ту сторону, где отпечатались неровности папки с результатами экспериментов. — Сколько я проспала? — Три часа почти. Нанаба ахнула. Прочесала волосы пальцами, тряхнула головой, сбрасывая пряди в сторону. — Тихо у тебя сегодня, никто не заглянул за три часа. Я думала, здесь такого никогда не бывает. — Сама удивляюсь, — ответила Ханджи, подталкивая к ней миску с последними ягодами.