Голос, руки, сигареты и встречи

У Риты усталые мозолистые руки. Девушки-подмастерья в городе завистливо называют их «умные». Это потому, что ни одна швея не может так же аккуратно и легко сделать сложный шов, приделать пару ленточных бантиков в нужных местах, даже завязать клиентке волосы причудливой косой. А Рита может. Она этим подрабатывает, ей нельзя оступаться и ошибаться, портить работу. У Риты хриплый и надрывистый голос, ломающийся с каждым словом. Немного прокуренный – как бы мало ни было денег. Подбирать дотлевающие окурки, пролетевшие мимо урн, становится третьим Ритиным любимым занятием (единственным, не приносящим дохода). Второе – шить. Первое – петь. Она любит всё, что помогает ей выжить. Голос Риты, когда она затягивается очередным куплетом, обретает глубину и бархатистость. Кажется, в нём нет ни одной лишней нотки, ни одного неловкого вздоха. Доджер верит, что это действительно так. Голос Риты – голос ангела. Не понятно, за какие заслуги он дан простой нью-йоркской бродяжке. Может, в прошлой жизни она была богиней? Богиней шитья, пения и сигарет. И богиней случайных встреч на всю жизнь, разумеется. Ни для кого не секрет – «стаю» вместе свела она. Она, едва не падающая с ног вечерами, терпеливо сносит дежурные заигрывания и нелепые шутки Тито, выслушивает бесконечные оперы Френсиса, хвалит Эйнштейна, снова притащившего в качестве дневного заработка порванный сапог. Вожак «стаи» - Доджер. Её клей – несомненно, Рита. Его терпения на всех не хватает. Её терпение не закончится никогда. И при всём при этом она совершенно не верит в то, что прекрасна. Всё, что очевидно для Доджера, для Риты достойно часового спора, заканчивающегося сызнова сорванным голосом и синяками под глазами. Эйнштейн будет прятаться под кровать – он рад принять участие в любой сваре, только если это не касается Риты (её громкого голоса он, огромный лохматый парень, почему-то боится). Френсис будет затыкать уши и вздыхать, потому что даже надрывистое пение Гамлета с рябящего экрана телевизора не заглушает брани. Тито будет путаться под ногами и невовремя встревать, получая время от времени злые окрики от обоих ссорящихся. Потом все разойдутся по своим углам, и вечер будет безвыходно омрачён. Интересно, с женщинами всегда так сложно? Как бы то ни было, Доджер готов поставить месячный заработок на то, что с Ритой и в этом далеко не так непросто, как с остальными. Ещё она хочет выглядеть светской львицей. Иногда. Но у всех есть свои бзики и странности. Это ещё ничего. Доджер готов это терпеть, пока единственная дама высшего света восточной нью-йоркской помойки продолжает ввязываться (пусть с тяжёлым вздохом) в буйные забавы «стаи», всегда кончающиеся синяками, ссадинами и кровоточащими царапинами. Рита, кстати, ещё и немного медсестра. Только для своих глупых оболтусов. За это её просто нельзя не любить. (За эти томные закатывания глаз, когда заканчиваются бинты и йод – нечем перевязывать, но это не страшно, Рита оторвёт край своего платья, аргументируя это истой ненавистью к длинным юбкам, лишь бы только её мальчики не страдали. За бессонные ночи над больным тощим Оливером, у которого глистов раз в десять больше, чем килограммов, - только тусклая лампа рядом да чьё-то дырявое платье на руках, потому что очередной заказ пришёлся как раз кстати, а мешки под глазами ничего не значат. За наряды, становящиеся всё скромней – денег мало, да и привлекать к себе лишнее внимание нет необходимости, потому что в грязном вонючем баре, где поёт Рита, её и так замечают раньше прочих. И это далеко не всегда хорошо.) Доджер всегда будет заглядываться на хорошеньких ухоженных девчонок в невероятно коротких юбках, чуть не выпадающих из своих дорогих открытых лимузинов, свистеть им вслед, облизываться и флиртовать. В основном, чтобы в очередной раз вызвать ревность Риты, мимолётными вспышками появляющуюся и исчезающую в флегматичных, прикрытых длинной чёлкой глазах. Потому что Риту никто и никогда не заменит. Она не лучшая, но единственная, кто может быть рядом. Не самая красивая, умная, богатая, но всегда уставшая, божественно поющая, немножечко курящая и абсолютно незаменимая. Она умеет выживать. Она знает, в чём суть. Она слышит ритм нью-йоркских улиц. Ни одна холёная красавица не будет лучше простой бродяжки. С этим придётся смириться Доджеру. Как и с тем, что он уже, кажется, не может хвастать своим вечным одиночеством. Потому что выкинуть мысли о Рите из головы даже и не пытается. Потому что ищет глазами её блестящий взгляд, чтобы стать немного смелее. Потому что каждый раз нервничает, когда прислужники Сайкса доберманистого вида по очереди и все вместе нахально заигрывают с Ритой, и снова успокаивается лишь тогда, когда подруга привычно их отшивает. И в очередной раз стаскивает из дешёвого кафе на углу пару бумажных пакетиков с сахаром и кофе, потому что Рита обожает и то, и другое, но так редко это получает… То лекарства для Оливера были нужны, то Френсису понадобился реквизит для ежевечерних выступлений, то ещё какая-то ерунда. Рита улыбается Доджеру от входа. До неё пара шагов по грязному, заваленному объедками и грязью с сапог полу, и преодолеть это расстояние легче лёгкого, но вожак делает вид, что никуда не спешит. Вальяжной походкой приближается к пыльному столу, кидает на него добытые у дядюшки Луи (в очередной раз) сосиски, поправляет завязанный на шее алый платок и только затем отправляется к потрёпанному креслу, в котором певица и швея пришивает на выходной наряд пару добытых из урны бусин. Напевает что-то себе под нос прокуренным хриплым голосом, временами тихо чертыхается, но упорно делает вид, что Доджера рядом нет и быть не может. Красные овалы бусин на рукавах кажутся жуками. Потрёпанные и со стёртой краской, но чистые и аккуратные. Чем-то очень похожи на Риту. Это её свойство – каждая вещь, принадлежащая ей, со временем становится на неё похожа. Может, это какой-то род колдовства. Доджера это забавляет, и он кидает Рите на колени потрёпанные и запачканные в бездонных карманах, набитых неизвестно чем, пакетики с кофе и сахаром. Швея не поднимает глаз. Под чёлкой их не видно. Но Доджер откуда-то знает, что Рита улыбается. - Спасибо, воришка, - фыркает певица, как расчихавшаяся собачка. В тусклом сиянии лампы, порождающем больше тени, чем света, Рита выглядит почти девочкой. Доджер знает: ей уже немного за тридцать. Он знает о ней так мало. Это кажется неприемлемым. В общем-то, Доджер и сам уже далеко не мальчик, но влюблён, как в лучшие дни своей юности. Нет, не так. Молодому телу нужны были прикосновения, поцелуи, общие ночи, а теперь хватает и взглядов. Когда Доджер это понимает, он чувствует себя старым. Может, это не так уж плохо? Только вокруг тусклой лампы возникает особое двуодиночество, а Рита с кофе в руках, тихо напевающая что-то прилипчивое и идиотское, мягко проводит носом по пыльной щеке Доджера, и тогда он забывает обо всём. Потому что не важно, кто ты – бродяга или богач, убеждённый холостяк или знатный семьянин. Любовь может найти тебя. От неё не защищён никто. Рита Доджера – это умные руки, тлеющие сигареты, голос богини и случайные встречи на всю жизнь.