А помнишь?

Глубокой ночью из комнаты Алауди слышалась прекрасная грустная мелодия, приносящая душе покой. Не тот покой, когда всё хорошо, а когда уже всё утрачено и больше не за что цепляться. Здесь, под капельницей, лежал хозяин комнаты. Он не любил больницы, потому по указу Джотто ухаживали за ним дома, хотя Деймон настаивал на более профессиональной помощи: Алауди не просыпался неделю. Деймона напрягала тишина, потому он не переставая играл на гитаре одну и ту же мелодию. Ночь — обитель кошмаров, зачастую им же созданная. Фантазия иллюзиониста — палка о двух концах. Сводя с ума своих врагов, никогда не знаешь, когда сам потеряешь разум. Нужно было что-то, за что можно держаться — маячок из реального мира. — А помнишь, как я впервые проник в твой разум? — тихо произнёс Спейд, перебирая пальцами струны. — Что я там нашёл, и как ты был зол? Никто не любит, когда видят их слабости. Мелодия заполняла пространство, отгоняя от пары тьму со своими монстрами. Деймон боялся остановиться, потому что тогда его бы захлестнула горькая реальность и отчаяние. Музыка помогала сохранять надежду, что Алауди ещё проснётся. Когда-нибудь… Деймон любил проводить время с Алауди, изучать его, провоцировать. За маской строгости и спокойствия был совсем другой человек, и только Спейд знал об этом. Он был единственным, и это приводило его в восторг. — А помнишь, как нас выбросило за борт? Как с волос стекала вода, как прилипала к телу одежда? О да, тело… Всего за неделю Алауди так сильно похудел, что становилось страшно. Деймону нравилось смотреть на обнажённого хранителя Облака. Его тело было почти идеальным, сильным, рельефным. Потому иллюзионисту никогда не удавалось скрыть своё возбуждение, да он и не пытался. Алауди злился, что Деймон всегда пытался выставить их отношения напоказ, но не делал замечаний. Он принимал всё как есть. Мелодия дрогнула, Спейд сглотнул подступивший к горлу ком. Усталость брала верх, но он продолжал играть, силясь продержаться до рассвета. — А помнишь, — начал он, быстро заморгав, пытаясь не позволить ни единой слезинки скатиться по бледным щекам. — Если ты не сыграешь что-нибудь другое, я возненавижу эту мелодию. Музыка резко смолкла. Голос был слабым, еле слышным, но узнаваемым. Деймон неверяще смотрел в открытые глаза Алауди. Разум наконец решил сыграть с ним злую шутку? Оставив гитару, Спейд упал на колени перед очнувшимся хранителем Облака, взял его руку и прикоснулся к ней лбом. «Я — твоя слабость. Но и ты моя».