"Надежда"

Каюта освещалась только красными вспышками аварийных лампочек. Перегрузки стремительно нарастали и думать было мучительно сложно. Но необходимо. «Надежда» плыла прямо по плоти огромной газовой планеты-гиганта, и самые мощные стабилизаторы давления не справлялись. Но давление было не самым страшным в этой истории – только что Леваков, пилот и редкий лихач, отрубился, врезавшись головой в пол, когда корабль в очередной раз налетел на какой-то камень, а камней в атмосфере огромной планеты было долго. - Пристегиваться надо, так я ему говорил, - Кавасаки, лоцман, отлично понимал по-русски, но говорил очень странно, особенно когда волновался. - Хватит ворчать, лучше давай попробуем привеcти его в сознание. – С этими словами бортмеханик и второй пилот, для которого это был первый в жизни рейс в роли пилота, отстегнулся от своего кресла и сделал большой прыжок к безвольно болтавшемуся телу Левакова. Он знал, что пилоту это на редкость не понравится, не зря Леваков почти никогда не подпускал его к управлению. Одно неверно принятое решение – и от злых леваковских издевательств не отделаться никогда. Но сейчас он в отключке, и Кашин может хотя бы попробовать что-нибудь сделать. – Давай же, Томохиса, не делай вид, что не понимаешь. Ты можешь сколько угодно его не любить, но… Но ругаться было уже бесполезно: Кавасаки уже был рядом и очень ловко помог Кашину пристегнуть первого пилота к креслу. - Ну что, совсем ничего без него не можешь? Второй пилот же. - Да подожди, он сам в сознание придет… - Нечего ждать, действуй. Мы плоскими станем раньше, чем он очнется. Кашину в этом небольшом полете всегда было чудовищно сложно – Леваков все брал на себя и не давал ему работы, а если и давал, то всегда критиковал, а Кавасаки критиковал и без того, куда менее активно, но намного более зло. И не было волшебного «ты же все можешь», которое не раз спасало его еще в летной школе. Он действительно все мог, но тяжелый эмоциональный фон переносил намного хуже, чем перегрузки. - Да, правда, надо действовать. – Кашин нажал на рычаг, переключавший управление с пульта первого пилота на пульт второго. Это было ноу-хау Левакова, который славился своей самостоятельностью и нелюбовью к любым помощникам или ученикам. Влетев в свое кресло, Кашин мгновенно собрался и сориентировался в показателях датчиков, которые чуть не упустил, бросившись помогать первому пилоту. - Кавасаки, рассчитать идеальную траекторию для выхода из атмосферы планеты. – Японец мгновенно бросился к вычислительной машине, немало удивив Кашина отсутствием критики или шпилек на тему командного тона. Он мог сколько угодно издеваться, но когда надо было подчиняться и работать, он делал все молча и хорошо. А сейчас по иронии судьбы начальником стал самый молодой член команды, то есть Кашин. - Арексей… - На этот раз второй пилот не стал поправлять лоцмана: сейчас не время тренировать русское произношение. – А, все, готово. Надо просто выйти под углом в сорок пять градусов, скорость – около половины парсека в минуту, иначе рискуем сгореть. Руки второго пилота легли на штурвал, двигатели отозвались радостным ревом, но на лице Алексея отразилось только растерянное недовольство. Он нажал на кнопки штурвала снова, но это не помогло. - Томо, мы сейчас такой скорости не выжмем. Кажется, у нас еще и заряд кончился, пока мы тут висели. Солнце, мы же так далеко от солнца. Ну что, переключим все на один двигатель? Корабль в основном питался солнечной энергией, и даже на краю солнечной системы ему хватало этого топлива, но не в плотной, не пропускающей свет атмосфере газовой планеты. - Самоубиться – хороший способ, но я хотел бы пока жить. - Да ты не понимаешь, просто выйдем штопором из атмосферы, и все! Леваков бы рискнул! Только надо под углом двигаться, иначе притяжение нас ни за что не выпустит. - Моя смерть на твоей совести будет. – Пробубнил Кавасаки, и тут же добавил, совершенно деловым и лишенным иронии голосом. – Переводи на третий правый, в нем наименьшее количество повреждений и он дальше всего от этих милых камушков. - Прости и прощай, Томо, ты был хорошим другом. Спасибо, Дмитрий Николаевич, вы были идеальным учителем. – Дмитрий Николаевич Леваков все еще не подавал признаков жизни, но Кашин чувствовал, что должен попрощаться и с ним тоже. А каким уж он был учителем, сейчас они и узнают. - Удачи нам, Алексей. – Странно, но в этот, последний момент акцент у Кавасаки пропал. Один-единственный включенный двигатель зашумел, толкая корабль по ровному кругу. Впереди его ждали камни, камни и еще раз камни, застрявшие в невероятно вязкой газовой плоти планеты-гиганта. - Вроде живы… - Сердце Кашина бешено колотилось, кроме его стука он ничего не слышал – уши заложило. Он обернулся и увидел потерявшего сознание Кавасаки, из одного уха которого потекла кровь. Перегрузки во время выхода из атмосферы были такими, что даже тренированный японец не смог выдержать. Сам Кашин, как ему показалось, потерял сознание ровно в тот момент, когда камни кончились. Красного света в каюте уже не было, теперь его мягко освещали обычные лампы дневного света. - Передать управление на пульт первого пилота. База, база, вызывает «Надежда», выходим на орбиту Зельмиры. Повторяю, выходим на орбиту Зельмиры. Второй пилот Кашин идиот, повторяю, идиот, но с управлением справляется. Идея с одним двигателем была блестящей, но лучше бы в метеоритном поясе ему вышибло мозги, чтобы больше не выходил с планет по экватору. Повторяю, лучше бы ему мозги вышибло. – Это было первое, что начал различать возвращающийся слух Кашина, и его бледное после перегрузки лицо залилось краской. – Да-да, Леша, и про учителя я тоже слышал. Ну и дурак же ты. Ну что разлегся, давай, помогай мне тащить эту чертову колымагу дальше.