Что-то внутри

— Привет, Ни... — Нет-нет, не надо, ты же разобьёшь мне сердце. Глаза блядского Перси Джексона округляются. Я вижу, слышу, чувствую, как в его блядской голове с жутким звоном слетают все шестерёнки. Блядский Перси Джексон тушуется и прикидывается самой белой, просто, сука, белоснежной овечкой, только-только выползшей из чана с отбеливателем: — Эм, я не понимаю о чём ты. Молодец, Джексон, так держать. Мне нравится, как ты выглядишь в замешательстве. О, нет, постойте, а как же образ крутого парня? Неужели забыл его на той попойке? Где же образ, ради поддержания которого ты со своей компанией последние два года издеваешься надо мной? — Не понимал я, почему за целых два дня ты и твоя грёбаная компашка ни черта мне не сделали. А вот ты, Джексон, всё прекрасно понимаешь. Он нервно сглатывает и потирает шею рукой. Я ухмыляюсь. И пока Джексон в ступоре, хватаю его за чёрный галстук и тяну его прямо к своей парте. На нас начинают обращать внимание. — Охуенный спор, — шепчу ему на ухо, — так лестно оказаться в главной роли. Спасибо тебе, Джексон. — А что я, блять, мог сделать? — спрашивает он у меня; я сильнее сжимаю галстук, представляя, что это шея Перси Джексона. — Сказать, что «я зассал» и «вообще нет, чуваки, это неправильно, он мой старый друг»? Сам знаешь, я попал бы в дерьмовое положение. — Ты попал в дерьмовое положение, когда предпочёл этих ублюдков настоящим друзьям, — это я так завуалированно имею в виду себя, Гроувера и Рэйчел. Джексон молчит. Поэтому продолжаю: — На что вы спорили? Что ты получишь, если... — к горлу подкатывает мерзкий ком, — влюбишь в себя, а потом станцуешь сальсу на моём выебанном сердце? Скажи. Давай, мне интересно: во сколько вы оценили чувства человека? От его лица тянет теплом и морем. Я разрываюсь между желанием прижаться к его щеке и желанием затянуть его галстук до сдавленных хрипов. — Двести долларов, — спустя секунды выдыхает он. В его голосе чувствуется усталость, сожаление и, кажется, стыд. Я не уверен, не забыл ли Джексон значение слова «стыд», но что-то внутри отчаянно надеется, что нет, не забыл. Что-то внутри отчаянно бесит меня. Что-то внутри слишком наивно. Двести долларов. Мысленно прикидываю, сколько человек было на той вечеринке. Примерно большая часть школы слышала спор лично и скинулась тогда же, только завидев классную перспективу созерцать гей-шоу каждый день. Остальные скоро подтянутся, точно знаю. — Отлично. — И я сам себя не слышу, когда добавляю: — Делим пополам. Мне хочется отмотать время на две минуты назад, когда Джексон только подошёл ко мне, и послать его на хуй. Но что-то внутри говорит: «Нет, не хочешь». — Что? — не понимает он. Я не хочу повторять это. — Нико, ты?.. — Да, но хоть одно слово — и я передумаю. Вали, на нас уже косятся. Я отпускаю галстук, и чёрная ткань скользит по моим пальцам. Джексон отстраняется и шепчет: — Спасибо. У меня мурашки по коже от его признательной улыбки. Пайпер и Дрю хихикают, когда я бросаю на них взгляд. Они были там, на той вечеринке, они всё знают, в течение следующего часа они разболтают всей школе о наших с Джексоном перешёптываниях. Наверное, мне стоит привыкать к такому роду внимания. Разбитое семь лет назад колено отчего-то ноет. Перед глазами невольно появляется лежащий на камнях велосипед, содранные ладони и колено, испачканное в крови. Перси взволнованно смотрит на меня своими морскими глазами и спрашивает хрипло-хрипло: «Ты как?» — Паршиво. Я готов плакать от боли и смеяться от собственного долбоебизма. Но почему-то вместо этого я спокойно сижу за партой, взглядом упираясь во взъерошенные волосы Перси Джексона. Моё сердце наверняка будет разбито вдребезги. И я не тешу себя иллюзиями о том, что в конце мы с Джексоном улетим в закат на крыльях любви, как бывает в подростковых фильмах. Но что-то внутри твердит: «Если это единственный способ быть с тобой, то я пойду до конца». Лучше бы это «что-то» сдохло.