Синева

Обычно Скопцов просыпался посреди ночи от невыносимой синевы глаз, которая преследовала его от одного сновидения к другому. Иногда она сопровождалась легким взмахом ресниц, иногда открытой улыбкой, лишая покоя и мешая отдыху. Стоило только закрыть глаза, как госпожа Туралеева… нет-нет, только Элизабета, о супруге ее в такие минуты даже не мнилось и не думалось. Так вот, стоило прикрыть глаза, как мысли от бренности революционных забот обращались к мечтам о манящих губах и адресованной только ему, Скопцову, улыбке. Можно было часами лежать в тесной казарменной комнатке, подложив руки под голову и мечтать. Мечтать о небеснейшей звезде Петерберга. Недоступной настолько, насколько вообще можно представить. В такие минуты можно было даже позволить себе задуматься о разговоре наедине, а может даже о прикосновении. Пределом фантазий Скопцова было приспущенное с плеча Элизабеты платье, открывающее взору непозволительно много: нежную линию плеча и даже, кажется, грудь. Зайти дальше Скопцову не позволяли отсутствие надлежащего опыта и простая невозможность сопоставить эту невероятную женщину со столь приземленными плотскими фантазиями. Но даже этого хватало, чтобы предательский юношеский организм, пылающий изнутри гормонами, реагировал самым предсказуемым и самым волнительным образом. К ноющему паху, пересохшим губам и испарине на лбу можно было бы привыкнуть, если бы тянущее ощущение внизу живота не становилось все сильнее, принося уже не душевную, но физическую боль. Кусая пересохшие губы, Скопцов впивался ладонями в подушку, чтобы не дать самому себе омрачить светлый образ Элизабеты грязным рукоблудием. Но раз за разом проигрыш в этой борьбе был неминуем. Сдаваясь фантазиям и желанию, Скопцов неуверенно, словно чего-то боясь, проскальзывал ладонью под свободный пояс пижамных штанов и с трепетом касался эрегированного члена. Прикосновение отдавалось дрожью во всем теле, и какое-то время Скопцов лежал неподвижно, наслаждаясь этим ощущением и не отпуская образ Элизабеты, которой завтра не сможет посмотреть в глаза. В этот момент можно было позволить совсем уж вольность: представить расшнурованный корсет и две тяжелые груди, не сдерживаемые более жестким панцирем из дорогих тканей и китового уса. Дрожь вновь пробегала по телу, и Скопцов, отбрасывая сомнения, принимался все еще неумело удовлетворять себя. Влажная от волнения ладонь обхватывала член, медленно проходя вдоль всей его длинны. Обычно от головки вниз к завиткам жестких и редких волос и сразу вверх, словно кто-то в любой момент мог помешать. В первый раз хватило всего нескольких движений, чтобы содрогнуться в остром оргазме, сопровождаемом сиплым, приглушенным свободной ладонью вскриком. Сперма обильно заливала тонкие юношеские пальцы, застывая густыми каплями на коже и ткани пижамы. Каждый из этих оргазмов лишь сильнее запечатлевал в сердце Скопцова глубинную синеву глаз Элизабеты, ее понимающую улыбку и восхитительную строгость жестковатых черт. Не давая себе отдыха, пока решимость не покинула его, Скопцов вновь принимался за пока еще мягкий член, осторожными движениями приводя его в полную готовность. В такие минуты он, ведомый любознательностью подростка, ставил небольшие эксперименты, выясняя степень своей реакции на то или иное действие. Например, почти невесомое прикосновение к головке отзывалось особенно ярко, пронизывая тело острой вспышкой удовольствия. Еще можно было играть с ритмом движений. Медленно водя вдоль члена плотно сомкнутой вокруг него ладонью, Скопцов познавал невыносимо приятную пытку наслаждением. Не позволяя себе сорваться и ускорить движения, он словно наказывал самого себя за то, что не мог удержаться от рукоблудия. Наказывал удовольствием. Меж тем дыхание давно становилось прерывистым и лающим, воздух плевками вырывался из легких, а назад втягивался с тихим присвистом. Ладонь обжигало трением о горячую возбужденную плоть, а тело готовилось в любой момент вытянуться в струну. — Элизабета... С губ срывался беззвучный шепот, становясь точкой невозврата, и тело вновь покрывалось испариной и содрогалось в новом, еще большей силы оргазме. Разметавшиеся по подушке влажные от пота волосы, обессиленное тело, взметающаяся в безумной скачке грудь и смятая постель. Если бы кто-то зашел в маленькую казарменную комнатку в этот момент, Скопцов, наверняка, покончил бы с собой, лишь бы не смотреть в глаза этому случайному свидетелю и всем, кому он смог бы растрепать о том, что увидел в комнате сына генерала Сворцова. Но высшие силы миловали. Наверно, леший старался. Не иначе. Только он мог совращать столь сладостными мечтами. Переведя дыхание, можно было устроить еще один «забег» на длинную или короткую дистанцию, но синие глаза, царящие в сознании, смотрели укоризненно, а веки начинали слипаться. О как хотелось позволить себе просто уснуть. Прямо так, как есть: во влажных липких штанах на сбитой постели. Но такую слабость никак нельзя было себе позволить. Приходилось нехотя подниматься, быстро омывать разгоряченное тело из кувшина с холодной водой и поправлять простыни. И только потом забываться в беспокойном сне, бессознательно повторяя лишь одно: — Элизабета...