Рассвет

Глубокая ночь, желтоватое свечение слабенькой электрической лампочки. На подкошенном и шатающемся столике – ручка и открытая тетрадь. Безукоризненная белизна тетрадных листов бьёт по глазам. Отворачиваюсь, чтобы не видеть. Обхватываю и прижимаю колени к груди, раскачивая тело на краю облезлого дивана. Скрипучая жалоба вырывается из его недр. Чувствую себя мерзко. Хочется упасть и зареветь. Или заскулить. Только бы не сидеть просто так. Кажется, что я застываю, замерзаю. Всё медленней и медленней бьётся сердце, всё тише и тише дыхание, ещё меньше движений и мыслей. Мне нужно, чтобы кто-нибудь меня обнял, просто обнял. Так не хватает обычного человеческого тепла и уюта. Одиноко, ужасно одиноко. У меня ведь совсем нет близких людей. Тех, кого бы я считала действительно близким. Я совсем никого не люблю. Есть люди, мне приятные, но не более. Может, и я им приятна. Но они просто не знают всё про меня. Скажу: «Я резала себя», и не станет трети из них. «Я пробовала себя убить» - и половина из тех, что остались, исчезнет. «Я хочу всё это повторить» - и не останется никого. Так не лучше ли не лучше ли не окружать себя иллюзиями и друзьями «до поры, до времени»? Я обнимаю себя, глажу нелепыми пальцами-сосисками рёбра, выступающие сквозь плотную ткань футболки. Но легче не становится, лишь новая порция слёз и жалоб выплёскивается наружу, на лицо и на бумагу. Прерывисто выдыхаю и отпускаю руки, вытираю кулаком мокрые дорожки на щеках. Пальцы становятся мерзкими и склизкими. Пробую на вкус - совсем как кровь. Опускаюсь локтями на столик, хватаю ладонями голову, пробуя выжать из неё хоть каплю эмоций, но выходит лишь тупое ноющее ничто. Ласкаю взглядом пустые и бездушные тетрадные листки. Надо же, совсем как я. Мой маленький близнец из типографии. На глаза попадается англо-русский словарь. Кажется, когда-то я увлекалась иностранными языками. Но от событий прошлого остались лишь воспоминания, смазанные, как неудачный кадр. Открываю эту маленькую книжицу, которая словно светится изнутри своим содержанием, горделиво взирает на меня обтёртым золочёным шрифтом на красной матовой обложке. Пролистываю её быстрыми движениями пальцев, переворачиваю и трясу, как будто хочу выбить из неё излишнюю заносчивость. Снова захлопываю словарь и закрываю глаза, хочу поиграть. Не размежевав век, листаю её снова и снова, пока не останавливаюсь на одной из блёклых страниц, вожу по ней пальцем, пока не чувствую – хватит. Открываю глаза. Прямо под ногтем затаилось слово. Маленькое и скукоженое, такое ощущение, что боится моего равнодушного взгляда. Смотрю на него пристально, пришпиливаю к бумаге, разглядываю, пытаясь осознать, что же оно из себя представляет. Spill – расплескать. I spilt my senses. Я расплескала мои чувства. С этим покончено, идём дальше. Повторяю все те же действия, следующая жертва – wound – ранить. I wounded myself. Я ранила себя. Готово, это раунд за мной. Пальцы уже заученными, механическими движениями перебирают листы моего противника. Dawn – рассвет. I do not want see the dawn. Я не хочу видеть рассвет. Что ж, всё так. Искусанные, дрожащие губы искривляются в ухмылке. Не хочу видеть рассвет, не хочу наступления ещё одного дня, ещё одного мига никчёмной жизни. Отбрасываю словарь в сторону, встаю с дивана, сопровождаемая словно ободряющим скрипом десятка ржавых пружин. Медленно бреду в сторону давно неприкасаемого ящика. Но неприкасаемого – не значит забытого. Маленький ларец, наполненный отчаянием и болью. Но иногда за болью следует освобождение, не так ли? Открываю крышку дрожащими, взмокшими руками. Небольшие, полированные внутренности этого ящика содержат десятки лезвий самых разных фирм и ценовых категорий, тут есть и бутылочные осколки, и канцелярские ножи. Мозаика из разноцветного стекла и металла разной степени коррозии украшает дно моей сокровищницы. Сбоку, сиротливо и слегка завистливо взирая на своих уже пущенных в расход собратьев, стоит новёхонькая, помнящая лишь пару прикосновений пачка с лезвиями. Что ж, малышка, настал твой звёздный час. Аккуратно зажимаю мою спасительницу в мокрой и трясущейся ладони, закрываю ящик и иду прочь. Приближаюсь к белой, как вата двери, плечом аккуратно толкая её вперёд. С протяжным звуком, напоминающим плач, врата в мой личный рай приоткрываются, пропуская мои поникшие плечи вперёд. Ухожу в темноту ванной, охотно передо мной расступившуюся, свободной рукой прикрываю за собой выход. Я не хочу больше видеть рассвет.