Repeat.

— Эй, Сейдзю, — шатен чуть сильнее сжимает чужие плечи, стараясь хоть немного отодвинуть от себя мужчину, но тщетно: тот лишь с более сильным порывом прижимается к Микошибе. — Эй, ну хватит. Ты ведь знаешь, что это бесполезно, — вздыхает он. Шикибу только кивает, не говоря ни слова, и обнимает Шоту чуть ли не до хруста костей. Обнимает, прижимается ещё плотнее сам. А Шота сдаётся от такого напора напарника. Сдаётся, отпускает его плечи и опускает руки на матрац. Лишь снова только вздыхает. Устало и… как-то обречённо, что ли? — Ты ведь знаешь, да? Знаешь, что я его не брошу, и всё равно продолжаешь это, — фактирует шатен. — Зачем? Но Сейдзю молчит, сильнее утыкаясь носом куда-то в область ключиц мужчины. Не отвечает — прямо-таки партизан. Да и незачем на самом деле отвечать. Микошиба и так всё знает. Знает, но не перестаёт каждый раз спрашивать об этом. — Я ведь не уйду от него, как бы ты не хотел этого. Мы крепко связаны с ним… ещё с детства, — Шота качает головой и через секунду запрокидывает ту, выставляя руки позади спины и облокачиваясь на них. — Наши отношения из тех, что невозможно разорвать. Так зачем? Он всё знает. Знает, но не перестаёт каждый раз спрашивать об этом. Не перестаёт напоминать. — Замолчи, — охрипшим и немного — самую малость — дрожащим голосом бубнит Шикибу, а его объятья становятся чуточку слабее, глядишь, вот-вот отпустит. Но не отпускает. Перестаёт прижиматься так яростно и обнимать так крепко, но отпустить совсем — не отпускает. — Забыл, как со старшими по званию надо разговаривать? — почти серьёзно спрашивает шатен, но Сейдзю уже знает, что Шота лишь пытается разрядить обстановку. Глупо. Наговорить такое, причинить неимоверную боль, буквально растоптать все надежды, заставить почувствовать себя жалким, а потом пытаться исправить это — поистине глупо. Но это уже почти стало их маленьким ритуалом в такие вот дни. — Замолчи, — вновь бросает куда-то в ключицы заместитель. — Мы сейчас не на работе. — И то верно, — усмехается Шота и всё-таки приобнимает Шикибу одной рукой. Приобнимает и слабо прижимает к себе, как бы успокаивая, заверяя того, что всё обязательно наладится, что всё будет хорошо. И этим объятьям хочется верить. Шикибу правда хочется, до разноцветных точек, что быстро мелькают перед зажмуренными глазами, до сильной дрожи в коленях и бешено стучащего сердца, хочется до покалывания кончиков пальцев. Хочется, но он не может. Не хватает сил и смелости. Потому что знает правила этой игры. Потому что знает эту игру наизусть. Потому что знает, что эта игра — фальшивка. Здесь, в этой комнате, всё, абсолютно всё — фальшивка. Всё пропахло ложью и фарсом, но… Что, если правила этой игры будут нарушены?