Ради моей мечты

Он был всегда себе на уме, и в этом взгляде с поволокой не читалось и мысли, словно он и не здесь вовсе. Пятый принц, никогда не ставший бы королем, но сделавший бы абсолютно всё для второго. Такой маленький и беззащитный, но хитрый и слишком много думающий, он следил за всем в поле своего зрения и видел то, что скрывалось от многих. И вот в этом передергивании плечами старшим братом он тоже видел больше, чем остальные. Проходить в коридорах дворца мимо наследного принца Азухалу было слишком в тягость. Акил бы взял его за руку, но как всегда путался в длинных рукавах. Да и стоило ли выражать слабость при том, кто наверняка был так же безжалостен, как и его мать, вспоровшая себе живот, чтобы родить королю первенца. Как только они оказывались в покоях Азухала, оба тут же расслаблялись и Азухал устраивался поудобнее на подушках, разбросанных на полу, а Акил не заметно подползал ближе. И вот он вновь смотрел на узкие плечи брата, оголенные привычной одеждой без рукавов. Сам же Акил не показывал и лишнего миллиметра своей кожи, не хотел показывать никому, кроме своего брата. Каждый раз, когда сок от переспелого персика стекал с губ Азухала, Акил закусывал полу рукава, наблюдая за тоненькой струйкой, а потом тем же рукавом вытирал её, заботливо, но не как мать слюнявому ребенку. В этот раз он так же завороженно следил за каплей сока, а потом не удержался и слизнул, задержав язык на подбородке брата. Азухал не отпрянул, даже когда младший брат внимательно посмотрел исподлобья, пытаясь разглядеть нотки сомнения. Светлые глаза Азухала не выражали ненависти, отвращения, злости, только то неуловимое чувство, которое для удобства называют любовью, объединяя все его отличающиеся оттенки в одно целое. Акил придвинулся ближе и, еле выпутав руку из рукава, с которыми он обычно управлялся куда лучше, убрал более светлую прядь, что напоминала о кронпринце, со лба Азухала и поцеловал именно туда, где она лежала, словно хотел стереть её след, залечить рану. Он был готов на всё ради старшего брата, и если можно его успокоить таким образом, он совсем не против. Акил подцепил руку брата с позвякивающими браслетами, поднес к губам и поцеловал, как делают мужчины, здороваясь с девушками в других странах. В этой же комнате это было просто выражением чувств. — Ты самый близкий мне человек, — прошептал Акил, наваливаясь сверху, и целовал, обжигая шею горячем дыханием. От него пахло рахат-лукумом и сахарной пудрой, а губы были слаще любого лакомства Литуанеля. Азухал стянул ихрам, неотъемный головной убор Акила, и блуждал рукой в его волосах, задержавшись на косичке, перебирая бусины на ней. Впивался пальцами в спину, когда младший брат творил что-то куда более извращенное, чем все его наложницы. Виноград из перевернутой тарелки мялся под их ногами, но не заставил их прерваться. Подушки ёрзали и разъезжались от движений мужчин на них, и когда братья оторвались друг от друга, тяжело дыша, они уже оказались на голом полу. — Ты всегда слишком много знал, братишка, — сказал Азухал, однако, без капли укора. Он точно предвидел, что знания брата ему пригодятся. — Я сделаю всё ради того, чтобы ты стал королем, — серьезно, без всяких шуток и тени сомнения выпалил вдруг Акил, заглядывая ему в глаза. — Мне не нужно, чтобы ты делал что-то ради меня, чтобы ты чем-то жертвовал. — Ради моей мечты… Я не думаю, что это так уж плохо. С тех пор, Акил всегда утешал таким образом брата после напряженных встреч с Баталом. А Азухал же стал чаще ходить мимо покоев кронпринца.