"Прозрачный туман"

      Все вокруг веяло теплой влагой. Из-за обилия растительности стены стирались и исчезали, оставляя кровати посреди непроходимых джунглей. Лианы ползли по полу, обнимали ножки всей несломанной мебели, как казалось на первый взгляд, но они, лианы, на самом деле, старательно их душили. Плели сети и ждали, пока какой-нибудь стул не угодит в эту сеть. Сломанная же мебель тихо вздыхала где-то за широкими листьями растений в горшках, скрипела мертвым деревом и жалостливо скребла пол, стараясь уберечь еще целую. Жердочка под ногтями была мокроватой, это докучало, и я медленно, без желания открыл свои глаза. Комната притаилась. Замерла и слушала, как расправляются мои крылья, стрясая старые перья на пол. Ей это явно не понравилось. Начали расти стены, лианы с таинственным шепотом отступали назад. Комната стала комнатой. Кружившее перо бесшумно упало на пол обычной пылью. Я вернулся. Первым в комнату зашел Красавица, толкая перед собой коляску Дорогуши, их тихий спор пробежал по ступенькам стремянки и со звоном отдался в моих ушах, при этом хорошенько постучал по висевшим на них ключам. Мой лоб выразил негодование, я поморщился. - Я уверен, в тарелке лежал именно горох, - не унимался Дорогуша, закинув голову назад и пристально пиля взглядом Красавицу. – 13 штук, почти одного размера. - Кукуруза. Это была кукуруза. Усталый голос повторял, бодрый тут же отвечал, и все начиналось заново. Я и не заметил под этим гнетом спора, как все мои птенцы заняли свое гнездище. Мой нос засопел, бровь, слабо толкая вторую, вздымалась и опускалась, гнулась и волновалась. Крайностью был мой кактус, сшибленный на пол неуклюже махающей рукой Дорогуши. Губы покривились, и я гаркнул так неожиданно и громко, что мои нелетающие птицы постукались лбами и замерли в ожидании расправы над «закуской для Стервятника». Меня это успокоило и повеселило. Болевшая нога сползла на две ступени вниз, я сгорбился, повторив форму моего носа. -«Прозрачный туман» готов? Я люблю делать подарки, особенно тем, кто их давно уже заслужил. Но это был не подарок, это был напиток моего желания. В нем сидели все мои фантазии, при мысли о которых я закатывал глаза и задумчиво гладил ключ на мочке уха. Подрастающие стервята далеко не видят, протягивают мне бутылек, высотой с мой указательный палец, и накрывают его распустившимся цветком с подоконника. «Разве не жаль рвать такое?». Я вглядываюсь в сердцевину бутона, а когда вытягиваю шею, то замечаю, что все давно заняты своими делами. А самое главное - спор закончен.       Вечерняя вуаль бредет по стенам Дома, накрывает каждый его угол, бросая туда каплю таинственности, щепотку волшебства и горсть страха. Обитатели дома, как светлячки, озаряют комнаты. Фасад здания загорается огнями тут и там, бессвязно и архаично. Я точно знаю, что он сидит в кресле и читает газету. Серьезными глазами бежит по строчкам, а рука уже тянется к стакану с чаем или кофе. Он не положит ее, пока не дойдет до последней страницы. Потом хмыкнет, передав этим звуком всю глубину возможных эмоций, и допьет свой остывший чай. Разом. От повторяющихся мыслей сжимаю бутылек крепче, постукивая по стеклу ногтями. Плыву второй тенью вдоль стен, отгоняя от лица сползающие мне на нос надписи: «Любая порция воздуха не обещает быть безопасной! Л.4»; «Переход на третий. Обр. к тишине за дверью»; « Пиршество за прошедший новый..». Буквы в конце темнеют и мне не удается понять что же за пиршество, за какой прошедший новый и где ему вообще следует состояться. «Явно в кофейнике» - проносится мысль в моей голове, я, соглашаясь с ней, киваю. Вижу как впереди поблескивает ручка нужной мне двери, нога начинает сопротивляться, шлет мне импульсы боли, заставляя сильнее хромать и припадать рукой к стене. Еще и тень за спиной вцепилась в мой напиток, тянет его пальцами-нитями. Я совсем остановился, вжавшись в стену белой спиной, хотя и понимал, что когда смогу стоять сам, спина уже будет не белой. -Тебе это не нравится, я понимаю. Готов отдать его без боя, но замечаю на второй стене одинокий, сгорбившийся силуэт. Выпрямляюсь. Как пусто за спиной. Незащищенный, грязный тыл. Нервно оглядываюсь, хватаю ртом воздух и бреду дальше. Крылья на спине горят от укоризненного взгляда, быстро прячу их под одежду и резко оборачиваюсь. Что за шутки. Ловлю тень на восточной стене, скалюсь криво и остро, как это делаю обычно. Привык резать людей таким вот оскалом. Тень прыгает со стены на стену, проходит сквозь меня и уползает по потолку. Мне становится грустно. Я никогда с ним не ругался. Поворачиваю голову в глубину коридора и понимаю, что стою прямо перед нужной мне дверью. Никто бы не выделил ее из многих других, но я, я считал на ней трещины и кратеры, оставленные когда-то давно насекомыми. Костлявая рука ползет по двери, ногти негромко постукивают. Слышу как закрывается газета, с шорохом ложась на подлокотник кресла. Глухие шаги приближаются, дверь со скрипом приоткрывается. Лицо Ральфа спокойно и холодно, он отступает назад, приглашая жестом войти. Переступаю порог и растягиваю губы так сильно, что режу щеку воспитателя. Он это почувствовал. Закрыл дверь и почесал пальцами свой порез. Стою посреди комнаты, жду, пока он найдет себе место и сядет. Ральф так и делает. Сбрасывает на пол газету и погружается в кресло. Я протягиваю ему бутон цветка и сажусь на край постели. -Что это? - Это ваша просьба. Глаза Ральфа злятся, смотрят на меня и угрожающе блестят: - Так ты описываешь этот страх перед Наружностью? Этот всеобщий страх, который стонет в каждой выпускной комнате? -Да. Отчаянье трудно не заметить под каменным лицом воспитателя. Снова улыбаюсь, но не остаюсь незамеченным. Решаю подвести его к главной мысли. - Чем отличаются полевые цветы от цветов, которые проживают свое время в горшках? Ральф молчит, отвечать он явно не торопится, но внимательно слушает. Я решаю продолжить: - Полевые цветы вольны расти там, где им самим захочется. Их много, намного больше, чем тех, что пускают корни в горшках. И они таких недолюбливают. Не считают полноценными цветками. Такие не переговариваются. Цветы в горшках вынуждены расти там, где им велено, без особых на это причин. Им становится по-своему уютно, и корни оплетают всю землю. Они шепчутся с другими, обездвиженность перестает им мешать. Но вот настает время и кто-то решается сорвать цветок, именно из горшка. Забирает его с собой. Сколько же будет жить цветок за пределами своего Дома? Он быстро погибнет. Его кинут на землю, а тот спустя сезоны перегниет. А в горшке по-прежнему останутся его корни, пусть и никому незаметные. Говорю все тише и тише, а закончив, поднимаю черные глаза на Ральфа. Он просветлен. Смотрится это странно и противоестественно, но я немного радуюсь за него, звеня связкой ключей в кармане. -Стервятник, спасибо. Пожимаю плечами и включаюсь в игру благодарностей. Хищно бреду к креслу, протягиваю пузырек в теплые, шершавые ладони. Он берет. Давно не боится быть мною отравленным. «Ральф доверяет мне?». Пальцы его откупоривают бутылек, не смотрю на него, боясь хоть как-то выдать свое нынешнее превосходство. Он выпивает. Быстро, не морщась. Лишь громко вздыхает, когда проглатывает. Извлекаю из его руки пустой флакон, тягуче, не спеша отрывать свои пальцы от теплой руки. Ральф это замечает, сам дергает руку и выпрямляется в кресле. Отступаю назад, но не собираюсь уходить. Плечи мои окутывает настороженность со стороны кресла: -Что-то еще хотел добавить? А голос все тот же. Спокойный, отстраненный голос. Я не отвечаю, смотрю на него, изучая глазами его повседневность. Кресло заскрипело, Ральф закинул ногу на ногу и сменился в лице. Мой восторг нельзя было скрыть. «Прозрачный туман» добрался до его головы, окутал ее и впивался все глубже. Медлить было нельзя.       Нападаю на него, как на жертву, цепляясь когтистыми пальцами в ткань футболки. Близость опьяняет и меня, глаза наполняются желанием, фантазии просятся наружу, скребя мою грудную клетку. На его коленях удобно и тепло, на них с превеликим удовольствием спали бы коты. Но я не кот, я хищник, спать я собираюсь в последнюю очередь. Мою щеку обдает сорванное дыхание Ральфа, сердце скачет по моей груди, проваливаясь и взлетая. Цепляю губами щетинистую щеку, цепляю и не хочу отпускать. Руки мои не согласовано бродят по телу воспитателя, тянут край футболки, заставляя ее подниматься выше и выше. Давят ногтями на теплую грудь, обводя подушечками пальцев соски. Губы переместились на клокочущий кадык, не могу не укусить. Этот жест вырвал гортанный стон моей жертвы. Я ерзаю на коленях, придвигаясь ближе, плотнее. И взахлеб давлюсь новым бокалом своего вожделения. Напряжение Ральфу сложно скрыть, я чувствую его через плотную ткань брюк. Наконец ловлю губы и понимаю, что все мои настойки не имеют такого градуса, которым я сейчас сумел насладиться. Я неаккуратно, неумело веду языком по сладким от «тумана» губам, увлажняя их. Ральф это оценил, приоткрыл губы и столкнулся своим языком с моим. Зверь на позиции. Впиваюсь мертвым поцелуем, сплетая языки, не обращая внимания на слюни, текущие по моему подбородку. Возбуждение застыло между нашими телами, распространяя в воздухе запретные токсины. Рывком соскальзываю с его колен и уже падаю перед ним на свои. Пьяный, готовый на все, лишь бы мой личный Бог был мной доволен. Ремень дается моим пальцам с первого раза, а вот с пуговицей пришлось повозиться. Освобождаю горячую плоть от одежды и ловлю ушами дрожащий вздох, от которого приятно заболел мой пах. Опускаю взгляд вниз. Даю руке первой опробовать член Ральфа, движения мягкие и нежные, изучаю каждую вену пальцами. Как же жарко в комнате. Мне нравится, как вздрагивает тело воспитателя, как он приподнимает бедра, требовательно упираясь головкой в мои пальцы. Рука решила, что этого мало, ускоряет темп и победно растирает по головке смазку большим пальцем. Начинаю соперничать с рукой своими губами. Ральф с хрипом громко стонет. Я, прижав кончик языка к плоти, его слушаю. Мучаю его совсем недолго, погружаю все основание в рот и закрываю глаза, пальцы пытаются мне помочь, продолжая своей хваткой мои губы. Ральф дергает меня за плечо, он не хочет, чтобы вечер обошелся малым. Наши желания совпадают. Я тоже этого не хочу. Спустя секунды стою перед ним голый, пальцами подтираю слегка потекшую подводку. Он доволен, встает мне навстречу и обхватывает мое тело всего одной рукой. Я иду по воздуху в сторону постели. Она радушно встречает мою спину. Стрелки на часах застыли. Как и в ту Самую Длинную Ночь. Тело загоралось участками, где успели побывать губы Ральфа. Вскоре горело уже все тело. Мои ноги легко заняли плечи воспитателя, я встретился с его взглядом. Он смотрел куда-то вглубь меня, разбирал во мне бумаги, стараясь сложить все по пыльным полкам. Ральф подставил головку к моему заду и с напором надавил. Пальцы моих ног судорожно сжались, для меня начались жмурки. Боль ползла по телу, рядами поднимая спящие мурашки. Не успела закончиться и первая волна, как мой Бог сделал это снова, занимая позицию хищника. Губы непослушно пустили в темноту глубокий стон. Мои мышцы сократились, я сжал Ральфа в себе, заставив и его послушно простонать. Его движения не были нежными, я так часто сотрясал воздух вокруг себя, что вскоре охрип. Кровать скрипела, и по скрипу я перенимал темп и силу его движений. Боль отступила, я смело скользил пальцами по его спине, собирая капли пота. Когда он замирал во мне, ногти нещадно врезались в его теплую кожу, оставляя кровавые подтеки. Время кружило над нами, мы его не замечали. Ральф схватил меня руками за бедра и, вздрогнув, начал творить что-то немыслимое. Мой организм быстро поддался, я захлебнулся возбуждением и разрядился на живот, забрызгав край своего подбородка. Воспитатель прижал свой лоб к моему и с тихим финальным стоном наполнил меня до конца. Наши сердца били друг друга сквозь прилипшие от пота тела. На меня свалился приступ сонливости. Ральф перелег к стене и тут же для меня исчез.       Завтрашний день для него будет обычным. Обычное похмельное утро. Без воспоминаний. А я запишу «Прозрачный туман» в постоянный список производства.