Прощение - это

      Прощение. Что это такое? Кому принадлежит это умение и что значит оно? Не всё ли зависит от индивидуума и внесённого им смысла в пустую, эфирную оболочку слова прощать?       От людей «современных идей» мне часто приходилось слышать их поверхностную добродетель: «Нужно уметь прощать. Отпускать от себя всю ненависть и не загрязнять ею душу. Прощать – удел сильных». Спустя множество книг и людей структура моего понимания прощения и кому она присуща наконец обрела не менее чёткое представление, чем альтруистичная добродетель «умения».       Прощение даёт лёгкость? В чём заключается она? Не есть ли лёгкость в душе признак её опустошенности? Прощая, душа «очищается», пуская по ветру всё, что родилось и выросло благодаря процессу страдания. Благодаря препятствиям дух крепнет, но что ему делать, если он уже не помнит, что был сильным? Прощая, испаряется та часть «я», которая терпела, поднималась с колен, гордо смотря перед собой, поднимала плечами груз не легче свода небесного.       Слабый всегда порождает слабость и невежество. Слаб обманщик, кутающий гнилой стержень в одеяния истинной добродетели. Что истинно для его слабой добродетели - не может быть истинно для сильного. Невежество, пренебрежение к страданиям, непринятие их сути и плодов их, порождает истины лжецов, твердящих, что прощение очищает душу. На деле – дерёт в клочья ту каплю силы, что взошла на полях из семян, брошенных гневной ладонью.       Стадо загоняет овцу в угол, раздирая в урчащем удовольствие насилия белую шерсть. Жестокость творится из удовольствия. К чему она была бы без удовольствия? Ни к чему. Жестокость потеряла бы всякий смысл, не рождай она наслаждение в общей душе стада от инстинкта общности. Нет ничего опаснее объединенных целью защитить. Так выбирается овца – когда для жестокости нет причины, обыденность пресного воображения возрождает альтруистичный небезызвестный инстинкт: «Братья и сестры, нужно защитить…». Хотя какие они друг другу братья и сестры. Но сам посыл к «родственникам» летит как горящая спичка к дому, залитым бензином. Бах. И вот она идея – защитить.       Объединенные в клан, с тысячью горящих жилищ внутри, с вилами и копьями шагают строем к врагу. Враг разгромлен – шерсть разлетелась на мили вокруг, пущена красная кровь. Ничто не остановит стадный инстинкт и потребность утолить голод, который ощущает овца в волчьей шкуре. Активная жестокость со стороны стада не прекращается никогда, если условия территории неизменны: враг народа висит на кресте, народ вокруг с камнями и гнилыми помидорами. Что вдруг за оборотень? На месте выдранных белоснежных завитков вырастает сине-серая, как грозовая туча, щетина. Округлая форма спадает пеленой, как наваждение, являя обтянутый толстой кожей длинный скелет, заканчиваясь мерно покачивающимся кончиком хвоста. «Овца» падает на четыре волчьих лапы, не спеша обнажать острые бритвы под покрытым шрамами ртом. Стряхивает отмершую личину, высоко поднимая острую морду, сверкает ярко-жёлтыми глазами. Замирает. Ещё не ночь, стадо овец в шкурах моих братьев, рано когтям моим разделывать ваши брюха. Тут и начинают блеять о прощении до заката солнца.       Слаб тот волк, что внял умоляющим проповедям. Проповедники содрали с него шкуру через ночь, должной быть карающей, с первыми лучами их спасительного утра.       Силён тот, кто внял рождённой силе внутри себя. Внимательно выбирая ту овцу, у кой больше всего трясётся страхом жирное брюхо - волк видит первого, кто кинул камень. Солнце оставляет землю во владения сумерек и дитя теней выпускает себя на волю, выпускает на волю то, что под действием чужой жестокости трансмутировало из блеющего в рычащего, дабы вскрыть мягкую кожу тех, кто без согласия обрёк его на алхимический ад превращения неблагородного металла в благородный. Прощение – лишь форма спасения для других, и ступень, ровняющая единицу к множеству.       Овца ты или волк?