***
— Аль, реклама кончилась! — бодро известил Робер, разглядывая лениво эту самую рекламу из-под ветки подло раскинувшейся розы. Шипастая зараза как нарочно не мешала просмотру телевизора с места Ла-Ахада, но перекрывала пол экрана листьями для француза. С кухни донеслось быстрое щелканье конфоркой, тихая ругань и бульканье переливаемого из турки кофе. Робер многообещающе покосился на розу и подвинул ногой валяющуюся на полу подушку ко входу в комнату. Раздался звук торопливых шагов, и Альтаир показался на пороге, уже пытаясь заглянуть в экран с нетерпеливым: — Ну что та…? Подушка как по заказу оказалась под босой ногой араба, и тот вдохновенно птицей полетел носом вперёд, красивым веером выплескивая содержимое чашки ровнёхонько на розу и её отвратительный беленький пластиковый горшок. Араба Робер благородно подхватил поперек живота, покровительственно устраивая вторую ладонь на обнажившейся из-за задравшейся толстовки пояснице. Пластиковый горшок горестно скукожился от кипятка, а от ошпаренного стебля и почвы бодро повалил легонький парок. — Ей конец… — горестно произнес Альтаир. — Совсем конец, — удовлетворенно подтвердил Робер, по-хозяйски поглаживая смуглую поясницу.***
Шипастая мерзость прибавила в высоту и сбросила половину листвы, но подыхать отказалась. Врага нужно было добить контрольным, и де Сабле использовал ближайшую же возможность. — Доброе утро, — поздоровался француз, зевая и тесня Ла-Ахада от раковины. Альтаир приветственно фыркнул, поднимая голову и моргая. Робер не удержался, ухватывая двумя пальцами мужчину за щеки возле уголков губ. — Арабская утка, — хмыкнул де Сабле. Быстрый удар по руке заставил отпустить, а в следующий момент Альтаир мстительно плеснул водой в Робера и задрал нос с таким видом, словно был по меньшей мере оскорбленным падишахом. Или как там эти чёртовы правители на его исторической родине назывались. — Ладно, не дуйся, — миролюбиво хмыкнул француз, сам наклоняясь к раковине и умываясь. — И в мыслях не было, — пожал плечами Ла-Ахад, шурша полотенцем. — Кстати, ты бы вещи собирал, — протянул Робер, мысленно ставя галочку в исполнении своего коварного замысла по уничтожению шипастой отравы всей его жизни. — В обед нужно будет выехать уже в аэропорт. Сириец застыл памятником самому себе и уставился на мужчину совиными глазами. Склеившиеся от воды ресницы выглядели даже забавно, выгнутые длинными темными стрелками. — Подвернулась командировка, — продолжил де Сабле, берясь за щетку, — в Каир. А ты как раз хотел куда-нибудь съездить, так что я докупил билет и на тебя. — Раньше сказать не мог? — зашипел Альтаир, тут же выбегая из ванной. — А цветок кто поливать будет?! Де Сабле подмигнул собственному отражению, слушая краем уха грохот доставаемой из шкафа сумки и ругань на арабском. Все эти «хаволь» и «куссомак» были ему прекрасно знакомы, хотя прилюдно Ла-Ахад никогда и не выражался. Закончив с утренними процедурами и придирчиво глянув на макушку, — надо будет побриться, — Робер все же заглянул в комнату. Араб обнаружился утрамбовывающим собственный минимум вещей в сумку цвета хаки. Де Сабле присел на пол рядом, по привычке копируя позу «по-турецки» за Альтаиром. Сунув какую-то очередную толстовку, сириец поднял голову, с нечитаемым выражением лица смотря на гордо раскинувшую над ними шипастые ветки розу, которая теперь была обречена на отсутствие полива. — Ей конец… — задумчиво протянул Альтаир. — Совсем конец, — согласно кивнул француз, застегивая молнию сумки.***
После всех дел, которые тамплиер ухитрился провернуть без Альтаира в строгой секретности, появилось и свободное время. Ла-Ахад ожидаемо не заинтересовался никакими туристическими вариантами осмотра достопримечательностей. Обычно на всякие крепости и развалины хотел поглазеть Робер. Его араб только скучал и, судя по лицу в такие моменты, серьезно прикидывал, как бы забраться на точку повыше. Впрочем, пару раз неуемный сириец все же пытался выкинуть этот номер. Де Сабле едва не поседел, когда Альтаир полез покорять высоту Ласточкиного Гнезда. Разругались потом так, что неделю не разговаривали… ну, точнее, не разговаривал Альтаир, а Робер же и оказался виноватым за то, что его отчитал. Пойди пойми этот восточный темперамент. Зато в Аль-Кахире сириец вызывал только восхищение. Они пошли по рынку и всяким торговым лавкам. При этом Робер был уже нагружен всеми специями, какие только приглянулись, когда Альтаиру вдруг приспичило посмотреть подсвечник из алебастра. На кой-хрен он в их квартире был нужен — осталось тайной. Очевидно, ради экзотики. Однако Ла-Ахад сказал: «надо», значит, приходится тащиться и искать, что там ему надо. Смуглые пальцы сирийца повертели очередной подсвечник, довольно симпатичный, как и все однотипные вокруг на вкус француза. Альтаир же сосредоточенно поскреб камень, постучал двумя подсвечниками друг о друга и прищурил золотые глаза, высматривая брак на металлической ковке. Торгаш-египтянин подскочил сзади так, словно только и поджидал, прячась где-то среди своего алебастра. — Двадцать два доллара! — сразу выпалил он по-английски с сильным акцентом. Робер уже собрался возмутиться, когда Ла-Ахад медленно повернулся, красиво приподнимая темные брови. — Вот за это? — крайне скептично и прохладно отозвался Альтаир, демонстративно вертя в руке подсвечник. — За этот пластик? — Как «пластик»? — опешил египтянин, тут же возмущенно раздуваясь. — Чистейший алебастр, прямо из Гизы, сами фараоны… — Да какая это Гиза, — всё так же невозмутимо прервал Ла-Ахад. — Наверняка «Made in China» стесали и поставили. Дам десять долларов. — Десять! — торгаш ушел едва ли не в ультразвук, трагично заламывая руки. Робер подавил смешок. — Двадцать и не меньше! У меня шесть детей, я продаю по крайней цене… — Пошли отсюда, — хмыкнул Альтаир, ставя подсвечник на место и уходя в сторону. Француз непонимающе глянул на спутника: — Разве ты не будешь торговаться? Сириец многозначительно усмехнулся, приподнимая уголки красивых полных губ. Стоило пройти на два шага в сторону, как из-за очередного прилавка вылез другой египтянин помоложе, тут же заступая дорогу. — Эй, продам за пятнадцать, — сразу взял быка за рога тот. Альтаир с довольным видом глянул на француза и нырнул вместе с продавцом за прилавок. Как итог — домой они прилетели аж с двумя парными подсвечниками всего за тринадцать долларов. Альтаир с видом благородного победителя понесся их ставить в гостиной, когда вдруг замер на пороге, грустно вздыхая: — Робер, у розы все ветки засохли кроме одной… Де Сабле заглянул в комнату, аккуратно протиснувшись между косяком и вставшим посреди прохода арабом. Вид у того был совершенно убитый, впрочем, как и у сдохшего, наконец, колючего врага. Жухлые до золотистого оттенка стволы окончательно лишились листьев, почернели у корней. Только один небольшой отросток еще пытался зеленеть парой веточек, но на фоне общего умирания это смотрелось жалко. Робер аккуратно приобнял любовника сзади за плечи, успокаивающе поглаживая большими пальцами. — Давай тогда обрежем и пересадим, — жалость и вина впервые пробились через настрой извести колючую мерзость. — Может и не совсем ей конец…***
Через два месяца Альтаиру страстно захотелось в горы. Делать было нечего, пришлось оформить путёвки и махнуть в Непал. Отдыхали при этом раздельно: сириец рванул на покорение каких-то небольших высот для собственного удовольствия, а Робер вдоволь насладился местным колоритом в городах и храмах. Зато по возвращению, изрядно успев соскучиться, оба в коридоре сразу начали избавляться от всей одежды, едва только сумки с грохотом упали на пол. Альтаир урчал что-то на своем языке прямо в губы между нетерпеливыми поцелуями и едва не драл на тамплиере футболку. Впрочем, та в какой-то момент действительно затрещала, и француз с легким хлопком шлепнул загорелую ладонь. Сириец рассмеялся в голос, хитро щуря ярко блестящие золотые крапчатые глаза. Робер улыбнулся и, обхватив ладонями смуглое лицо, легко тронул губами кончик крупного носа. — До душа дойдем? .. — уточнил де Сабле, на что Альтаир только фыркнул и резко рванул снова к себе, одновременно отступая в сторону ближайшей двери. Роберу было глубоко наплевать, куда они ввалятся прямо сейчас, потому что горячий араб уже стянул через голову белую толстовку. Темные короткие волосы встали хохолком, и тамплиер не отказал себе в удовольствии растрепать их еще больше, ухватить короткие прядки на макушке и резко притянуть Ла-Ахада к себе, снова увлекая в жадный поцелуй. Сириец обвил руками за шею, царапая по плечам и с утробным рычанием покусывая бледные губы. На диван упали боком, вповалку, с таким громким «пуфом» и горестным скрипом предмета мебели, что синхронно фыркнули от смеха. Робер взялся за ремень на джинсах, ухитрившись повернуться боком так, чтобы не придавить своего араба. Тот успел уже стянуть штаны и дергал ногой, вытряхивая из штанины. Стоило джинсам упасть на пол, как француз справился с ремнем своих и перекатился, подминая Альтаира под себя. Тот жестом фокусника на ощупь сунул руку в карман к де Сабле, извлекая оттуда квадратную упаковку резинки. Робер скептически глянул на то, как Ла-Ахад эффектно зубами надрывает уголок, вместо восхищения тихо ворча: — А без этого никак? — Никак, — упрямо отозвался сириец, поерзывая для удобства и скользя ладонью по подтянутому животу француза вниз. — Кто тебя знает, с кем ты там в Монреале спал. — Ну четыре года же уже прошло… — закатил глаза Робер и шумно выдохнул сквозь зубы, когда Альтаир уверенно обхватил пальцами стоящий член. — Merde… — Сдай мне все тесты на болячки, тогда поверю, — Ла-Ахад довольно усмехнулся и натянул кружок контрацептива на член француза. Гордость Робера не позволяла это сделать уже четвертый год чисто из принципа. И даже заверения, что женщин у него было не так много, да и все они были приличные, на Альтаира не действовали. Как итог — этот разговор повторялся не менее часто, чем ворчание на злополучный цветок. — Давай уже, — хрипло выдохнул сириец, вновь дергая на себя любовника и закидывая ногу на пояс. Робер с нажимом провел по смуглым бокам, пересчитывая кончиками пальцев выступающие под темной кожей ребра. Сириец закусил губу, прогибая спину, и француз воспользовался этим, удобно обхватывая того за талию. Приоткрытые полные губы двинулись беззвучно, и по золотым глазам видна была просьба. Де Сабле призвал на помощь все свое терпение, максимально нежно целуя длинную красивую шею, задевая зубами дернувшийся кадык. Слух резануло острым, прерывистым стоном, когда француз принялся торопливыми движениями растягивать любовника. Альтаир ерзал, бессовестно царапал и сжимал плечи, в нетерпении едва не задыхаясь от ощущений. Его тело уже горело, как головешка, а смуглая кожа заблестела от выступившей испарины. Красивый, дикий, яркий. Порывистый, как пустынный ветер, и такой же обжигающий каждым взглядом или вздохом. Робер пожалел, что сам слишком распален, чтобы долго любоваться взъерошенным сирийцем, чьи губы сейчас были чувственно приоткрыты, а взгляд рассеянно замер, совершенно затуманенный и шальной. Пальцы француза пропали, вырывая недовольный стон, но в тот же момент араба прошило острой болью, когда головка члена с нажимом вошла в тугое кольцо мышц. Альтаир закусил кулак, едва не заскулив, и Робер тут же наклонился, ласково целуя блестящий от пота висок, провел носом к темным волосам. Ла-Ахад глубоко вздохнул, запрокидывая голову и расслабляясь. Француз медлить не стал, сразу с силой задвигая и без промедления начиная уверенно двигаться. Сириец под ним стонал, не стесняясь, уже совершенно раскрепощенный. Казалось, этому горячему арабу нужно дать знать всем соседям, насколько ему сейчас хорошо. Робер не возражал, сам распаляясь и с силой вжимая ехидного упрямца в диван. Боли уже не было, остались только резкие, острые вспышки удовольствия и липкое скольжение горячей кожи. Альтаир уже не царапался, только обхватил за шею и едва ли не скулил, сам подмахивая бедрами навстречу резким движениям любовника. Золотистые глаза были прикрыты, а длинные черные ресницы мелко дрожали, вызывая почти что нежность к такой искренности и открытости перед партнером. Де Сабле ласково тронул губы, увлекая сирийца в поцелуй, одновременно с тем обхватывая его член рукой и резко задвигая. Альтаир хрипло вскрикнул ему в рот, выгибаясь так, что уперся затылком в диван. Воспользовавшись этой открытостью, Робер тут же оторвался от его губ и вцепился зубами в восхитительно смуглую шею, срывая долгий стон сирийца. На живот француза попало несколько вязких горячих капель, и тамплиер утробно зарычал, на последних движениях кончая и прикрывая от жаркого удовольствия глаза. Тело прошибло мелкой дрожью, а в нос бил терпкий, тяжелый запах Ла-Ахада. Тот дышал тяжело и загнанно, совсем расслабленно разметавшись на диване. В уголках глаз выступила влага, тускло поблескивая в свете лампы. Робер ласково потерся носом о мягкую щеку прежде чем повернуться набок и обхватить араба одной рукой. Альтаир выдохнул и потер глаза, тут же быстро проморгавшись. Тамплиер улыбнулся, мягко тронул поцелуем переносицу сирийца и поймал его совершенно довольный и безмятежный взгляд. — С возвращением домой, да? — медленно проговорил француз с усилившимся акцентом. — Да… — эхом отозвался Альтаир, нежась в удобном объятии и блуждая взглядом по комнате, от которой успел отвыкнуть за полторы недели. Внезапно Ла-Ахад едва не подскочил на месте, изумленно уставившись за плечо де Сабле и приоткрыв рот. Робер лениво полуобернулся… и застыл в не меньшем потрясении. — Ничего себе… — пробормотал француз. Альтаир неожиданно заулыбался и снова улегся, опуская голову на крепкое плечо тамплиера. — Это к счастью, — тихо произнес он с загадочным видом. Со стола, из маленького горшка на одиноко торчащем последнем стебле на них смотрела едва раскрывшаяся снежно-белая роза.