Love'и меня

— Помнишь мои слова о том, что ты никогда не станешь мне папой? Для Грю вопрос прозвучал как гром среди ясного неба. Он и Марго сидели на крыше мрачного особняка и любовались полнолунием. Серебряный диск Луны медленно прогуливался по ночному небосводу, тускло освещая город и его не спящих обитателей. Повисшая между ними тишина не тяготила мужчину: он так привык проводить большую часть времени в сосредоточенном молчании, что даже годы, проведенные с такими невероятно шумными и болтливыми созданиями, как его девочки, не смогли отучить его от этой привычки. Летняя ночь выдалась на удивление прохладной, и Грю, боясь, что сидящая рядом Марго замерзнет и простудится, обнял ее и чуть прижал к себе. Он уже давно задвинул воспоминания об их первой встрече и первом дне, проведенном вместе, в самый дальний угол, на самое дно души, почерневшей и обугленной от пылающего внутри него огня ненависти. Тому, кем он стал, кем они сделали его — новому Грю — было невыносимо стыдно за холодный прием, оказанный бедным крошкам, так нуждающимся в любви и заботе. Мужчина не обижался на резкие слова Марго: он знал, что целиком и полностью заслужил их. И все эти годы — пять? десять? Грю давно потерял им счет — он искренне, изо всех сил пытался искупить свою вину. — Да. Но я же стал им, правда? — тихо спросил он. — Наверное, — как-то неуверенно пожала плечами подросшая девочка. — Вот только … — Что? Внимательный и добрый взгляд мужчины на несколько секунд придал Марго уверенности. Она верила, что поступает правильно, что говорит то, что должна сказать. Так было ровно до того момента, пока слова не сорвались с ее тонких розовых губ. — Только я, кажется, не хочу, чтобы ты был для меня отцом. Мне нужно, чтобы ты стал чем-то большим. Теперь Грю пришлось выдержать на себе пристальный взгляд карих глаз своей приемной дочери. Он редко смотрел людям прямо в глаза: это было для него чем-то слишком близким, слишком личным, до интимности. Он никогда и ни с кем не был близок, замкнувшись в своей ненависти и злобе и избегая простых человеческих отношений. Отталкивая каждого, кто перейдет черту. Не подпуская никого. Но сейчас мужчина почему-то отвел взгляд не сразу. Может, он как мог оттягивал момент, когда ему придется хоть что-то ответить на неожиданное признание Марго. Может, его заворожили огненные искорки, пляшущие в ее глазах. Они попеременно вспыхивали в этих омутах цвета горячего шоколада. Пару месяцев назад девушка наконец решилась снять очки и теперь носила контактные линзы. Она еще красивее, чем ему казалось. Как он раньше не замечал этого? Отчего боялся посмотреть ей в глаза? В ожидании ответа — или желая поторопить замедлившийся было ход событий, — девушка протянула руку и коснулась лица Грю. Ее пальцы скользили от впалой щеки к широкой скуле и дальше, вниз по шее, оставляя за собой горящий след и стайку мурашек. — О чем ты? — пытаясь перевести все в шутку, мужчина взял девочку за чуть дрожащую руку, отвел ее от своего лица и натянуто улыбнулся. — Я не понимаю тебя. — Не обманывай нас обоих, — в ее голосе сквозили нотки обиды. — Все ты понял … — Марго … Когда эта маленькая девочка успела так вырасти? Грю не знал. — Я люблю тебя. Мужчина растерялся. — Я тоже тебя люблю, и ты это знаешь. — Да нет же, Грю! — в порыве чувств девушка вскочила на ноги, глядя сверху вниз на притихшего отца. Внезапно ее кеды заскользили по покатой крыше, и только моментально рванувшийся к ней мужчина удержал девочку от падения, схватив за талию. — Будь осторожней! — рявкнул он, все еще держа ее на весу. — Я случаааааайно, — протянула она, цепко обхватив его за шею. Грю почувствовал острый укол в сердце. Точно так же, с той же виноватой интонацией Марго, бывало, просила прощения в детстве, когда сестры, заигравшись, переворачивали дом вверх дном. И, что бы они ни натворили, мужчина всегда прощал их. Но сейчас все по-другому. Сейчас ей не за что просить прощения. Мужчина опустил девочку обратно на крышу и, чуть только ее ноги коснулись черепицы, поспешно убрал руки за спину. — Ты — моя дочь. — Я не хочу быть просто дочерью, — тихо, но упрямо ответила она. В голосе девушки зазвучали слезы. Отчего-то ей показалось, что тот момент был подходящим, и суперзлодей с доброй душой поймет ее. Как видно, она ошиблась. И все же она ни о чем не жалела. — Так бывает, Марго. — напоследок ласково, но как-то снисходительно потрепав девочку по растрепанным ветром волосам, Грю отдалялся от нее шаг за шагом. — Это ненадолго. Это пройдет. — Если бы ты знал, сколько раз я повторяла себе те же слова за последние несколько лет, — донесся в спину ему свистящий шепот. «Ты все время был рядом с ней. Как же получилось, что ты не заметил, как она выросла и кем стала?», — не переставая спрашивал себя Грю. Так бывает. Случается. Мы проводим все свое время — каждую секунду своей жизни — рядом с самым дорогим человеком и не видим происходящих в нем изменений. Для Грю Марго была все той же маленькой, чуть испуганной девочкой из приюта. Он помнил ярко-красные кеды, которые теперь стали иногда — по случаю — сменяться миниатюрными туфельками на слишком высоком по меркам заботливого отца каблучке. Помнил длинную клетчатую юбку, которая с годами становилась все короче. Помнил очки с тонкими стеклышками, чья прямоугольная форма была такой же правильной, как и сама их обладательница. Он помнил все, что было в прошлом, — и не знал (или не желал знать?) все, из чего состояло настоящее. Его и ее настоящее. Что-то изменилось в них обоих с той не по-летнему зябкой ночи. Или нет, что-то изменилось между ними. Грю тщетно пытался делать вид, что все осталось как прежде, но каждый жест, каждый взгляд, каждая улыбка Марго выбивала почву у него из-под ног. Он и она? Да нет, не может быть. Это неправильно. Неестественно. Ненормально. И еще … Грю не умел любить — по крайней мере так, как этого хочет от него Марго. А девушка вела себя как ни в чем не бывало. Училась в школе, посещала уроки танцев, готовила вкусные горячие завтраки, помогала сестрам с домашними заданиями, выполняла какие-то поручения доктора Нефарио в его лаборатории, играла с миньонами, интересовалась работой Грю и просила взять ее в напарники. Улыбалась мечтательно-грустной улыбкой, писала кому-то длинные сообщения и затем стирала их, ожесточенно стуча по клавиатуре, красилась черным карандашом, от чего ее глаза казались огромными на по-детски миниатюрном лице, распускала длинные каштановые волосы вместо того, чтобы сделать привычный хвост. Обнимала его на ночь чуть крепче и не отпускала его руку чуть дольше, заставляя присесть рядом с ней на постель, провожала его слишком долгим и пристальным взглядом и всякий раз, когда он выключал свет, еле слышно шептала не то «лови меня», не то «люби меня». Как-то неожиданно Грю начал подмечать такие мелочи, на которые раньше бы не обратил внимания. Она старалась стать ближе, еще ближе к нему. Она никогда не переходила границ, но каждый раз ненавязчиво напоминала о себе и своих чувствах. И этим медленно, но верно сводила его с ума. Когда она была рядом, все происходящее между ними казалось естественным, а каждое принятое решение — верным. Но стоило ей оставить мужчину в одиночестве, и реальность обрушивалась на него со всей силой, на которую способен наш мир, полный досужих сплетен и предрассудков. Я люблю тебя. Грю все сильнее запутывался в паутине, которую сам же и сплел вокруг себя много лет назад, пытаясь защититься. Он не мог отличить добро от зла и белое от черного. Тепло улыбнуться, нежно потрепать по голове и целомудренно поцеловать в лоб. Это — можно? Задержать пересохшие от волнения губы на ее мягкой щеке, обнять за талию, а затем спустить ладонь чуть ниже, проведя по ноге, скрытой тонкой, полупрозрачной тканью ночной рубашки, принимать холодный душ посреди ночи, чтобы избавиться от странных картин, что рисует заболевшее воображение. Это — нельзя? Я люблю тебя. Марго не знала, чем больна и когда появились первые признаки ее болезни. Она боялась Грю — его злобы, ненависти и отвращения к ней и ко всему живому — но вместе с тем поражалась его смелости и дерзости идти против всего мира. Чувствовала себя лишней в его жизни, но хотела стать ее частью. Не доверяла ему, но по дороге в приют плакала от обиды и страха потерять его навсегда. «Я тебя поймаю и никогда больше никому не отдам!». Ей часто снилась та минута: выражение лица Грю, протянутые навстречу ей руки и слова, идущие из самой глубины его сердца, на первый взгляд казавшегося каменным. «Не отдавай. Я верю. Лови меня». Она восхищалась им — его силой и умом — так, как если бы он был героем. Ей не хотелось, чтобы Грю отказывался от своей работы, от дела всей своей жизни ради них. И все же девочка как никто другой ценила принесенную им жертву. Он так любил своих девочек. Марго продолжала молиться по ночам, но так, чтобы ее молитв не слышал никто. Ведь теперь она желала совсем другого. Я люблю тебя. А затем в их относительно спокойную жизнь ворвался рыжеволосый вихрь со звучным именем Люси. Она была чем-то совершенно безумным, противоестественным, противоположным им всем. Женщина стала часто заглядывать к ним домой на правах напарницы Грю и скоро очаровала всех его обитателей. До крови прикусив нижнюю губу, Марго наблюдала, как Агнес и Эдит ластятся к ней, словно она уже стала их мамой. Этого не будет. Как-то за ужином в ответ на очередную реплику сидящей слишком близко к Грю Люси девушка молча отшвырнула нож и вилку, встала из-за стола и вышла из комнаты. Она допоздна просидела на холодной крыше, глядя на усыпанное звездами чернильное небо и надеясь на … Она и сама не знала, на что надеяться. — Что случилось, Марго? — Ничего. Я просто хочу, чтобы ее здесь не было. — Это не то, о чем ты подумала … — Почему, Грю? Почему она?! Я люблю тебя. Грю почувствовал, как утомленное сердце пропустило удар, другой, третий. Мужчина забыл, как дышать. Просто он увидел Марго, которая возвращалась домой, держась за руки с каким-то светловолосым мальчишкой. Мужчина с трудом дождался, пока они попрощаются; он был готов растерзать парня голыми руками, если тот хоть пальцем прикоснется к его Марго. В ту минуту он как-то забыл назвать ее дочерью: в голове всплыло только имя. В ту минуту он забыл, что должен испытывать лишь отцовскую ревность. Охватившее его чувство было намного сильнее и опаснее. Девушка вошла в дом и смело, не таясь посмотрела в глаза приемному отцу. Тот молча притянул ее к себе и зарылся лицом в ее распущенные волосы, пахнущие солнцем. — Прости. И Люси не стало. От нее остался лишь приторно-сладкий запах духов и рыжий волосок на подушке в комнате для гостей. Не стало и того мальчика-блондина. Теперь он удостаивался лишь равнодушной улыбки и невидящего взгляда, когда они изредка сталкивались в школе. Еще одна ночь на крыше. Еще одно полнолуние. — Я могу причинить тебе боль. — Ты уже это сделал. Обещал поймать и не поймал. Не повторяй своей ошибки, ладно? Девушка становится на самый край крыши и раскидывает руки, словно птица перед полетом. — Лови меня, Грю. И он ловит. Ловит ту, которую любит. Может, он и правда умеет любить. А если нет, очень постарается научиться.