As Time Goes By

Прошло два часа с тех пор, как Тэгун последний раз видел Санхёка. Он понемногу начинает осознавать ситуацию, в которой оказался, но остается в постели и предпочитает лишний раз не шевелиться. Предпринимать какие-то действия кажется совершенно невозможным в данный момент. Слезы приносили облегчение только поначалу, довольно быстро стало ясно, что попытки выпустить боль наружу не ведут, на самом деле, ни к чему. Санхёка больше нет, и он не вернется. Ничего не изменится. И если в первые минуты боль грозилась поглотить его целиком, то теперь он от нее устал. Он горюет. Уже. Когда он перекатывается на бок, слезам приходится поменять направление, они перекатываются через переносицу. Свет от заходящего солнца бьет прямо в глаза, он плотно зажмуривается, мысленно кляня свое неумение доводить дела до конца – он собирался купить жалюзи в спальню еще несколько месяцев назад, черт побери, потому что просто невозможно спать в таких условиях. Даже Санхёк говорил ему сделать это раз пятнадцать, не меньше. Прошло два часа. Если бы Санхёк взял и позвонил ему сейчас, что Тэгун хотел бы от него услышать? Да целую кучу всего. Стало бы ему легче? Вряд ли. Но оставаться в тишине ничуть не легче. Похоже, жизнь Тэгуна так и закончится здесь, в этой постели. Он не имеет ни малейшего представления, что станет делать, когда высохнут слезы. ** Одиннадцать утра, воскресенье. Тэгун сидит в одиночестве за кухонным столом и помешивает кофе в кружке перед ним. Солнце ярко светит в окно (серьезно, ему нужно было купить жалюзи и сюда тоже, раз он, наконец, купил их в спальню). На улице замечательный день. Прошло двадцать три замечательных дня с тех пор, как Тэгун последний раз видел Санхёка. Пол грязный. Наверное, ему пора навести дома порядок. Может, взять отгул на день и заняться всем тем, на что он успешно забивал последнее время, предпочитая взамен лежать на диване и пересматривать старые ток-шоу. То есть, занимался значительно более важными делами. И, конечно, на пользу порядку в доме не пошли обязательные посиделки с друзьями и поедание снеков на этих выходных, и на прошлых выходных и на позапрошлых выходных. Они приходили к нему из лучших побуждений, не сомневается Тэгун, но, в любом случае, он вновь начинает ценить тишину, как это было до расставания с Санхёком. Он думает, что теперь может оставаться наедине с самим собой без риска сойти с ума. Его телефон, лежащий рядом с кружкой на столе, звонит в режиме вибрации, звук отдается громким дребезжанием по деревянной поверхности. Он отвечает, даже не взглянув на номер. - Алло? - Тэгун, это я. Пожалуйста, не вешай трубку. Тэгун смотрит перед собой и стискивает в руке кружку. - Прости меня, эй? Я знаю, я поступил отвратительно, совершенно по-идиотски и… Я постоянно думаю о том, как вернуть все обратно… Как загладить свою вину перед тобой, но… Я знаю, что не в моих силах изменить прошлое, но должно же быть хоть что-то, что я могу сделать? Потому что, если честно, я люблю тебя, Тэгун, не кого-то там другого, и я уверен, ты знаешь это не хуже меня. Ну я надеюсь, ты знаешь. Ты знаешь, скажи? Внимание Тэгуна больше сосредоточено на пении птиц за окном, чем на том, как напряженно звучит голос Санхёка. - Послушай, если бы это все была ложь, если бы, на самом деле, ты не значил для меня столько, сколько значишь, стал бы я вымаливать у тебя прощения, как ты думаешь? – Может, в его голосе слышатся слезы, Тэгун не уверен точно. – Я не знаю, что еще тебе сказать, Тэгун, просто, пожалуйста, пожалуйста, прости меня, вернись ко мне… Тэгун сбрасывает звонок. Нет, так не пойдет. Он кладет телефон на стол, не сомневаясь, что он больше не зазвонит и покой его не нарушит. Если, конечно, то, что он испытывает называется покоем. Возможно, это блаженная пустота. Если это не одно и то же. Он допивает свой кофе, и тепло приятно согревает его изнутри. Да, сегодня замечательный день для генеральной уборки. Уму непостижимо сколько всего ему нужно будет выбросить вон. Прошло двадцать три дня с тех пор, как он в последний раз говорил с Санхёком. Если он устал оплакивать разрыв через два часа, то на данный момент это состояние ему просто до смерти надоело. ** Тэгун не из тех, кому нравится ходить по барам, на его взгляд, общаться можно неплохо и дома с алкоголем или без. Ко всему прочему, в барах шумно, и это не приятного оттенка шум. Не того, каким Тэгун время от времени может наслаждаться, пускай и не признается в этом никогда. Не того, какой его друзья поднимают, когда эмоции зашкаливают, когда они поют в караоке или орут перед телевизором во время футбольного матча. Не того, какой Санхёк мог устроить, когда обнаруживал что-то невероятно смешное на его взгляд (и абсолютно несмешное, а скорее даже дикое, по мнению Тэгуна, правда, он об этом молчал). Однако, порой, выходить в свет ему все же приходится. Особенно, когда Хагён с Воншиком не дают ему возможность отказаться. Поэтому сейчас они торчат в баре, сидят рядышком и болтают, болтают, болтают (они – это Хагён с Воншиком), пока Тэгун размышляет над двумя вещами: 1) почему они не могут поболтать дома, 2) как это возможно, что Хагёну с Воншиком всегда есть что друг другу сказать. У Тэгуна все совсем наоборот. Даже Санхёку, которого он любил больше всего на свете, Тэгун часто не знал, что сказать. Может, это и стало одной из причин, почему он ушел. Прошло пятьдесят семь дней с тех пор, как Тэгун последний раз видел Санхёка. Он предпочитает не думать об этом, потому что стоит лишь начать и остановиться невозможно. Все мысли о нем он задвинул подальше, чтобы жить с непреходящим чувством легкого удивления, что все еще жив. Что все еще дышит, хотя Санхёка рядом нет. Что умудряется стоять на ногах, хотя с каждой уходящей в полнейшей тишине секундой становится отчетливо ясно, как Санхёку нет до него никакого дела. Прошло пятьдесят семь дней, но сердце Тэгуна все равно болезненно сжимается, когда он видит встающего из-за расположенного неподалеку столика Санхёка. Тот склоняется к своим друзьям, чтобы расслышать какие-то несущиеся вслед слова, а затем вновь выпрямляется и идет к барной стойке. - Нет, - выдыхает Тэгун, прерывая бурную дискуссию, которую ведут Хагён с Воншиком. Они одновременно поворачиваются к нему с выражением удивления, которое быстро сменяется тревогой. Они давно привыкли к тому, что молчание Тэгуна - его естественное состояние, поэтому, когда ему есть что сказать, они внимательно слушают. - Что такое? – спрашивает Хагён. На что Тэгун лишь продолжает смотреть вдаль через его плечо, вынуждая того обернуться и проследить за его взглядом. – Черт, - шипит он, когда замечает Санхёка. Хагён обменивается с Воншиком встревоженными взглядами. - Он так и не звонил? – осторожно интересуется Воншик. Тэгун мотает головой и отпивает из своей бутылки. Нет, он не звонил. Нет, он не писал и не заходил. Нет, он не посвятил Тэгуну и единственной своей мысли. - Тебе неприятно находиться здесь с ним? – спрашивает Хагён. Тэгун смотрит, как Санхёк возвращается назад к своему столику. – Потому что мы можем уйти, если хочешь. - Все в порядке, - твердо выговаривает Тэгун и поворачивается к Воншику. – На чем ты остановился? Повисает небольшая пауза, и разговор возобновляется с легкими задержками, но довольно быстро вновь набирает обороты. Тэгун в состоянии позаботиться о себе и не нуждается в том, чтобы ему капали на мозги, с какими бы благожелательными намерениями это не делалось. И его друзьям это известно. Поэтому они болтают, притворяются, что не знают, кровавыми ранами каких размеров иссечено сердце Тэгуна, потому что надеются, в один прекрасный день он тоже об этом забудет. Тэгун изрядно пьян, когда чья-то рука хватает его за запястье и тянет в неизвестном направлении. Он поднимает мутный взгляд и старается не измениться в лице, увидев перед собой не менее пьяного Санхёка. - Выйдем поговорим, - выдает Санхёк и снова тянет его за собой. Тэгун запинается на ходу, задевает коленом стол, но идет следом, изображая, что не может сопротивляться, что ему не оставили другого выбора. Он замечает осуждающие лица своих друзей, видит грусть в их глазах и плотно поджатые губы. Словно всем своим видом они просят его остановиться и сказать Санхёку нет. И они правы, конечно. Но это же Санхёк, которому Тэгун едва ли хоть раз в своей жизни посмел сказать нет. Санхёк вытаскивает его на улицу, заводит за угол, а когда они останавливаются, отпускает руку. Тэгун едва не кричит от разочарования и потерянного прикосновения, но он еще не настолько пьян. - Я хочу быть с тобой, - с порога заявляет Санхёк. Решительный и прямолинейный, каким он всегда был. - Нет, - хмурится Тэгун. - Да, - настаивает Санхёк и делает шаг навстречу. Тэгун отступает назад, но натыкается спиной на стену. Он опускает глаза на землю: клочки растущей в трещинах между плитками травы, сигаретные окурки и разбитое стекло выглядят интереснее упрямого выражения на лице Санхёка. - Почему нет? - Потому что я не люблю тебя, - качает головой Тэгун. И едва эти слова срываются с губ, как у Тэгуна выступают слезы. Санхёк смотрит на него с высокомерным недоумением, потому что для самого Тэгуна не секрет, насколько смехотворно звучит его фраза. Говорить так все равно, что пытаться отрицать свое собственное существование на свете. Санхёк подходит ближе и вытирает слезы с щек Тэгуна. Тот замирает на месте, завороженный теплом его тела, о котором пытался забыть на протяжении пятидесяти семи дней, и о котором с легкостью вспоминал при каждом удобном случае. - Послушай, ты нужен мне, - говорит Санхёк, опуская руки на плечи Тэгуна, впиваясь ногтями в кожу, несмотря на рубашку надетую поверх. – Не бросай меня. - Сказал тот, кто трахался с кем-то на стороне и врал об этом месяцами, - огрызается Тэгун. Из-за слез он слегка запинается, и его это бесит невероятно. Бесит, что он не может звучать злым настолько, насколько он себя ощущает. Бесит, что он не может вызвать страх в Санхёке, хоть самую чуточку, за все то, что тот ему причинил. - Конечно, я врал, - обезоруживающе прямо отзывается Санхёк. – Я не хотел причинять тебе боль. Ты бы на моем месте тоже соврал. Тэгун плотно зажмуривает глаза, из-за чего слезы начинают лить нескончаемым потоком, потому что Санхёк напоминает ему о той правде, о которой он не желал вспоминать. - Я бы никогда… никогда не стал спать с кем-то другим, - цедит он с низко опущенной головой, прижатый к стене руками Санхёка. – Поэтому нет. Мне не пришлось бы врать. - И я не буду, - отвечает Санхёк. – Я больше никогда так с тобой не поступлю, слышишь? С сегодняшнего дня я клянусь никогда больше так не делать. Тэгун смеется сквозь слезы. Он мог бы придумать что-нибудь получше. - Ты же понимаешь, если что-то сделано хотя бы раз, то заверения насчет "никогда" теряют всякий смысл? Санхёк мотает головой. - Прости меня, Тэгун. Тэгун открывает рот, чтобы вновь сказать нет, но губы Санхёка оказываются на нем значительно раньше, и его тело, прижатое к стене, обшаривают чужие руки: от плеч и до волос, вниз по груди к животу, задевают его пах и скользят вдоль его бедер. Тэгун стонет, потому что желает этого так нестерпимо, что не может удержаться. Он обнимает Санхёка за шею руками, и понимает, что ему нужно бежать прочь, не оглядываясь. Он не должен хотеть этого. Не сейчас, когда он знает, какой Санхёк на самом деле. Он не должен любить его, не должен ждать его, не должен позволять ему касаться себя, подчинять себе, но для Санхёка в словаре Тэгуна не существует слова нет. Он украл его с его губ и проглотил вместе с поцелуем. Хагён выходит из-за угла. Наверное, думает Тэгун, потому что он долго не возвращался. Его взгляд смягчается, когда он видит сидящего на земле и прижавшегося спиной к стене Тэгуна. Он прячет лицо в руках, потому что не может остановить слезы. Спустя мгновение Хагён оказывается перед ним на коленях, он гладит его по волосам, без спешки и жажды, и жара, который оставляли на его коже пальцы Санхёка. - Тэгун, - мягко зовет Хагён, и по его тону Тэгун понимает, что должен чувствовать себя пристыженным, сгорающим со стыда ребенком, которого нашли всего в слезах прячущимся под кроватью. Но он не может заставить себя чувствовать стыд, потому что ему слишком, невероятно, чудовищно плохо. – Хочешь, вернемся домой? Он кивает. Голос отказывает ему. И Хагён прижимается к нему ближе, придерживая. Часы бьют полночь, и это означает, что прошло пятьдесят восемь дней с тех пор, как он последний раз видел Санхёка. Может быть, пятидесяти восьми дней недостаточно для того, чтобы забыть кого-то, но Тэгуну кажется, что из этого будет состоять вся его жизнь. ** В одном из залов библиотеки меж двух окон стоит маленький столик с двумя креслами. Это любимое место Тэгуна, потому что в окно, смотрящее на восток, он видит дорогу, ведущую к докам, а это невероятно ласкает взор. Особенно, учитывая, что в их городе дней с плохой погодой больше, чем с хорошей. Сидеть в кресле с книгой в руках, с наушниками в ушах и сумкой на соседнем кресле, наблюдая за штормом в океане – что может быть приятнее. Из книг он читает все, которые не ассоциируются у него с Санхёком. Рядом с его столиком стоят стеллажи с поэзией, и когда он только начал приходить сюда, он перечитал множество книг оттуда за очень короткий промежуток времени, пока его не отпустило. Все же библиотека – это место, куда он приходит развеяться, а не без конца вспоминать о том, что он не в силах забыть. Потому что, как не крути, прошло сто тридцать два дня с тех пор, как Тэгун последний раз видел Санхёка. И правда в том, что никто не стал бы ждать так долго, если бы ему было, что сказать. Тэгун всегда оставался на расстоянии вытянутой руки, на расстоянии одного телефонного звонка, но Санхёк не объявился. По-видимому, он действительно ушел навсегда. Если бы еще не этот тихий голосочек на краю сознания, который постоянно напоминал ему, что у самого-то Тэгуна столько всего осталось, что бы он хотел сказать Санхёку. Такое множество вещей, что из-за них он проводит едва ли не все свое время представляя, что было бы, позвони ему Санхёк и скажи то-то и то-то. Тэгун, по сути, всю последнюю сотню дней провел в своем воображении, потому что, похоже, это был единственный способ для него справиться с подчеркнутым, пренебрежительным игнорированием. Но сам по себе он тоже и словом не обмолвился с Санхёком. Он хранил молчание, как его хранил Санхёк. Пускай вкупе с его неистребимым желанием верить в наличие другой правды, это оставляло его наедине с надеждами на вещи, в существовании которых он сомневался. Санхёк опускает сумку Тэгуна на пол и падает в кресло напротив. Тэгун не поднимает взгляд и никак не дает понять, что видит его, он продолжает читать. - Тэгун, посмотри на меня, - тихо просит Санхёк после долгого мгновения тишины. И Тэгун смотрит. Он смотрит прямо и впервые ему кажется, что проблема не в том, что ему нечего сказать. Ему просто не хочется ничего говорить. - Мне жаль, - говорит Санхёк, Тэгун переводит взгляд за окно. Эти слова не значат для него ровным счетом ничего. - Это ничего не меняет. - Ты уверен? – удивляется Санхёк. – Разве не этого ты ждал от меня с тех пор, как мы расстались? Чтобы я извинился? - О, ты прав, - говорит Тэгун, для самого себя поразительно расслабленным тоном. – Но это все равно ничего не меняет. Санхёк ерзает на сидении. - Что ты хочешь от меня услышать? Я люблю тебя? Я готов на все, ради тебя? Наше расставание было ошибкой и худшим моментом в моей жизни, давай снова встречаться? – его голос становится громче, жесты явственней, словно ему не по нраву слабый отклик со стороны Тэгуна. – Это значит для тебя хоть что-нибудь? - Это мне и самому интересно узнать, - бормочет Тэгун и возвращается к своей книге. Потому что она, честное слово, может рассказать гораздо больше интересного, чем когда-либо мог Санхёк. Особенно после того, что он сделал. - Эй, - зовет Санхёк и вдруг перегибается через стол, чтобы положить ладонь поверх книги, которую читает Тэгун. Тот поднимает взгляд с легким чувством раздражения. – Зачем тогда ты так надеешься на извинения, если даже не можешь их принять? Тэгун поджимает губы и качает головой. - Я думал, что хочу их услышать, но… похоже, это бессмысленно, принять их я не могу. Он смотрит в упор на Санхёка, пока тот не убирает руку, и снова начинает читать, игнорируя чужое присутствие, несмотря на то, что близость Санхёка заставляет его сердце то петь от счастья, то заходиться возражениями. В какой-то момент Санхёк исчезает. Видимо, Тэгуна слишком поглощает история, рассказываемая в книге, раз он даже не замечает этого. Его сердце трепещет от радости, потому что целых двадцать минут он не думал о нем, хотя он находился у него буквально под боком, то есть Тэгун в любой момент мог вернуться в его объятия. Подумать только, может, жизнь и правда налаживается. Прошло сто тридцать два дня с тех пор, как они разговаривали в последний раз, но Тэгун все еще не в силах выбраться из замкнутого круга надежды на то, что Санхёк поговорит с ним, что передумает, что извинится, несмотря на то, что ему совершенно не нужны его извинения. Он вдруг понимает, что все это неважно. Потому что извинений не будет. Санхёк не передумает. И в какой-то момент через два дня или через сто тридцать два дня спустя ему придется с этим смириться.