Январское лето

Trading Yesterday – For You Only - к прослушиванию обязательна. Доброе утро, дорогой дневник! Да-да, сегодня утро по-настоящему доброе, а знаешь почему? Одно слово – Рождество! И сегодня я не буду поддаваться унынию и депрессивному настроению. Сегодня на твоих страницах не будет философских рассуждений великомученицы Гермионы Джин Грейнджер. Сегодня все будет иначе… Я проснулась без четверти одиннадцать, и это послужило каким-то знаком свыше - уже полтора года я не вставала так поздно. Поднялась с кровати, распахнула плотные шторы, приоткрыв окно совсем чуть-чуть, чтобы не было сквозняка, по привычке посмотрела на замызганную банку с растворимым кофе и заварила себе чай. Зеленый. На прошлой неделе я написала заявление об уходе из Министерства. Надо было видеть их лица. Ха-ха. Ни о чем не жалею, потому что теперь работаю во «Всевозможных волшебных вредилках». Сегодня ровно неделя. (Верити смотрит на меня с таким немым обожанием за то, что я освободила ее от бумажной работы, с которой она, кстати говоря, неплохо справлялась). Джордж тоже смотрит…иногда я замечаю на себе его взгляд, когда мы вместе работаем в его лаборатории, изготавливая очередную «пакость». Он говорит, что у меня все отлично получается, по крайней мере, я уже успела подкинуть парочку интересных идей для разработки новых товаров. О поцелуе мы не говорим и больше не срываемся. Что из всего этого выйдет? Понятия не имею. Знаю точно, что Джордж, встречающий меня каждое утро с подносом свежих мятных кексов, которые он предварительно заказывает из соседней пекарской лавки к моему приходу, выглядит совершенно иначе. В нем словно что-то пробуждается – внутренний свет, который заряжает собой все вокруг. А я? Мне становится дышать проще, когда он рядом… Я замечаю, как покидая магазин и возвращаясь в свою квартирку, начинаю задыхаться без него. Укладываюсь спать с единственным желанием, чтобы поскорее наступило утро, и я вновь отправилась в Косой переулок. Знаешь, милый дневник, когда у тебя самый лучший на свете «начальник», жизнь видится совсем по-другому. Джордж Уизли сам того не осознавая со своей бесконечной заботой, мятными кексами и зеленым чаем, к которому уже успел меня приучить в наши обеденные перерывы, стал жизненно-необходимой частью моего существования. И мне безумно хочется стать частью его. За эту неделю мы узнали друг друга совершенно с другой стороны. Черт возьми, мы были знакомы практически всю жизнь, но так и не открылись друг другу по-настоящему. Я бы никогда не подумала, что Джордж любит ежевичный джем, и миссис Уизли каждую неделю по пятницам присылает ему новую баночку, а он мажет его на – внимание! – соленые крекеры. Он пробовал пристрастить к этому делу и меня, но ничего не вышло. А еще у него в лаборатории есть секретный ящик в рабочем столе, где он хранит билеты из кино. Да-да! Обыкновенные билеты из кино! Надо было видеть, как Джордж доказывал мне, что в жизни ничего более необычного не видел. И: «огромное растянутое полотно с мелькающими разноцветными картинками» - это куда интереснее, нежели, например, какие-то парящие с помощью волшебства в воздухе предметы. Кажется, в нем просыпаются задатки мистера Уизли… Но что меня потрясло больше всего, так это как производятся новые товары. Никакого четкого плана, расписанных по пунктам действий! Одна нескончаемая импровизация, приводящая Джорджа в неописуемый восторг. Сказать честно, сначала меня это жутко пугало, тем более что Джордж тестирует все товары на себе, но потом стало…весело и, кажется, я начинаю понимать ради чего Фред и Джордж бросили школу… Смешно, но сейчас, верни кто-то меня в прошлое, я ни за что не стала бы мешать и пытаться прикрыть их деятельность. Тогда я просто не понимала, насколько это делает счастливым каждого из них. Очередной жизненный урок, который я поняла слишком поздно… Так стоп. Кажется, я обещала самой себе, что сегодня обойдусь без самобичевания. Ну, что же…сегодня Рождество, а Джордж ясно выразился, что не хочет отмечать этот праздник. Но это нужно ему. Это нужно его семье. Всем нам. Поэтому на сегодняшний день у меня целый план действий. Это Рождество для всех нас станет действительно особенным…

25 декабря 1999г.

- Джордж! – позвала Гермиона, открывая входную дверь магазина своим ключом, который Джордж вручил ей на тот случай, если его не будет на месте и осмотрелась внутри. Несмотря на белоснежно-ясное морозное утро, в магазине стояла кромешная темнота, и девушка взмахнула волшебной палочкой, зажигая многочисленные лампочки и свечи, наполняя помещение теплым уютным сиянием, затем открыла плотные шторы и, наконец, направилась к винтовой лестнице: - Джордж, ты дома? – окликнула она еще раз, заглядывая в гостиную. Ответа не последовало, и Грейнджер закатив глаза, с улыбкой направилась к спальне. Несколько раз постучала в дверь и снова позвала: - Мистер Уизли, если вы сейчас же не выйдите, я за себя не ручаюсь! - Грейнджер…имей совесть сегодня же выходной! – наконец послышался из запертой спальни приглушенный голос. - Вот именно! И ты обещал сходить со мной по магазинам - купить всем подарки. Ответом послужила оглушающая тишина, и Гермиона, фыркнув, двумя кулаками застучала по двери: - Джордж, черт тебя подери, я сейчас вломлюсь и окачу тебя ледяной водой! Через пару молчаливых секунд вновь послышался раздосадованный голос: - Не вломишься - я сплю в неглиже, а ты слишком воспитана… Гермиона в ярости хлопнула ладошкой по двери и, отвернувшись, наклонилась спиной на нее: - Мерлин…сейчас встану, но только потому, что Уизли всегда держат обещания. Грейнджер вновь закатила глаза и, оттолкнувшись от двери, прошла в гостиную, плюхнувшись на диван. Растрепанный Джордж появился из комнаты буквально через минуту. Нацепив на бедра махровое полотенце, он сонно споткнулся на пороге, проворчав что-то донельзя неприличное, и провел ладонью по волосам, растрепав их еще больше. Гермиона сглотнула и поспешила отвернуться к круглому окну, надеясь, что в полумраке комнаты он не заметит, как полыхают от жара ее щеки: - И зачем вообще тащиться куда-то в такую рань? – Джордж прошлепал босиком мимо девушки, направляясь в ванну. - Уизли, уже полдень, а ты еще в постели валяешься, между прочим, вчера, я говорила, что зайду. - Грейнджер, а я говорил вчера, что не буду отмечать этот никчемный праздник. - Прекрати вести себя как ребенок. - Напротив, дети тащатся от всех этих елок и дурацких подарков… - Ты рассуждаешь как Гринч*. - Кто? – Джордж даже остановился на полпути и, нахмурившись, обернулся к девушке. - Я как-нибудь покажу тебе, а сейчас собирайся, нам еще нужно успеть на ужин в «Нору». Он закатил глаза и скрылся за дверью в ванную комнату, а Гермиона, наконец, выдохнув и расслабившись, поднялась с дивана и принялась расхаживать по гостиной. Из круглого огромного окна во всю стену открывался сказочный вид на улочку Косого переулка. День выдался снежно-дождливый, пасмурный, а потому улицы, погруженные в сонный полумрак, казались очень уютными. Гермиона опустила глаза на слегка подтаявшую дорогу, обвела взглядом многочисленных спешащих прохожих под разноцветными зонтами, украшенные яркими огнями магазинчики и улыбнулась. Отчего-то внутри вспыхнуло непривычное, даже немного пугающее чувство. Оно словно целительный бальзам разлилось теплом по израненной искалеченной душе, а плечи, будто старой шалью укутал покой. Стало так правильно, тепло и уютно. Настолько к месту она себя ощущала, пожалуй, только в библиотеке, но здесь все совсем другое: полумрак комнаты, многочисленные книги и журналы, в беспорядке расставленные по запыленным полкам, большой диван, письменный стол, за которым она провела столько вечеров в прошлой жизни, головокружительный запах свежей травы. И конечно две позолоченные таблички со знакомыми с самого детства именами. Она чувствовала себя словно…дома. Звук воды стих. Почти бесшумные шаги за спиной и тихое прерывистое дыхание оповестили, что она больше не одна. Джордж подошел так близко, что она ощутила жар от его распаренной в душе кожи: - Можно понять, почему мы с Фредом выбрали именно это место под наш магазин, верно? Гермиона обхватила себя руками, чувствуя, как из-за его близкого присутствия они начинают дрожать: - Это была единственная квартира с панорамным окном, из которого так хорошо видно улицу…раньше этот диван стоял прямо напротив, и мы с Фредом часто после рабочей смены растягивались на нем и просто молча смотрели, на тонущий в последних закатных лучах Косой переулок. Гермиона буквально кожей ощущала, как Джордж улыбается: - Чувствовали себя такими счастливыми от того, что такая квартира принадлежит только нам, что мы здесь одни хозяева, что это наш…дом. Грейнджер резко развернулась и тут же наткнулась на его задумчивый взгляд поражающий своей кристальной голубизной с искрами смешинок по краям зрачка. Почему-то захотелось пересчитать каждую из морщинок в уголках таких прекрасных глаз: - Ты очень красиво смотришься напротив этого окна, Гермиона, - выдохнул Джордж, наклоняясь ближе, опаляя кожу щек свежим дыханием. – И вообще в этой квартире…ты как недостающий элемент, который придает этому месту особый шарм. Грейнджер чувствовала, как безнадежно краснеет до корней волос, но ничего не могла с собой поделать, даже просто отвести глаза казалось сейчас кощунством, а потому она просто онемела, опуская руки вдоль туловища, и только сильнее запрокинула голову, будто уже осознавая, чем все это закончиться. В оглушающей тишине собственное дыхание казалось слишком громким, и Гермиона на миг задержала дыхание, пугаясь, что Джордж подумает, будто она вдыхает его запах, в чем собственно оказался бы прав как никогда. А потом она и вовсе забыла, как это – вдыхать, потому что Джордж наклонил голову на бок, прищурившись, будто изучая ее лицо, и мягко коснулся пальцами ее талии; кожу под тонким свитером обожгло от его прикосновений: - Ты и меня недостающий элемент…, - уголок его губ дрогнул, и он рывком притянул девушку за талию к себе. Другой рукой пропустил отросшие почти до плеч локоны сквозь пальцы и наклонился, невесомо касаясь губами ее пересохших от волнения губ, прижимая волшебницу к себе вплотную. Он целовал совсем по-другому. Поцелуй не горчил отчаянием, болью, не было в нем и невысказанных обид, в этот раз он целовал совсем иначе: не торопясь, едва касаясь, а его – Мерлин! – такие теплые, влажные губы так нежны, что от этого сносит крышу ничуть не хуже, чем от самого дикого необузданного поцелуя. Осмелев, он приподнимает край свитера, проводит кончиками пальцев по нежной коже на животе, и Гермиона выдыхает в его губы едва различимый стон, который окончательно разбивает самообладание Джорджа. Он мягко толкает и прижимает девушку лопатками к холодной поверхности оконного стекла. Такой контраст температур: замерзшее стекло, и его обжигающая кожа заставляют девушку охнуть. «Джордж Уизли, от тебя вокруг наступает лето...» Она на секунду отстраняется просто для того, чтобы снова взглянуть в его лучащиеся нежностью глаза, поразиться до неприличия пушистым ресницам, длину которых и не разглядишь за медным отливом, а затем, потерявшись между желанием смотреть в два голубых океана и опустить взгляд на такие манящие губы, сама тянется к нему. Она ощущает, как Джордж улыбается сквозь поцелуй, и от этого сердце, не привыкшее ощущать такой ясный прилив безудержного счастья, совершает едва ли не болезненный кульбит. До одури хочется кричать. Джордж заводит руки Гермионы над головой, ведя ими прямо по запотевшему оконному стеклу, и волшебнице начинает казаться, что она летит. От высоты за спиной, которую видно лишь боковым зрением кружит голову, а стекло такое тонкое, что кажется, вот-вот разобьется под давлением: - Я влюблен в тебя, Гермиона Грейнджер, - прижимаясь к ее лбу, шепчет Джордж, едва справляясь со сбивчивым дыханием. - С того самого момента как впервые в жизни увидел тебя – такую высокомерную зазнайку с копной кучерявых локонов, с того самого момента, как ты завалилась со стопкой учебников к нам в купе, и я, решив подшутить над тобой, протянул тебе коробку с пауком. Я влюбился сразу же, едва увидел твой слишком самоуверенный для первокурсницы взгляд и молчаливо любил тебя все эти годы, потому что боялся тебя… - Боялся? – Гермиона не узнала собственный голос – хриплый, слегка визжащий, едва ли такой голос принадлежит той самой самоуверенной девчонке. - Моя любовь казалась мне криком в пустоту – я так хотел признаться и так боялся, - он нервно усмехнулся. – Не похоже на вездесущего клоуна, годами разрушающего школу, да? А тот поцелуй во время игры, когда ты была на четвертом курсе…Годрик, он был словно панацеей для моих чувств, словно я все это время был безнадежно больным и мне, наконец, дали самое действенное лекарство. Джордж прикрыл глаза и облизнул высохшие губы, отпуская руки девушки: - Несмотря на все то, что между нами было, я готов был ждать тебя годы, Гермиона, ждать пока ты повзрослеешь, ждать пока впервые взглянешь на меня не как на одного из шутов…ждать пока сделаешь выбор. Грейнджер сглотнула, чувствуя, как глаза начинает щипать от его слов: - И готов ждать тебя еще столько же, если потребуется… Гермиона всхлипнула и, не удержавшись, провела пальцами по мягким рыжим волосам, ощущая себя невероятно глупой. Сколько лет из-за ее легкомыслия они потеряли впустую? Сколько лет уже могли наслаждаться друг другом, если бы не она?! - Я ни о чем не жалею, Гермиона…, - опуская голову навстречу ее руке и прикрыв глаза, словно наслаждаясь ее поглаживаниями, произнес Джордж, и Грейнджер на секунду подумала, что он читает ее мысли. – Настоящие чувства проверяются самыми сложными испытаниями и мои прошли проверку. Он заглянул в ее глаза, и Гермиона прочла там столько надежды, что сердце невольно сжалось: - А твои? Едва он задал вопрос, как Грейнджер рывком поднялась на носочки и жарко поцеловала его губы, целуя так глубоко и сладко, чтоб не осталось никаких вопросов, до боли впиваясь пальцами в ткань футболки: - Я люблю тебя, Джордж, так сильно люблю, - не отрываясь от его губ, отрывисто зашептала она. - И, Годрик, одному Богу известно, как жалею я, что причинила тебе столько боли! Я не надеюсь, что ты хоть когда-нибудь простишь меня, и ты имеешь полное право выставить меня и больше не появляться в моей жизни – я это заслужила, но все же всей душой желаю, чтобы позволил остаться рядом с тобой, потому что мне без тебя, черт возьми, даже дышать невыносимо. Джордж вновь улыбнулся и, подхватив девушку, приподнял, чтобы она обхватила его талию ногами: - Я так понимаю, поход по магазинам отменяется, Грейнджер? – игриво приподняв бровь, спросил он, и Гермиона не удержавшись, рассмеялась. - Не дождешься! Джордж прищурился и внезапно стремительным движением закинул девушку на плечо, заставляя ее взвизгнуть от неожиданности: - Ну и зачем я собственно одевался? - Джордж Уизли, ты неисправимый нахал! – Грейнджер хохоча, заколотила его кулачками по спине, пока он уверенно вышагивал в сторону спальни. Джордж толкнул ногой дверь собственной комнаты, придерживая Гермиону за бедра и фыркнул: - Ну вот, я так долго ждал, пока ты разглядишь во мне кого-то кроме шута, а ты увидела лишь нахала? Дождалась, Грейнджер, я обязательно выставлю тебя за дверь, но только, чтобы ты сходила за своими идиотскими подарками, а потом так уж и быть расскажешь мне про своего Гринча. Гермиона вновь расхохоталась. Кровь приливала к голове, пульс отдавался в висках, а щеки пылали, и казалось должно же быть жутко неудобно в таком положении! Но отчего-то по телу разливалось такое приятное тепло от макушки до кончиков пальцев, и от этого совсем не хотелось брыкаться и вырываться. Она делала это просто по инерции, а на самом деле изнутри растворялась и млела от прикосновений Джорджа, и словно искрой вспыхнувшего осознания – она всегда должна была быть вот так в его руках. Джордж остановился и, придержав Грейнджер за спину, мягко опустил ее на кровать. Сам же остался стоять, улыбаясь глядя, на раскрасневшуюся девушку на собственной кровати. Ощутив под лопатками мягкий матрас, Гермиона замерла и даже на миг задержала дыхание, чувствуя себя донельзя беззащитной под этим задиристым взглядом, поглощающим ее с головы до ног. Джордж смотрел словно на произведение искусства, словно на бесценное сокровище, которым, наконец, овладел, и от осознания собственной значимости хотелось кричать. К таким взглядам Гермиона не привыкла. Ее жизнь была полна магии и волшебства, но в ней не было настоящих чудес. А когда смотрят вот так, будто ты самое необходимое, будто ты воздух, и ты можешь посмотреть точно так же в ответ – это ли не чудо? - Моей кровати ты придаешь еще больший шарм, нежели квартире, - хрипло произнес он, кажется, тоже временами забывая дышать от волнения, и вновь улыбнувшись, сделал шаг и навис над девушкой, нахмурившись, всматриваясь в нужное до боли лицо. Джордж мягко провел пальцами по пылающей щеке, на пару секунду задержался на покусанных губах, мягко оттягивая нижнюю: - И если это и есть мой подарок, тогда я начинаю иначе относиться к Рождеству… Гермиона по-хулигански прищурилась и, растянув губы в улыбке приподнялась, оставляя на его губах быстрый, будоражащий воображение поцелуй: - И это только начало…, - выдохнула она, опаляя кожу горячим дыханием, и Джордж окончательно потерял голову. Грейнджер пытается глубоко вдохнуть воздух, пропитанный ее личным солнцем, пропуская через себя головокружительный аромат свежескошенной травы и еще чего-то…родного, но воздуха в легких едва ли хватает, чтобы сделать полноценный вдох. Потерявшись в этих ощущениях жара, абсолютной нехватки воздуха, она откидывает голову назад, обнажая шею, и Джордж с готовностью прокладывает дорожку невесомых поцелуев от подбородка до острой ключицы. Каждое прикосновение его губ равносильно раскаленному углю, и Гермиона закусывает губу, надеясь сдержать, рвущийся наружу стон. Эмоции не поддаются контролю. Она так долго не ощущала на себе теплых, нужных прикосновений, что кажется, забыла, как это бывает? Джордж игриво ухмыляется, будто чувствуя ее смущение, и опускаясь вниз, оттягивает край свитера вверх. Гермиона вздрагивает всем телом и до боли сжимает губы, ощущая его ищущие губы на животе, покрытом мурашками, ребрах все выше и выше, пока они не замирают над чашечками бюстгальтера. Грейнджер жмурится, думая про себя, что она просто не выдержит, растворится, умрет. Как можно выдержать такое и не сойти с ума? «Мерлин, это же только поцелуи, что будет дальше?» - Джордж…, - только лишь всхлипывает она, когда его губы, наконец, касаются груди. Сражаться с собственными чувствами больше не остается никаких сил и Гермиона расслабляет стиснутые в тонкую полоску губы, позволяя стону вырваться на свободу. А Джордж, будто только этого и ждал. Его пальцы ловко справляются с непослушной пуговичкой на штанах, скользят вверх по ребрам и щелкают застежкой, откидывая совсем не нужный сейчас предмет одежды, вместе со свитером. Инстинктивно хочется прикрыться, но Джордж не дает и малейшего шанса, поднимая руки девушки над головой, открывая перед собой такой желанный вид и вновь припадая губами к самым чувствительным местам. Гермиона выгибается навстречу, шумно выдыхает. Тело превращается, словно в марионетку в его руках, подчиняясь каждому движению. Джордж отстраняется лишь на секунду, целует в уголок губ, будто спрашивая разрешения и, прочитав в ее затуманенных негой глазах неприкрытое желание, отпускает руки, ведет ладонями вниз по разгоряченной коже, локтям, предплечьям, замирает на груди и спускается вниз, снимая узкие штаны со стройных ног. Выпрямляется, стягивая собственную футболку через голову, и вновь нависает над девушкой, нетерпеливо терзая ее губы. Остатки одежды разлетаются в стороны, и тело пронзает секундная такая желанная боль. Гермиона широко распахивает глаза, откидывая голову на подушки, привыкая с каждым мгновением к восхитительной наполненности. Пальцы ног нетерпеливо поджимаются, тело горит в ожидании более настойчивых движений. Джордж сдавленно стонет, когда пальцы девушки ласково сжимают рыжие волосы, ведет носом по ее щеке к уху и горячо выдыхает, ускоряясь: - Я больше тебя никуда не отпущу… Воздух накаляется, а весь мир, кажется, растворяется, сосредотачиваясь в одной из спален на втором этаже магазинчика. Миллиарды людей готовятся к встрече самого ожидаемого праздника в году. Но только для двух случайных одиночеств это Рождество по-настоящему особенное. * "Гринч - похититель Рождества" - зеленый отшельник, герой семейной комедии, который ненавидел Рождество.